Ознакомительная версия.
Но голоса своего он не слышал. А ведь он, Хаймек, кричал. Кричал, что было сил. Куда же девался голос? Губы его повторяли одно и то же – мольбу о спасении. Это было под силу одному лишь человеку на свете – его маме. К ней он и обращал свой беззвучный крик, свою мольбу о помощи. «Мама, мама, мама! Спаси! Спаси меня… Ты ведь можешь это сделать… Если ты меня не разбудишь, мы погибнем вместе. Мохнатые ветки нацелились прямо в мое сердце. Ты ведь тоже знаешь, что это немцы. А в руках у них винтовочные стволы. Нет, это пилы. Ты же знаешь, какие у пил острые зубья. Немцы собираются перепилить меня, как бревно. Нет, нет, я не хочу. Я не дамся. Я не бревно».
И он отбивается от смертельной опасности, угрожающей ему во сне. А наяву он взмахивает затекшей рукой, упирается ногами в землю, упирается головою в мамин живот.
Мама почувствовала этот толчок. Не говоря ни слова, она просто погладила его по затылку, и мальчик проснулся. Охваченный сильнейшим страхом, он бросился маме на шею. Он обнимал ее, он ее целовал. Он прижался к ее груди так, словно навсегда хотел спрятаться там. Мама продолжала поглаживать голову мальчика. До тех пор пока тот не перестал дрожать и не успокоился. А, успокоившись, не рассказал ей про свой страшный сон.
– Деревья, – сказала мама. – Деревья, которые мы пилим. Ветви, которые обрубаем. Их не надо бояться, Хаймек. Они не люди. Они ничего не могут с нами сделать, не могут причинить нам вреда. Не их нам надо бояться, – закончила она каким-то странным голосом.
Но Хаймек… он думал иначе. Эти деревья, и эти ветви… они очень испугали его, и он должен был рассчитаться с этими, растущими из земли палками, за свой испуг.
Он мог сделать это теперь, когда в руках у него оказался топор. Вот вам! И вот! И вот еще! Он ставил на низенький, но широкий пень чурбаки, один за другим, замахивался топором. Р-р-раз! Блестит сталь, чурбак разваливается, летят щепки… Казалось, что пережитый накануне страх придает мальчику новые силы. Груда расколотых поленьев все выше и выше росла у его ног. Он отшвыривал их и ставил на пень новый чурбак. Он боролся со своим страхом. Убивал его. Побеждал его.
Он совсем не чувствовал усталости.
Мамина пила все пилила и пилила. Подошли двое мужчин. Они были мерщики и несли с собою мерку. Меркой был ящик с длинными ручками. Тут же к двум первым присоединился третий. Это был учетчик, ответственный за выполнение нормы. По сути, это был обыкновенный надзиратель. У него была голова, напоминавшая грушу. У груши были красные щеки и маленький закругленный подбородок. Увидев мужчин, мальчик опустил топор. Голос надзирателя прозвучал над его головой.
– Ну, что, богатырь, устал?
«Нет, – хотел сказать Хаймек. – Я совсем не устал». Но вместо этого поставил очередной чурбак.
Мужчины, тем временем, наполняли наколотыми поленьями мерный ящик. А, наполнив, опрокинули его в широкую пасть вагонетки, стоявшей наготове на рельсах. Они проделывали эту свою работу снова и снова, в то время, как учетчик-надзиратель ставил в свой блокнот какие-то значки, строго следя, чтобы ящик каждый раз был заполнен доверху. Хаймек тоже смотрел, как движется карандаш учетчика. Он уже знал – от этих пометок зависит количество еды, которую его семья получит в конце рабочего дня. Поэтому и он не отрывал глаза от мерного ящика. Более того – он читал все известные ему молитвы, которые должны были помочь этому прожорливому сооружению из досок наполниться еще и еще раз.
Но вот мужики подобрали все вчистую. Учетчик подвел в своем блокноте итог и объявил:
– Сегодня вы заработали четыреста грамм хлеба.
Мама отозвалась покорно:
– Большое спасибо, гражданин начальник…
Рабочие впряглись в вагонетку, наполненную поленьями, и покатили ее в сушильный цех на просушку.
Под сушилку было отведено огромное помещение, где поддоны с наколотыми дровами, висели один под другим на специальных цепях, напоминая Хаймеку, прошмыгнувшему в щель между воротами, не то карусель, не то многослойное пирожное, которое его мама в незапамятные довоенные времена готовила к субботе.
В сушилке всегда было тепло. Едва только Хаймек оказался внутри, его стал одолевать сон. Он забрался на самый нижний поддон, чуть-чуть раздвинул поленья, устроился поудобнее и тут же задремал. Он видел ту, довоенную субботу, и видел субботние пирожки, пироги и плетеные халы. Блестя коричневой корочкой, они сами выскакивали из печи. Печь была тут же, и в нее бросали поленья. Поленья подносили и подносили все те же двое рабочих, которые нагружали вагонетку. Каким образом они подкрались к нему, он так и не понял. Они схватили его за руки и за ноги и тоже собрались забросить его в пылающий печной зев. Хаймеку почему-то стало так обидно, что он открыл глаза и проснулся.
Но сон оказался явью! Двое рабочих и в самом деле держали его за руки и за ноги, только что обнаружив. При этом они ругались так, что Хаймек не понимал и половины произносимых ими слов. А что он мог сказать в свое оправдание?
И он сказал правду:
– Здесь так тепло и хорошо…
Мама уже металась по вырубке, не понимая, куда так внезапно исчез ее сын. Она поняла, где он был, увидев, что одежда на нм абсолютно сухая и даже теплая.
И ей Хаймек честно все рассказал.
– Иногда мне хочется быть поленом, – грустно сказала мама. – У полена есть надежда рано или поздно попасть в теплую сушилку и согреться. У людей такой надежды почти нет…
По настоянию фельдшера «Ивановых островов» папу перевели с работ по лесоповалу в цех по заготовке кирпичей – эта работа, почему-то считалась более легкой. Папа по-прежнему задыхался от кашля и выплевывал кровь. Но теперь он хотя бы работал под крышей. Хаймек часто, как только мог, приходил к нему и сидел под деревянным навесом, наблюдая, как огонь бросает кровавые отблески на папино лицо.
Папа объяснял:
– Это, Хаймек, – печь обжига. Кирпичи находятся внутри. Самое главное – все время поддерживать там постоянную температуру пока идет одна партия. Не то кирпичи выйдут разной прочности. Если температура будет недостаточной – кирпичи получатся полусырыми и будут разваливаться. Если же их держать в печи излишне долго – получатся перекаленными и хрупкими и легко будут колоться. Держать одну и ту же температуру – вот в чем была самая трудность. При том, что одна партия могла идти подряд трое суток.
Основная работа папы заключалась в подготовке сырья и формовке. Весь день, от восхода до первых звезд вечером он готовил материал для будущих кирпичей. Сначала с лопатой в руках в заранее выкопанной яме он смешивал песок и глину, поливая их водой. Потом, засучив штанины как можно выше, начинал месить то, что было в яме. Казалось бы, эта работа должна была бы казаться легкой – ходи и топчи. Папа ходил и топтал… Хаймек видел, как струйки пота текут у папы из-под волос по лицу, и как проступают мокрые пятна у него на спине. Через какое-то время такого топтания папа начинал тяжело дышать, потом задыхался и снова выплевывал из легких кровавые сгустки. Время от времени папа останавливался, дыша как загнанный конь. Отдышавшись, он снова начинал топтать мутную красноватую гущу.
Через некоторое время – час, два или три, наступала очередь формовки. Папа брал деревянную форму, посыпал ее сухим песком, заполнял раствором и разглаживал верх металлическим мастерком, а затем одним движением опрокидывал форму на длинную и широкую доску. Так получался еще один кирпич-сырец. К концу дня множество таких сырых кирпичей лежало длинными рядами в образцовом порядке, ожидая своей дальнейшей судьбы.
Папе его работа по производству кирпичей нравилась.
– Знаешь, что я делаю? – сказал он однажды Хаймеку. – Да простит меня Господь, я делаю то же, что когда-то делал Он. Я делаю что-то из ничего. Я создаю, ты понял? А кроме того, я нашел один секрет (тут он понизил голос до шепота): Я открыл соединение.
От сверкающих, горящих отцовских глаз, от багровых отблесков огня на его лице Хаймек попятился. Что-то в открывшейся ему картине испугало его. В эти минуты папа был не похож сам на себя.
– Кирпичи, – возбужденно говорил он, надвигаясь на мальчика. – Кирпичи! Ты думаешь, здесь все так просто? Не-ет, это не просто. Совсем не просто, поверь. Кирпичи – это не просто кирпичи. Это части созидания. Если их соединить… если их вместе сложить… Это огромная сила!
Он подходил к мальчику вплотную и говорил ему прямо в ухо: «Нет, это не просто кирпичи! Ты уже догадался, сын мой? Вижу, что догадался. Ты ведь у меня умница.. Ага. Именно. Это – Голем! Ты знаешь, откуда немцы черпают свои силы? Из прямоугольной формы. Их Голем, которого они создают – это прямоугольник. Вспомни, как они выглядели. Когда вошли в город. Они были похожи на зеленые сырые кирпичи. Они выстроились прямоугольниками, и такими же были их каски и ранцы. В этом и заключался секрет их силы. Но я этот секрет разгадал. И знаешь, что теперь делаю я?»
Ознакомительная версия.
