– Как это – о чем? О том, что служит на границе хороший парень Щербина, сильный, здоровый, честный, засмеется – горы дрожат, скалы крошатся, реки из берегов выходят, разозлится – мороз отступает, солнце за тучами скрывается, топнет ногой – земля разверзается… Напишу, что ни один враг, глядя на Щербину, не осмелится нарушить границу, и потому поймать шпиона стало мечтой Щербины… Что, плохо?
Щербина улыбнулся:
– Ну, это скорее про Пархоменко.
– Напишу и про Пархоменко.
– А может, они действительно его боятся? – А ты как думал?
Щербина недоверчиво взглянул на меня, потом махнул рукой и продолжал свое дело.
– Джакели, а ты о чем думаешь? – спросил я Джакели, который пристально вглядывался вдаль и что-то записывал в журнал дежурства.
– Я думаю, зачем этот болван прячется, ведь знает отлично, что я его вижу?
– Ты про кого?
– Про того глупого аскера. Во-о-он там, видите? – он показал головой и захлопнул журнал.
Пархоменко, как всегда, внизу. Он проверяет систему. О чем он думает? Да и Джакели, разве он сказал правду? А ведь каждый из них думает о чем-то своем, сокровенном. Сидят целыми днями на вышке, с биноклем в руках, смотрят, смотрят туда, в ту сторону… Каждая собака, каждая курица, каждое дерево им напоминает родной край, родной дом… Потому они и грустят. Я понимаю Щербину.
Да, трудно писать о границе, потому что легче отрыть десять артезианских колодцев, чем докопаться до души этих молодых славных ребят…
В углу площадки загорелась зеленая лампочка. Джакели снял телефонную трубку.
– Товарищ лейтенант, вас просит майор.
– Слушаю, товарищ майор!
– Лейтенант, сюда прибыла группа экскурсантов с завода. Прошу вас, займитесь ими, мне некогда.
– Иду.
– Спасибо. Они здесь, во дворе заставы. – Чхартишвили положил трубку.
– Готовьтесь, ребята, сейчас приведу к вам экскурсантов! – предупредил я Щербину и Джакели.
– Делать им нечего… Надоели! – проворчал Щербина. Я спустился по лесенке и поспешил на заставу.
Во дворе ждали человек десять экскурсантов. Один из мужчин был, безусловно, директор. Полная дама, опиравшаяся на руку директора, о чем-то шепталась со стоявшим тут же мальчиком. Другая – помоложе – блондинка, вооруженная двумя фотоаппаратами и блокнотом, с интересом озиралась вокруг. Как только я подошел и поздоровался с гостями, она по очереди из обоих аппаратов сфотографировала меня. Экскурсанты, протягивая мне руку, называли свои имена, и лишь директор представился официально – по фамилии.
– Уважаемая, аппараты и блокнот придется оставить здесь, – обратился я к блондинке.
Она тотчас же положила свое снаряжение на траву, но скрыть беспокойства не смогла.
– Не волнуйтесь, – успокоил я ее, – не пропадет.
– Что вы, я не потому… Как бы они не отсырели на земле…
– Будьте спокойны!
Я пригласил экскурсантов следовать за мной. Подойдя к линии границы, я приступил к исполнению обязанностей экскурсовода:
– История нашей заставы начинается со дня ее основания. Застава является передовой. Многие наши пограничники отличились при охране Государственной границы. С сорок первого по нынешний год здесь задержано 248 нарушителей, в том числе 86 особо опасных агентов иностранных разведок.
– Что же этим господам нужно? – строго спросил директор. – Чтоб им провалиться! – воскликнула директорша.
– Линия границы, – продолжал я, – проходит по такой-то параллели, по такому-то меридиану. В результате, как видите, один брат, можно сказать, живет по эту, а другой – по ту сторону границы.
– Неужели они не жаждут видеть друг друга? – спросил кто-то.
– Еще как!
– И не хотят перейти к нам?
– Очень даже хотят. Но мы не разрешаем.
– И напрасно! – произнес назидательно директор. – Пусть переходят. Слава богу, найдется чем их кормить и поить!
– Знаете, этак самим здесь места не хватит, – ответил я, – придется нам перебираться туда, к ним.
– Вы, товарищ, не шутите! – обиделся директор.
– А кстати, – вмешалась блондинка, – если, скажем, с этого места сбежит человек туда, вы сумеете догнать его?
– Сумеем.
– Ну, а если не сумеете?
– Застрелим!
– Но ведь он будет уже на чужой территории? У вас есть такое право?
– Такого права у нас нет, и все же будем стрелять.
– А если по морю?
– Что – по морю?
– Если, скажем, войдет человек в море и поплывет туда, как скоро он доберется до них?
– Это смотря какой он пловец. Можно добраться и за пять минут.
– А как вы его задержите? – Будем стрелять!
– А если он сбежит ночью?
– Уважаемая, если вам так хочется туда, нет необходимости бежать и плыть под пулями. Купите сторублевую путевку и езжайте себе на здоровье.
