— Будете довольны, — сказал офицер, — а потом, если захотите, к одной прелестнице поедем. У нее и карты…
— Ну, этого я не сделаю. Для меня это очень опасно. Ведь я хлопотать приехал, а не шалить.
— Ах, да! — припомнил офицер и прибавил: — А жаль!
Лакей подал обед, и они оба стали есть, на время прервав беседу. Голодному Брыкову показалось все очень вкусным; он похвалил, офицер кивнул в знак согласия и прибавил:
— При этом дешево! Государь следит решительно за всем и, узнав, что здесь обедают офицеры, пожелал узнать и цены. Обеды были по рублю, но он приказал давать их по полтине! Теперь выпьем?
Брыков позвал лакея потребовал шампанского. Левитицкий говорил без устали, и Семен Павлович был доволен этим: его собеседник не заставлял его даже отвечать и не мешал ему думать о своих неудачах.
— Я уверен, что ваше дело увенчается успехом! — говорил Левитицкий, переходя с одного предмета на другой. — Надо только повидать государя. Нет справедливее его человека. Могу вас уверить в этом! Недавно он разбранил у нас хорошего офицера; кричал на него, топал за то, что тот опоздал на учение, а потом спрашивает: почему? Тот говорит: "Матушка померла", — и заплакал. Так что же вышло? Государь у этого офицера сам прощения просил да еще отпуск и денег дал. "Ты бы, — говорит, — сразу так и сказал!" А то еще недавно: есть у нас один пьяница, а служака хороший. Напился он и шарф потерял, а государь видел. "Где шарф?" — говорит, а тот: "Была бы, — говорит, — голова на плечах да шпага, а офицера и без шарфа узнают!" Ну, скажите, с кем так можно было говорить? Нет, государь решит ваше дело! А вы не видели экзерсисов на лошади? Совсем? Удивительное искусство! Там девица одна, Эльза, — что она делает! — И Левитицкий поднял вверх руки. — Вы вот что, как дело выиграете, возьмите, да к нам в Питер! Право, у нас веселье! Вот скоро опера приедет. Опять фокусники в иной раз, всегда балаганы, горы, карусель!.. И женщины, карты…
— Я женюсь! — с улыбкой ответил Брыков.
— Тогда с женою! Однако, пора! Мы, знаете, с вами пешком для моциона! Идемте! Это, знаете, между Обуховским и Семеновским мостами. Близехонько! Ну-с!
Они расплатились и вышли. Сумерки уже сгущались, и они осторожно стали пробираться через грязную площадь, а потом пошли по нынешней Гороховой улице к Семеновскому мосту.
— Да-с! — говорил Левитицкий, очевидно горячий приверженец государя. — Справедливее, лучше его трудно и найти! Правда, он горяч, но его и раздражают так часто! А как он прост с нами! Вы не бойтесь и прямо ловите его где-нибудь, просто за фалды!.. А вон и манеж! Видите, огни!..
Брыков взглянул и увидел невдалеке серое деревянное здание, на котором развевались флаги и у дверей которого горели разноцветные фонари. По улице к этому зданию катились экипажи и шли толпою разные люди.
— Мы возьмем места первого ряда, — сказал Левитицкий. — Все отлично видно и тут же рядом конюшни! Пойдем!
И они вошли.
Манеж занял Брыкова. В ярко освещенном зале, посреди которого находилась круглая, посыпанная песком арена, в креслах, в ложах и на скамейках сидели зрители. В ложах виднелось немало красивых женщин в декольте, в высоких прическах. В креслах сидели военные и статские. Левитицкий знал почти всех я говорил Брыкову:
— Вот Зубов-младший. Вот Орловы! Вот известная прелестница Аринушка. Была шуваловская, теперь Орлов держит!.. Тсс!.. Смотрите!
Заиграла музыка, и началось представление. Берейтор Петр Магия показывал действительно удивительные вещи, и все дружно хлопали ему. Иной и на полу не будет так ловок и увертлив, как Магия на спине скачущей лошади. Потом его сменила девица Эльза, тоже на лошади. Она прыгала через куски холста, через обручи, соскакивала наземь и снова впрыгивала на спину мчавшейся в галопе лошади. Ей хлопали, кричали «браво», а Аринушка кинула ей на арену вязаный кошелек с деньгами.
Представление окончилось. Петр Магия вышел на арену, поклонился, поблагодарил всех и объявил, что пробудет еще три дня и надеется, что почтенная публика не забудет его. Все двинулись к выходу.
— Ну, к прелестницам? — сказал Левитицкий.
— О, нет! Я домой! — ответил Брыков.
— Тогда прощайте!
Они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Брыков опустил голову и пошел, не разбирая дороги. Была уже ночь; чистое небо было усеяно звездами, месяц показал свой серебряный серп. Идти было легко и приятно. Легкий мороз сковал грязь.
