Он заметил, что его отец, наоборот, при виде степных просторов приободрился, у него даже настроение повысилось – он улыбался и шутил. Оно и понятно, родился здесь, в этих краях, здесь прошли его детство и юность, он вернулся на родину!
Возле Переяславля, на реке Трубеж, суздальцев и черниговцев ждало войско Изяслава. Изяслав перед походом обратился к жителям Киева за помощью. Однако вече не поддержало его, заявив: «Мирися, княже, мы не идем». Другие князья также остались в стороне. Прав оказался Андрей, предугадав настроение киевлян и русских князей. Рядом с Изяславом встали только его родственники.
Юрий Долгорукий до 1149 года ни разу не становился зачинателем новых междоусобных войн. Ни в 1132 году, когда изгонял из Переяславля племянника Всеволода, но без применения силы; ни в 1140 году, когда готов был в союзе с Ростиславом Мстиславичем и новгородцами выступить в поход против киевского князя Всеволода Ольговича, однако так и не начал военных действий; ни зимой 1146–1147 годов, когда принял предложение Святослава Ольговича, но все же остался в своем княжестве. Даже когда Изяслав организовал нашествие на Суздальскую землю, он так и не двинулся ему навстречу. Конечно, он совершал военные походы, но их, по понятиям того времени, нельзя было назвать братоубийственной войной – он либо мстил за нанесенную ему обиду, либо выполнял союзнический долг. Юрий не был неразборчивым властолюбцем, готовым на все ради достижения своей цели, он не мог начать сражение, исходом которого могла быть гибель того или иного князя, его родича по крови и по служению Русской земле. Именно поэтому он предложил Изяславу пойти с ним на переговоры и направил к нему посла с предложением: Киев остается у него, Изяслава, в Переяславле будет княжить его сын Ростислав, а сам он, Юрий Долгорукий вернется в Суздаль. В противном случае, убеждал он Изяслава, прольется христианская кровь, «Русскыя деля земля и хрестьян деля».
Однако Изяслав, как писал летописец, «надеяся на множество воинства своего», на переговоры не пошел. Сражение стало неизбежным.
Поздним вечером 22 августа Юрий вызвал своего друга детства и юности Ивана Симоновича. Беседовали один на один.
– Не забыл светлые денечки, проведенные в Переяславле? – спросил Юрий.
– Еще бы! Перед глазами стоят, будто вчера все было.
– А друзей-товарищей помнишь?
– Братству нашему верен буду до конца своей жизни!
– Как ты думаешь, те, с кем дружили, не забыли нас?
– Быть такого не может, святость дружбы каждый из нас в сердце хранит.
– Воеводой в Переяславле сегодня сидит Василько Карочун. Да, тот, который участвовал с нами во всех проделках. Возьми кошель с золотом и напомни ему о нашем братстве. Попроси завтра не кидать своих переяславцев в пекло сражения, пусть как может остережется. Да поговори так, чтобы не задеть его самолюбия и чести горожан; пусть сам решает, как поступать.
23 августа 1149 года оба войска вышли к реке Трубеж и встали друг против друга. Андрей заметил, что на левом крыле у Изяслава стоят порошане – легковооруженная конница берендеев и торков и предложил отцу:
– Разреши мне ударить со своей дружиной. Сомну и прогоню порошан, а остальных добьешь ты с черниговскими князьями!
Юрий всю жизнь придерживался убеждения, что исход каждой битвы определяет Бог; попытка же вмешаться в волю Всевышнего является проявлением гордыни и будет немедленно наказана. Именно поэтому он отверг предложение Андрея и продолжал стоять без движения.
Около полудня от войска Юрия отделился какой-то всадник и поскакал по направлению к неприятелю.
– Кто это может быть? – щурясь от яркого солнца, спросил Ростислав.
– Наверно, какой-нибудь перескок, – ответил Андрей. – Решил перебежать к противнику в надежде получить вознаграждение.
– Пусть бежит, – спокойно произнес Юрий. – Что ему известно? Какие тайны сможет выдать?
– Глянь, Святослав Ольгович организовал за ним погоню! – удивился Андрей. – Значит, нужный ему человек!
Между тем зашевелились и у противника – полки Мстислава двинулись вперед.
– Это что, по-твоему, – нападение? – спросил Юрий, обращаясь к Андрею.
– Трудно определить, но надо быть готовым ко всему. Я бы приказал полками пойти на сближение.
Рати подошли друг к другу и снова остановились на близком расстоянии. Вышли лучники, начали перестрелку.
Наступал вечер. И тогда Юрий приказал отводить полки на ночной покой. Приняв такое движение противника как отступление, Изяслав неожиданно приказал своему войску нападать.
Для суздальцев и черниговцев создался опасный момент, когда надо было срочно перестроиться и обратиться лицом к врагу. Быстрее всех это проделал Андрей. Он не стал ждать удара, а сам первый со своей дружиной напал на порошан. Схватка была короткой. Не выдержав напора бронированных всадников, легкая конница кочевников пришла в расстройство и пустилась наутек.
В этой первой битве Андрей показал безудержную отвагу и самообладание. Он врезался в гущу степняков, нанося стремительные удары направо и налево, как волчок крутился среди вражеских воинов, успевая отражать удары и наносить смертельные раны врагам. Но, проявляя чудеса храбрости, он сохранял холодный рассудок и трезвый ум. Увидев, что порошаны сломлены и пустились в бегство, он не стал их преследовать, а завернул дружину и всеми силами навалился на волынцев.
Но и Изяслав не дремал. Со своими полками он напал на левое крыло войска Юрия. Ему удалось смять и прорвать полк Святослава Ольговича. Исход битвы был неясен, удача могла склониться и в ту, и в другую сторону. И тут Изяславу изменили переяславцы – они перешли на сторону Юрия, говоря: «Гюрги нам князь и свои, того нам было искати и – далече». Видя такое, в бегство обратилось все войско великого князя.
28 августа, в воскресенье, Юрий Долгорукий вошел в Киев. Жители с ликованием встретили нового правителя. «Гюрги же поехав у Киев, и множество народа выиде противу ему с радостью великою, и седе на столе отца своего, хваля и славя Бога», – сообщает летописец.
Как и было принято, новый великий князь совершил передел столов в пользу своего рода. Он посадил сыновей в ближайшие к Киеву города: в Переяславль – Ростислава, в Белгород – Бориса, в Канев – Глеба; Андрею достался Вышгород. Со сложным чувством въезжал он в него. Конечно, это был первый город, отданный ему во владение, – до этого Юрий Долгорукий противился попыткам сыновей завладеть каким-нибудь уездом. Ему льстило, что Вышгород был всего в двух десятках верст от Киева, всегда на виду у великих князей, пользовался их особым вниманием и расположением, правители его участвовали в совещаниях властителя страны и влияли на принятие его решений. Но в то же время это был чужой для него город, с незнакомыми людьми и своими сложившимися порядками. И облик его был иной: дома с четырехскатными, а не двухскатными крышами, как в Суздале, слышался своеобразный говор, отличный от северного, да и природа совсем иная. Нет, не легло на сердце Андрею выделенное отцом владение. Душой и мыслями он рвался в родные края.
Однажды, когда находился по делам в Киеве, к нему подошел пятидесятилетний мужчина, хлопнул кулаком по плечу, сказал с нагловатой прямотой:
– Так ты Андрей? Вон, оказывается, какой! Давай знакомиться.
Выпуклые, с холодным блеском глаза уперлись в лицо Андрея тягучим немигающим взглядом, жесткие губы маленького рта пытались состроить приветливую улыбку, но весь его облик вызывал недоверие и настороженность.
Видя, что Андрей молчит, незнакомец представился:
– Князь Галицкий Владимирко. Союзник твоего отца. Слыхал о таком?
Они стали прохаживаться по великокняжескому дворцу. Владимирко говорил глуховатым, отчужденным голосом:
– Изяслав не смирился с поражением. Он вновь копит силы в своем Владимире-Волынском. Русские князья не очень настроены его поддерживать, но у него родственные связи со многими правящими дворами Европы: Швеции, Дании, Норвегии, Германии, Венгрии и Польши. Пока он обратился за помощью к Венгрии и Польше. Наши внутренние распри теперь становятся частью общеевропейской жизни, это приведет к еще большему ожесточению междоусобных войн.
– Но, может, венгерский и польский короли останутся в стороне и не станут вмешиваться в наши дела? – робко возразил Андрей.
– Какое там! Для них это прекрасная возможность пограбить чужую страну и отхватить от нее кусок пожирней. К тому же Изяслав приходится им родственником, а это подходящий предлог для вмешательства. Четыре года назад сестра Изяслава, Ефросинья, стала женой венгерского короля Гезы. Я знаю эту умную и властную женщину, она полностью подчинила себе своего юного супруга. Так что жди в скором времени на Руси венгерские войска.
– Ну а у поляков каков предлог ввязаться в наши распри?
– Польский король Болеслав Кудрявый женат на племяннице Изяслава. Удержаться на престоле ему очень помогли войска Мстиславичей. Теперь он постарается их отблагодарить.
