– Служу Советскому Союзу!
Он поднимается в любое время дня и ночи. Одевается. Идет. Вернется ли он? Этого никто не знает. Он не умел ползать по скале, но нужно, и он ползет. Он никогда до этого не плавал, но нужно, и он плывет… Это нечто совершенно особенное – пограничник! В нем живет одно-единственное чувство – всепоглощающее, всеобъемлющее чувство любви к Родине, родной земле, солнцу и морю, деревьям и травам, хлебу и винограду, дворцам и развалинам… Пограничник мыслит, дышит, просыпается и засыпает с одной-единственной думой – думой о святом своем долге, о святой своей обязанности: о защите Родины. Вот что такое пограничник. Вот какой человек майор Чхартишвили.
Сегодня из Сухуми приехала жена Чхартишвили – миловидная, скромная женщина.
Майор пригласил меня на чашку чая.
И вот я сижу в небольшой комнате Чхартишвили и с удовольствием вдыхаю аромат чая. Какое все же счастье – домашний уют, семейное тепло… Я смотрю на стоящую в углу кровать с пестрым покрывалом, и меня невольно начинает клонить ко сну.
Чхартишвили сидит задумавшись и монотонно помешивает чай ложкой. Он молчит. Он всегда молчит, если с ним не заговорить/Жена майора, сложив руки на коленях, сидит в другом углу и так же молча наблюдает за нами. Удивительно красивые и печальные глаза у нее!
– Нина Сергеевна, пожалуйте к столу, – прошу я.
– Ничего, посижу тут, а вы угощайтесь, прошу вас, – тихо отвечает она.
– Иди к нам, Нина! – говорит Чхартишвили.
– Сейчас сварю кофе и приду, – говорит она и выходит.
– Жаль ее… – вздыхает майор, – пятнадцать лет живем вместе… Муж я, казалось бы, неплохой, зарплату до последней копейки отдаю ей – мне-то здесь деньги ни к чему, каждый год посылаю отдыхать по путевке, трижды ездила за границу… Мебель рижскую купил… Дочка в музыкальном техникуме… Не пью, не курю… В прошлом году подарил ей на день рождения платье… Обняла меня и заплакала. Чего, говорю, плачешь? Молчит, а слезы – кап, кап… Видно, еще в чем-то они, женщины, нуждаются, кроме того, что есть у них муж и барахло там всякое… Но в чем, черт возьми? В любви? Так я ее обожаю! Чего же еще? Я не знаю, не понимаю… А сама – ни слова об этом. Я, говорит, счастлива! Вижу, что-то и не так, а что именно – убейте меня, не пойму! – Чхартишвили разлил коньяк, чокнулся со мной. – А как вы думаете?
– Что вам сказать, дорогой Алеша… – Я пожал плечами, отпил глоток. – Со дня сотворения человека писатели всего мира об этом пишут, теряются в догадках – что нужно женщине? Как называется то, чего не хватает нам с вами? На самом ли деле любовь то, что нам кажется любовью? И никто еще не ответил на эти вопросы. Что же могу ответить я?
В комнату вошла Нина Сергеевна с двумя чашками дымящегося турецкого кофе.
– Угощайтесь… Вижу, чай вы не пьете, может, кофе понравится?
– Сядь с нами. – Чхартишвили взял жену за руку, привлек к себе и крепко обнял за плечи.
– Алеша! С ума сошел! – Женщина вспыхнула и вырвалась из объятий мужа.
– Вот видите, Владимир? – смущенно улыбнулся Чхартишвили. – Чего-то нам не хватает!
– Дорогой мой, любая женщина, даже самая простая, самая примитивная, всегда остается загадкой для мужчины, она вне пределов нашего понимания, поэтому не будем философствовать… Ваше здоровье, Нина Сергеевна! – Я выпил.
– Спасибо! – проговорила женщина, подняв рюмку мужа, чуть помедлила, потом быстро осушила ее и поставила пустую рюмку перед майором.
– Ему нельзя, – сказала она извиняюще.
– Ну уж, нельзя! Одну рюмку… – сказал я.
– Пограничник – как ищейка: спиртное притупляет обоняние, – улыбнулась она. Я вопросительно взглянул на майора.
– Сегодня можно. Налей мне, Нина, выпью за твое здоровье! – попросил Чхартишвили.
Жена налила.