Семен Павлович прошел с четверть часа и остановился, чтобы определить дорогу, огляделся и вздрогнул. Что за чудо? Он попал в местность, совершенно схожую с виденной им во сне. Вот и забор, выходящий углом, и те же домишки, и так же светит луна… Чу, голоса! Брыков так же, как и во сне, быстро прыгнул в сторону и стал за забором. Случайно раздавшиеся голоса смолкли, и кругом стало тихо. Семен Павлович хотел уже выйти, но услышал быстрые шаги по замерзшей земле; он выглянул и снова вздрогнул.
По улице, надвинув шляпу и завернувшись в шинель, шел господин. Брыков уже знал, что будет дальше, и приготовился к борьбе. И правда, все случилось, как предсказал ему вещий сон. Из-за угла вдруг выскочили двое и кинулись на путника, тот закричал и стал защищаться. Семен Павлович выскочил из засады и кинулся ему на помощь.
— Бейте одного! Я — другого! — закричал он.
Воры оставили господина и трусливо бросились бежать в разные стороны. Господин поспешно подошел к Брыкову и протянул ему руку.
— Благодарю вас! — сказал он. — Вы спасли мне жизнь! Позвольте узнать ваше имя!
Семен Павлович смутился и тихо ответил:
— Я — Брыков, но сейчас не имею имени, потому что считаюсь покойником.
— Как? — воскликнул прохожий. — Вы должны мне рассказать все! Я чувствую, у вас есть какая-то печаль, и — если я в силах, — клянусь, я помогу вам!
Брыков горячо пожал ему руку и вздохнул.
— Мне может помочь только государь!
— Ну, государя могут попросить… — сказал прохожий, улыбнувшись. — Расскажите же мне все и проводите до Фонтанной. Там я уже найду дорогу.
Брыков взглянул на него, увидел совсем молодое красивое лицо и, сразу почувствовав к нему доверие, стал рассказывать свою печальную историю. Они дошли до Фонтанной. Спасенный Брыковым остановился, пожал ему крепко руку и сказал:
— Мне очень жалко вас, и я помогу вам. За свое спасение я уже обязан употребить все свои силы, но теперь постараюсь вдвойне. Приходите ко мне завтра. Я живу на Миллионной. Моя фамилия Рибопьер!
— Рибопьер, граф Рибопьер! — воскликнула Виола. — Да кто же его не знает, не слыхал? Любимец государя и потешник у Лопухиной. Когда-то был на свете Пьер Рибо, французский выходец, а теперь Рибопьер и граф!
— Значит, он может быть мне полезен? — спросил Брыков.
— Если захочет!
— Но я спас его.
— Тогда иди к нему завтра же!
Надежда живым потоком влилась в сердце Семена Павловича. Старый Сидор тоже повеселел и сказал ему:
— Уж ежели вам пророческий сон был, значит, это дело от Бога. Иди, батюшка, к этому Рыбоперу, а я к Спасителю схожу — помолюсь!
Брыков лег в постель, но заснуть не мог от радостного предчувствия. Люди, измученные борьбой, охотно верят даже призраку надежды, а здесь более: ведь Рибопьер сам сказал: "Приходите! Я помогу".
На другой день он был у графа Рибопьера. Последний жил в трех комнатах с одною прислугою, и Брыков несколько разочаровался, думая, что увидит палаты вельможи; но это впечатление скоро изгладилось: молодой граф сумел очаровать его и внушить доверие.
— Я помогу вам! — повторял он с жаром. — Сегодня же я буду у Анны Петровны и все расскажу ей, а она уж так этого дела не оставит! Дайте только свой адрес!
Обрадованный, обнадеженный, Брыков пошел от него к Башилову совершенно успокоенный.
Рибопьер не преувеличивал своего значения. Оно было невелико, но вполне достаточно для дела Брыкова.
Молодой, красивый французский выходец, бойкий, веселый и остроумный, он был общим любимцем, а в последнее время, явно подружившись с Лопухиной, стал и влиятельным человеком, принимая на себя часть влияния царской фаворитки.
А она была в го время всесильна. Государь пленился ее жизненностью, ее красотою, девичьей невинностью и отдыхал у нее в салоне, совершенно забывая на время обо всех делах и дрязгах. Он был слишком рыцарь и добрый семьянин, чтобы сделать из этой прекрасной девушки любовницу {Саблуков в своих воспоминаниях утверждает, что до замужества Лопухиной ее отношения с Павлом Петровичем были самыми чистыми и только впоследствии, после ее выхода замуж за Гагарина, ее вновь толкнули в объятия ее венценосного обожателя, и тогда лишь началась эта связь. Павел Петрович, поселил свою возлюбленную в Розовом павильоне в г. Павловске.}, и, отдавая ее замуж за Гагарина, с царской гордостью сказал:
