В изображении этой бедной женщины Геррит узнал свою любимую племянницу – Джейн Ростовцеву-Браамкамп!
– Иллюзия! Этого не может быть! Завтра же продам эту картину. Ее давно просит Берлинский музей. Анна Белль, надо подождать известий из Италии…
– Мамы… больше нет, – с горечью в голосе сказала девушка и ушла в свою комнату.
Депеша о смерти Джейн пришла через неделю. Геррит распечатал письмо у порога. В нем сообщалось о том, что здоровье племянницы ухудшалось весь последний год. Она была помещена в частную туберкулезную клинику на острове Капри. Хотя несколько раз состояние Джейн выправлялось и казалось, что организм справится с недугом, затем наступало резкое ухудшение. Туберкулез перешел в открытую форму. Она потеряла слишком много крови и не выдержала сражения с недугом. Сначала перестали работать легкие, потом остановилось сердце…
Геррит оторвался от чтения письма и обернулся. На самом верху парадной лестницы тихо стояла Анна Белль – смотрела ему в спину, все понимая без слов. Она не стала ничего спрашивать и молча удалилась к себе.
Тело Джейн доставили в Амстердам. Оно прибыло на телеге в накрытом черной тканью гробу, обложенное льдом, который меняли в пути. О тяжелой утрате сообщили отцу Джейн – Рене Браамкампу в поместье под Санкт-Петербургом. Он прислал свои соболезнования и требование, чтобы Анна Белль немедленно возвращалась в Россию…
Потом были похороны Джейн.
Анна Белль в траурной одежде и Геррит в черном костюме шли за гробом. За ними теснилась непонятная толпа из малознакомых людей.
Пришли несколько художников, чтобы поддержать своего благодетеля. Был священник с крестом в руке. Кладбищенские служители засыпали могилу. Потом в особняке Геррита состоялись молчаливые поминки за упокой племянницы…
На следующий день Геррит Браамкамп вышел из дома, сел в повозку и куда-то направился. Он проехал по улице, миновал площадь, на которой по поверхности небольшого искусственного холма была выложена надпись из живых цветов: 1770 год.
Здесь Геррит схватился за сердце, сильно побледнел и упал на бок…
Анна Белль бросилась вниз по лестнице за человеком, принесшим неприятное известие: с дедушкой Герритом стало плохо прямо в повозке. Выбежавшие из дома слуги вместе с кучером занесли господина Браамкампа в его спальню на руках и уложили в кровать.
Он не дышал. Обессиленная рука свесилась с ложа до пола, глаза закатились, и вместо зрачков виднелись только фарфорово поблескивающие белки. Из уголка рта вытекала струйка белой пены, лицо сливалось с белизной подушки, губы посинели.
Все поняли, что случилось: Геррит Браамкамп скончался.
Анна Белль посмотрела на испуганных домочадцев и вдруг приказала:
– Всем немедленно выйти из комнаты!
Они никогда еще не слышали такой властности в голосе девушки. Тон, которым была произнесена эта фраза, не давал возможности противиться, оставалось только подчиниться. Послали за доктором. Дворецкий напряженно вслушивался в безмолвие за запертыми дверями хозяйской спальни, горничная Марта стояла рядом, прикрывая платком рот, стараясь не заплакать. Дворник и кучер переминались с ноги на ногу чуть поодаль, у лестницы. Шли минуты ожидания. Двери вновь распахнулись. Анна Белль, раскрасневшаяся, дрожа всем телом, переступила порог комнаты. Она отстранилась от возможных расспросов нетерпеливым жестом и поспешила к себе в будуар. Когда в спальню заглянули слуги, они были потрясены. Геррит Браамкамп лежал на кровати с открытыми глазами. Приглашенный доктор осмотрел больного, вышел из спальни и высказал свое заключение:
– Ему нужен покой. Был сердечный приступ. Последствия могут быть тяжелыми. Пусть отлежится в постели не менее одной недели. Постарайтесь его не волновать и выполнять все просьбы. Я буду приходить раз в два дня. Если…
– Что? – напряженно спросила Анна Белль, неслышно появившаяся за его спиной.
– Если я понадоблюсь, присылайте за мной в любое время суток. Во-первых, возраст, во-вторых, излишний вес и малоподвижный образ жизни… Следите, чтобы он вовремя принимал лекарства. Есть еще одна странность…
– Какая?
– У больного не прослушивается пульс! Понимаете, вообще! Может быть, он настолько слаб, что даже в стетоскоп не слышно биения сердца…
– Это не страшно… – то ли вопросительно, то ли утвердительно произнесла Анна Белль и попрощалась с доктором.
Когда входные двери за ним затворились, девушка вернулась в спальню к Герриту.
– Доктор сказал, что вам нельзя волноваться, а нам нельзя отказывать ни в одной вашей просьбе, – сообщила Анна Белль с улыбкой.
– Я не капризный, девочка моя. Но одна просьба все же есть… – Геррит рассматривал внучку. Он так полюбил ее за эти годы… Какой же она стала красавицей! Как жалко, что ему недолго осталось видеть это юное прекрасное лицо, слышать добрый голос, чувствовать запах молодости и ощущать ее любящий взгляд. Придется ей действительно возвращаться в Россию, она не сможет здесь жить одна… – Дорогая моя Анна Белль! Я скоро покину этот мир…
– Что вы, дедушка!
– Подожди, послушай меня. Я понимаю, что моя коллекция пойдет с молотка. Ее невозможно будет содержать после моей смерти. Я бы хотел, чтобы долгие годы моей работы не пропали даром…
– Дедушка, я не хочу об этом слышать…
– Анна Белль! Доктор велел тебе выполнять мои просьбы? Вот и послушай, о чем я тебя попрошу. Всем известно, что российская императрица Екатерина Вторая интересуется живописью. Надо сообщить в Россию о моих картинах. Тебе все равно придется туда вернуться. Я хочу, чтобы хоть часть коллекции была с тобой в одной стране.
– Не понимаю, что я могу сделать…
– Сначала я хотел написать об этом брату. Но ты знаешь своего деда – он всегда непредсказуем в поступках. Лучше найди в Амстердаме посланника из российской миссии. Зная о страсти своей императрицы к искусствам, он обязательно сообщит ее величеству о моем собрании.
– Хорошо, дедушка, – кивнула Анна Белль. – Только вы все это зря придумали. Доктор сказал, что после нескольких дней отдыха вы сможете вернуться к нормальной жизни. Я свяжусь с русским посланником, а вы пообещайте мне поправиться. Договорились?
Геррит улыбнулся…
4
Анна Белль понятия не имела, как найти в Амстердаме русского посланника. Но, проходя давеча мимо причалов, она видела корабль под российским трехцветным флагом и потому на следующий день направилась в порт.
Этим кораблем оказался учебный трехмачтовый фрегат «Надежда», построенный по личному указу Екатерины II на верфи Главного Адмиралтейства в Санкт-Петербурге в 1765 году.
Помимо собственного экипажа, на его борту находились еще двадцать пять кадетов для обучения морскому делу. Корабль был в первом дальнем плавании. Раньше он ходил исключительно в Финском заливе, но в этот раз пришел в Амстердам.
Анна Белль сообщила вахтенному, что хочет поговорить с капитаном. Дневальный с недоверием ее осмотрел с ног до головы, но, видимо, ее русская речь возымела свое действие, и он позволил ей пройти на мостик. Капитан оказался занятым. Он мельком посмотрел в сторону незнакомой девицы и, склонившись над бумагами, разложенными на корабельном столе, продолжил разговор с офицерами, не удостоив ее вниманием.
– Господин капитан, разрешите представиться: я внучка вице-адмирала Рене Браамкампа!
– Того самого? – обернулся капитан.
– Да! Мой дедушка заслуженный морской офицер.
Анна Белль знала, что имя дедушки было широко известно в российском флоте, а здесь, в Амстердаме, он обладал славой легендарного флотоводца, сражавшегося в англо-голландско-русском альянсе.
Капитан отложил все дела, выслушал гостью и поручил мичману препроводить ее в российское представительство по морским делам – это была единственная дипломатическая миссия России в Амстердаме (российское посольство располагалось в городе Гаага, с тех пор как его учредил сам Петр Великий в 1714 году, и занималось в основном торговыми делами). Они с мичманом пошли вдоль канала в сторону здания, где размещалось представительство.
Вдруг что-то необъяснимое стало происходить с Анной Белль! С каждым шагом ей становилось все труднее дышать. Сердце сильно забилось в груди, щеки и уши пылали. Она даже остановилась, чтобы перевести дыхание, не понимая, что с ней творится.
– Вам плохо, барышня? – забеспокоился мичман, видя, как Анна Белль еле идет по мостовой.
– Я не знаю… Одну минутку, пожалуйста… – Девушка с большим напряжением преодолевала оторопь – ее захватила боязнь какой-то грядущей неизвестности. Она изо всех сил старалась отвлечься и не поддаваться слабости. Ей было неудобно перед мичманом, и она, превозмогая дрожь, попыталась даже улыбнуться, когда они подходили к дверям российской миссии. Посмотрев на эти двери, Анна Белль поняла: именно там, за ними, должно произойти что-то очень важное, неожиданное и непостижимое…