– Дорогой Владимир, – начал майор, – я хочу выпить за здоровье моей жены. Вообще-то я не мастер произносить тосты, тем более – красивые тосты, но… С Ниной я познакомился в торжественный день, на нашем выпускном вечере. Их школа шефствовала над нашим училищем, или наоборот, я уж не помню. В тот вечер, когда мы впервые нацепили погоны со звездочкой младшего лейтенанта, пришли к нам школьницы – в коричневых форменных платьицах, в белых фартуках, с розовыми бантиками в волосах. Много их было! Ну, естественно, начались танцы. Играл наш военный оркестр. Я пригласил на вальс Нину… А спустя месяц она заявила мне, что готова идти со мной хоть на край света… Мы поженились. Отец Нины закатил всемирный скандал и даже вызвал меня на дуэль… Я явился на место дуэли со значком «Ворошиловского стрелка» на груди. Испугался папаша или еще что – не знаю, однако стреляться не стал, и мы помирились. С тех пор прошло пятнадцать лет… А теперь слушайте про другое… Года два тому назад появился в нашем селе некий дядя – мастер, да какой! Золотые руки! Подрядился он одному колхознику ставить дом. И поставил – село ахнуло! И пошло, и пошло! Все новые дома – его работа. И потребовал сельский сход оставить его здесь, выделить ему участок, оформить как полагается и все такое… Клянусь вам, не лежало у меня сердце к этому человеку! Не нравились мне его глаза – зеленые, змеиные глаза! Улыбался он одними губами, а глаза были холодные, словно неживые… Но воля народа взяла верх. Целый год он трудился, как двужильный: строил, красил, украшал, подправлял. Село души в нем не чаяло… Подходит он как-то вечерком ко мне и говорит:
– Товарищ майор, вчера я закладывал фундамент дома Феридэ и заметил: в конце двора, под заграждением – дыра здоровенная, человек свободно пролезет. Водой, видно, промыло. Так вы посмотрите, пожалуйста, и велите заделать. Чем черт не шутит, сами понимаете…
А сам все улыбается змеиной своей улыбкой. Пошел я, конечно. Действительно, дыра зияет большущая! Заделали ее, разумеется, в два счета. А ему я объявил благодарность в приказе.
Осенью, когда поспели мандарины, дом Феридэ был готов, оставалась самая малость – окрасить столбы. Пошел я к ней – дай, думаю, посмотрю, какой получился дом у нашей Феридэ. Вы, конечно, знаете, что Феридэ – женщина самой высокой нравственности, просто святая, да и только. А тут – что такое? Вижу, на балконе сидит наш мастер и водку попивает! Феридэ тут же рукодельничает. Мастер встречает меня, словно хозяин дома:
– О, товарищ майор! Пожалуйста, присаживайтесь! Сыграем в шахматы?
Я сел.
– Прошу вас, товарищ майор! – Он налил мне водку. – Выпьем за новый дом Феридэ.
Выпил. Сглупил я! Не должен был пить, а ведь выпил!
– Сыграем, товарищ майор? Вам черные или белые?
– Черные!
В шахматы я играю неважно. Дай, думаю, сыграю черными: буду повторять все ходы белых…
На десятом ходу стало ясно – проигрываю. И взяла меня злоба: неужели, думаю, этот аспид одолеет меня?! Не бывать этому! Поверите? Произошло чудо: партию, а за ней подряд еще девять выиграл я! Он молчал, лишь время от времени поглядывал на часы. Без десяти двенадцать начали новую партию. На пятой минуте он взял моего ферзя, на седьмой – ладью, на восьмой – коня, а на десятой я получил такой мат, не знал куда деваться от стыда!
– Сыграем еще! – предложил я.
– Десять один в вашу пользу, товарищ майор, – сказал он, вставая, – завтра продолжим, если пожелаете… Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, Якобашвили!..– ответил я.
– Феридэ, – обратился он к вдове, – утром приду рано, инструмент оставлю здесь.
Он ушел. Я последовал за ним. У родника мы расстались. Я взглянул на часы: было десять минут первого – время смены нарядов.
– Спокойной ночи! – еще раз попрощался он и скрылся в темноте.
– «Зачем ты его отпустил! – слышу я внутренний голос, – иди за ним! Нельзя доверять человеку с такими змеиными глазами!..» «Спокойно, майор! – слышу я другой голос. – Водка вскружила тебе голову! Бдительность – твой долг, но перебарщивать не имеешь права!..»
Я вернулся на заставу, отправил наряды, потом заглянул домой.
– Нина, – говорю жене, – не верю я этому Якобашвили! Знаешь, он нарочно проиграл мне в шахматы десять партий, а потом, издеваясь, за десять минут дал мат!
– Спи, – говорит Нина, – где выигрыш, там и проигрыш. Впервые в жизни я не послушался ее. Переложил пистолет из кобуры в карман и собрался идти на границу.
Майор налил мне коньяк, сам отпил остывший кофе.
– Не надо, Алеша, – попросила жена.
– Погоди, Нина, я впервые рассказываю эту историю и хочу, чтобы Владимир узнал все до конца!
– Не надо, милый! – повторила женщина.
– Надо! – ответил майор, и я понял, что последнее слово останется за ним. – Не успел я взять фонарь, как ворвался дежурный: «Товарищ майор! Во дворе вдовы сработала система!»
Меня подбросило, словно ударом молнии. «Нина, – крикнул я, – это он!» – и бросился из комнаты.
Вся застава была на ногах. Следы в конце двора Феридэ ясно говорили: ушел!
– Ракеты! – крикнул я. Белые и красные вспышки осветили границу. С пистолетом в руках я кинулся вперед и тут же увидел бегущего мужчину. Да, это был он! Дрожа и задыхаясь от ярости, я выпустил все семь пуль. Он продолжал бежать метрах в пятнадцати впереди, и у меня не было пули, чтобы убить его! Черт с ним, у меня не было пули, чтобы убить себя! Я продолжал бежать, видя, как сокращается разрыв между нами. И когда я уже почти настиг его, он обернулся и навел на меня пистолет.