– Что вы, что вы! – вскрикнула блондинка. – С какой стати мне ехать туда?.. Я… мне… у меня вполне приличный оклад и вообще…
Мы направились к вышке. По дороге встретились с Пархоменко, он с трудом удерживал Акбара, огромную овчарку, занявшую место погибшей Танго.
– Ну как, ладишь с Акбаром? – спросил я.
– Да ничего, привыкает. Сегодня еще ни разу не кусал, – улыбнулся Пархоменко.
– Можно положить ему руку в рот? – спросил директорский сынок, подходя к овчарке.
– Положить-то можно, только вряд ли сумеешь вынуть! – ответил Пархоменко.
Побледневшая директорша за ухо оттащила умное дитя. Подошли к вышке.
– Джакели! – крикнул я. – Откинь крышку люка. Поднимайтесь, пожалуйста, по трое, – обратился я к экскурсантам.
Первыми поднялись директор, его супруга с сыном и блондинка. Поднялся и я.
– Товарищ лейтенант!..
– Вольно, Джакели… Дайте товарищам бинокль и объясните, что и как!
– Перед вами, направо, видна мечеть с минаретом, – начал Джакели. – Час тому назад на нем стоял молла, молился…
– Как же он туда взбирается? – удивилась директорша.
– По лестнице, – объяснил Джакели.
– Да, на такой высоте невольно поверишь в бога, – вздохнула блондинка.
– Между прочим, чем выше поднимается человек, тем меньше он верит в бога, – ответил Джакели.
– Да?
– Точно! Вот, например, Пархоменко: он ходит по земле и потому молится вместе с моллой… А мы с Щербиной стоим на вышке, и потому нам напл… начихать на моллу!
– Правильно! – подтвердил Щербина.
– А что, разве молла молится и в нашу сторону? – спросила директорша.
– Конечно!
– А он имеет такое право? – спросил директор. Щербина и Джакели удивленно посмотрели на меня. Я подмигнул им.
– Такого права он, разумеется, не имеет, но все же молится, – ответил Джакели.
– Какие же меры мы принимаем? – возмутился директор.
– Меры? – переспросил Щербина. – А какие тут помогут меры? Вот недавно направили турецкому правительству ноту: запретите, дескать, вашему молле при молитве оборачиваться в нашу сторону или, в крайнем случае, завяжите ему глаза. Турки ответили, что, несмотря на вполне добрососедские с нами отношения, они не в состоянии удовлетворить наше требование, так как молла наотрез отказался лезть на минарет с завязанными глазами, а поэтому они предлагают нам организовать, если желаем, контрмолитву через нашего православного попа… Вот так и ответили…
Директор подозрительно покосился на Щербину. Джакели, прикусив губу, поднес к глазам бинокль. Я быстро отвернулся.
– Вот в том доме, – начал Джакели, – живет сельский староста, а в том – учитель. Во-о-он там, видите, идет женщина? Это жена учителя…
– Кстати, как они относятся к женщинам? – спросила директорша.
– Ужасно! – ответил Джакели. – У здешнего учителя нет быков, так он вместо них впрягает в плуг собственную жену… Позавчера у них был день получки. Учитель вернулся домой пьяный, избил жену веревкой… А что он с учениками вытворяет! За малейший проступок отрезает у них уши!
– Так неужели его не накажут за это?! – воскликнула директорша, обняв, на всякий случай, сына.
– Какое там! Ему за каждое ухо выплачивают по лире, – улыбнулся Щербина.
Блондинка, поняв, наконец, что ребята издеваются над ними, попросилась вниз. За ней последовали остальные.
– Щербина, не слишком ли длинные языки у тебя да у твоего дружка Джакели? – спросил я, отстав от гостей.
– Так точно, товарищ лейтенант! – вытянулся он.
– А знаешь ли ты, что за это можно и гауптвахту заработать?
– Знаю, товарищ лейтенант!
– А ты знаешь, Джакели?
– Как не знать, товарищ лейтенант, по этой причине мы с Щербиной уже дважды побывали там!
Ну, что ты скажешь!
Я махнул рукой и пошел догонять экскурсантов.
Помнишь, Саргис, в пятьдесят пятом я один месяц проработал на Ткварчельской шахте. Тогда я решил, что не может быть на свете профессии тяжелее шахтерской. В шестьдесят втором вместе с цнорскими пастухами пошел на зимние пастбища. Дни, проведенные на шахте, мне тогда показались райской жизнью. А теперь скажу тебе, что по сравнению с пограничной службой зимние пастбища – сама божья обитель! Пограничник не спит, пограничник мерзнет, пограничник задыхается от жары, пограничнику бывает больно… А мы с тобой… Напишем две с половиной строчки и воображаем, что весь мир принадлежит нам! Подавайте нам гонорар, хвалебные рецензии, встречи, юбилеи, путевки, почетные должности и, наконец, место на Мтацминде!.. А пограничник ничего не требует. Он безмолвно делает свое дело. Он совершает геройский поступок и молчит. Похвалят его, он:
