и офицеры, а засыпали грунтом заключенные.
Кстати
Что находилось в этих тайниках, Д.В. Побот не знал. При его участии было возведено только три тайника, однако такой работой занимались и другие команды. Тогда Д.В. Побот показал членам комиссии места захоронений, и довольно точно. При вскрытии в двух хранилищах оказались полуистлевшие хромовые кожи и пишущие машинки, а третий был пуст.
А вот что написал директору Калининградской геолого-археологической экспедиции в 1974 году уроженец г. Бреста А.А. Сахарчук (в сокращении): «Вот уже тридцать лет не дает покоя один вопрос. Будучи военнопленным, в 1944 году (сентябрь месяц) работал в имении Коха. В его имении тогда строился железобетонный тайник. То место я очень хорошо помню. Тайник был широкий, примерно 4 × 4 метра. Он был построен глубоко в земле и хорошо замаскирован. Когда его строили, то в бетон вставлялась толстая арматура. То, что я вам пишу, – это святая правда. Я могу быть очень вам полезен… Если даже там не сохранились постройки и место застроено, я даже ночью сумею найти этот тайник, поскольку за четыре года моей работы я запомнил каждый кустик, каждое дерево, которые росли в имении».
В том же году он был вызван в Калининград. При встрече дополнительно рассказал следующее: «Я никому до сих пор об этом не рассказывал потому, что ждал, пока подрастут сыновья, с которыми я бы сам открыл этот тайник. Я хотел обеспечить им хорошую жизнь. Кроме того, я боялся и за себя, сами знаете, как после войны относились к пленным. Сам я в строительстве тайника участия не принимал, а в качестве ездового подвозил доски для опалубки, арматуру, щебень и песок. Жил я тогда в подвальной школе Метгетена. Причиной нынешнего заявления послужила серьезная ссора со старшим сыном».
К сожалению, в то время из-за крайне неблагоприятных погодных условий был сделан только один котлован в месте, указанном А.А. Сахарчуком, используя возможности (до 2 метров) экскаватором на базе трактора «Беларусь». Каких-либо инородных объектов при этом обнаружено не было. На этом «исследования» и закончились.
Все приведенные свидетельства и документы носят общий характер и напрямую не связаны с судьбами утраченных культурных ценностей, хотя, зная «увлечения» Э. Коха, можно такую связь и предположить. Более конкретно говорят об этом другие заявители. Вот фрагмент письма польского журналиста С. Орловского редактору «Известий» от 20 октября 1961 года: «Э. Кох сообщил мне, что Янтарную комнату укрывал не он, а только Альфред Роде и бургомистр Кенигсберга. Кох знает в Кенигсберге два бункера, в которых находятся произведения искусства. Там среди других находятся кое-какие предметы из его личной коллекции. Э. Кох не может со 100-процентной уверенностью сказать, что Янтарная комната находится там, но думает, что может быть. В обмен на сообщение о тайниках Э. Кох хочет получить отмену приговора, заменой его пожизненным заключением на родине и непреследованием его».
Из досье историков: письмо Рогацкой
В 1972 году в адрес тогдашней Калининградской геолого-археологической экспедиции пришло письмо от сотрудника милиции города Познани (Польша) с изложением беседы с некоей Стефанией Рогацкой, которая, по ее утверждению, работала в годы войны в усадьбе Э. Коха. Приведем его в некотором сокращении: «После оккупации Польши С. Рогацкая стала портнихой жены Э. Коха. В 1940 году вместе с семьей Э. Коха она выехала в Кенигсберг. Ехали на машинах, водителями которых были находившиеся на службе у Э. Коха братья Корблюм.
Кох жил во дворце, который находился в 1,5 км от города. Дворец охранялся и кроме С. Рогацкой там не было ни одного поляка. Горничной супруги Э. Коха была Марта Дитрих. В конце войны во время частых воздушных налетов семья Э. Коха и вся прислуга спускались в бомбоубежище, в которое вел туннель длиной около 50 метров, освещенный электричеством. Сам бункер был в парке, над ним росли деревья… В туннель входили из кухонного коридора. В бункере были четыре комнаты. Первая являлась концом туннеля, из нее дверь справа вела во вторую комнату, а слева – в третью, из которой можно было пройти в четвертую. Кроме того, четвертая комната имела двери, выходящие в туннель… В каждой комнате было электрическое освещение. В комнатах стояли шезлонги и кресла, а в стенах были шкафчики с винами и продуктами…
Фронт подходил к Кенигсбергу. Супруга Э. Коха сказала Рогацкой, что уезжает в Центральную Германию и забирает ее с собой. В день отъезда жена Коха приказала Рогацкой пойти в бомбоубежище и взять в первой комнате чемодан с часами. С. Рогацкая открыла дверь в четвертую комнату, где увидела четыре деревянных сундука, стоявших напротив входа, а на них еще три таких же сундука. Посреди комнаты была выкопана большая яма, из которой торчала коричневая переливающаяся глыба, достигавшая потолка. Рядом стоял Кох и его лакей Корблюм, который чем-то поливал глыбу. Увидев С. Рогацкую, Кох очень рассердился и выгнал ее. За неделю до этого Рогацкая заходила в эту комнату, но там ничего не было. Она полагает, что сооружался тайник. О том, что она видела, С. Рогацкая ни с кем не говорила и в тот же день уехала с женой Коха на автомашине в Германию. Кох остался в Кенигсберге. Если дворец в Калининграде остался цел, то С. Рогацкая могла бы найти бомбоубежище».
Казалось бы, с получением столь серьезного заявления нашими государственными поисковыми органами будет организован немедленный вызов из Польши С. Рогацкой, тем более что она сама допускала такую возможность. Однако, к сожалению, этого не случилось. Статус «секретной области» не был исключен для «братской страны социализма», и возникшие уточняющие вопросы пришлось решать путем повторного многоступенчатого обращения через начальника милиции города Познани, милиционера, за которым была закреплена уже престарелая «подозрительная» С. Рогацкая. Из первоначального заявления С. Рогацкой не было ясно, о каком имении Э. Коха идет речь, какое его старое название и хотя бы примерная схема расположения там зданий и сооружений, как выглядел дворец и т.д.
Только спустя два года был получен ответ из милиции города Познани (это при таком-то соседстве). Естественно, беседовавшие с С. Рогацкой люди были весьма далеки от специфических поисковых проблем и не смогли в полной мере удовлетворить «любопытство» специалистов Калининградской геолого-археологической экспедиции. Так, например, осталось невыясненным самое главное: как назывался дворец и окружающая местность, почему упоминается только один вход в бункер – подземный – и ничего не говорится о двух наружных.
Определенную ценность составила схема усадьбы, составленная С. Рогацкой с указанием некоторых важных ориентиров – бассейна, забора парка, – и описание дворца с указанием количеств комнат (36), террасы, балконов и входов. В заключении второго письма С. Рогацкая вновь (пока жива) изъявила желание лично показать известные ей объекты. И эта возможность не была использована.
Правда, сотрудники экспедиции все же сделали попытку вызвать С. Рогацкую, но бюрократические жернова, первоначально раскрутившись, на полдороге остановились из-за непомерного количества перемалываемых писем, согласований, уточнений, возражений и чиновничьих рекомендаций. В этом процессе принимали участие (а он длился три года) облисполком, обком КПСС, управление внутренних дел, КГБ и даже Министерство культуры РСФСР.
Кстати
Неудача с вызовом заявителя привела, как это уже случалось не раз, к известному в поисковой практике методу «тыка» – исследовательской работе по косвенным признакам. «Я вовсе не хочу этим бросить упрек работникам Калининградской геолого-археологической экспедиции, ибо и сам был их долголетним внештатным сотрудником, в том числе и при отработке версии С. Рогацкой, – говорит А. Овсянов. – Экспедиция была поставлена в такие условия и делала, что могла».
Для начала сотрудники экспедиции обследовали все имения, принадлежащие Э. Коху, – Вальдгартен, Шарлоттенбург, Гросс-Фридрихсберг и санаторий Транквити (Западное). При этом однозначно установили, что по большинству параметров усадьба Гросс-Фридрихсберг с больше
