Утром началась переправа. Река неглубокая, лошадям по колено, дно песчаное, но плотное. Войско перешло спокойно, противник даже не пытался помешать. Буривой подскакал к Сюкоре, взглянул в его прикрытые белыми ресницами глаза, сказал наставительно:
– Забирай вправо и как можно шире охватывай норманнов. Следи за мной. Я дам сигнал для всеобщего наступления. Сам в одиночку не пытайся. Только единым ударом сможем одолеть врага.
– Слушаюсь, князь, – кивнул Сюкора, глядя куда-то вдаль. Губы его были сжаты в узкую полоску, лицо непроницаемо. «Волнуется перед битвой, – подумал Буривой. – Что и неудивительно: первое самостоятельное руководство войском! По себе знаю».
Стегнув коня, помчался к своей дружине, которая занимала исходную позицию. На ходу машинально взглянул на войско противника и от удивления негромко воскликнул: норманны вдруг двинулись в наступление. Шли они медленно, спокойно, уверенно; это было не скороспелое решение, а продуманное, заранее спланированное и подготовленное перемещение. Видимо, решили упредить развертывание сил новгородцев, вбить клин между ними и попытаться разгромить по частям. Буривой усмехнулся: не сумеют! Сейчас Сюкора чуть подаст вправо и ударит им вбок, а он с дружиной надавит на них с другого бока. Как там Сюкора, далеко ли отошел от реки?
Он взглянул на войско чуди и судорожным движением руки остановил коня, по его спине пробежала холодная дрожь. Сюкора, вместо того чтобы обойти противника, неожиданно повернул своих воинов лицом к новгородскому ополчению и начал быстро сближаться. Буривой встряхнул головой: уж не спит ли он, не снится ли ему? Слишком было невероятным и чудовищным происходящее на его глазах действо.
К Буривому подскакал тысяцкий Милад, в глазах его плескался страх:
– Что творится, князь? Что случилось с Сюкорой? Погибнет вся новгородская рать!
Буривой и сам видел это. Его охватила ярость, и он отыгрался на тысяцком, стегнул его хлыстом по лицу, выкрикнул в гневе:
– Почему воинов оставил, бес? Шкуру спасать задумал?
Глаза Милада приняли осмысленное выражение, он развернул коня и поскакал к рати.
У Бурового лицо наливалось темной краской. Сюкора изменил! Изменил исподтишка, подло, бесчестно. Ужалил, будто подколодная змея, с холодным расчетом выбрав подходящий случай и поставив его, Буривого, в смертельно опасное положение. Так ему это не пройдет!
И Буривым овладел тот приступ ярости и безудержного гнева, который мутил сознание и бросал его на отчаянные и безумные поступки. Ему вдруг показалось, что если он кинется в гущу смертельного боя, то исправит положение и спасет воинов от истребления. Дико вскрикнув, он стал яростно стегать коня, направляя в самый водоворот схватки, прорвался в передние ряды, огромным мечом круша направо и налево. Лицо его было забрызгано кровью, своей и вражеской, и все окружающее стало казаться ему в красном свете, он кричал, стараясь пересилить шум боя:
– Сюкора, мелкий, жалкий человечишка! Все равно я доберусь до тебя, проклятый Сюкора!
Охранники и рядовые воины старались прикрыть своего князя, принимая удары противника на себя, но все же не смогли уберечь от множества устремленных на него пик, мечей и сыпавшихся стрел. Буривой, как видно, не чувствовал ран, только движения его становились все слабее и неувереннее, изо рта неслись уже не устрашающие рыки, а бессвязные и нечленораздельные хрипы. Наконец он покачнулся и стал заваливаться на бок. Воины подхватили его и стащили с коня, а затем, отбиваясь от наседавшего врага, унесли за реку, положили на двуколку, запряженную парой гнедых, и умчали по лесной дороге.
В пути князь то приходил в себя и пытался подняться и что-то сказать, то впадал в глубокое забытье. В крепости Бярма к нему привели лекарей и кудесников, они стали перевязывать его многочисленные раны и смазывать их мазями, поить травами, однако он, не приходя в сознание, умер и был сожжен на большом костре, как предписывали вековые обычаи.
Разгром новгородского войска был полным. Пешая рать была истреблена наполовину, остальные сумели разбежаться по лесам. Меньшие потери оказались у дружины. Спас ее своим хладнокровием и умелым руководством тысяцкий Ратибор. Перестроив ряды, он внезапными нападениями не дал норманнам окружить себя, а потом отвел воинов к лесу, где зарвавшиеся скандинавы сами чуть не стали жертвой своей горячности; Ратибор незаметно провел несколько отрядов глухой чащей леса и ударил по растянувшимся по дороге и потерявшим строй норманнам; тем в спешке и со многими потерями пришлось отступить. После этого дружина организованно отошла от места сражения.
Сюкора объезжал поле битвы. Он был доволен ее исходом. Наконец-то удалось отомстить гордым новгородским князьям: Гостомысла заманил в западню и продал в рабство, а войско Буривого уничтожил, самого его или погубил, или надолго вывел из строя: своими глазами видел, как тот был повержен с коня. Таков он, Сюкора, и другим быть не может: с детства не прощает обид, нанесенных кем-либо, и за каждое оскорбление стремится отомстить. Мстил всем обидчикам, порой выжидая неделями, месяцами, годами, притворялся добрым и великодушным, был льстивым и угодливым, любезным и незлобивым, а затем подлавливал удобный случай и наносил неожиданный, но верный удар. Потому что за несправедливость люди должны платить, за унижение и подлость отвечать. И Сюкора точно и неуклонно следовал этому правилу. И в отношении новгородских князей разве он не прав? Зачем надо было Гостомыслу лезть к его девушке Млаве? Разве он не знал, что у него, Сюкоры, к ней большое чувство, что он полюбил ее? Разве это честно – отбивать у другого любимую? Вот и поплатился... А как простить Буривому, на полгода заключившему его в плен, пусть условный, пусть почетный, но все-таки плен? Разве может забыть он, Сюкора, как просыпался ежедневно в проклятом дворце новгородского князя с единственной мыслью: вырваться на свободу и расплатиться с обидчиком?.. И Сюкора так хитро расставил сети, что одним выстрелом убил сразу двух зайцев: с помощью нужного человека договорился с норманнами, которые похитили Гостомысла, а потом связался с ярлом Вилибальдом Живодером и обещал ему военную помощь против новгородских войск. За это норманнский военачальник посулил ему Новгород с прилегающими землями, себе ярл оставил город Ладогу; оттуда намеревался он наладить разбойничьи походы в страну драгоценных мехов, расположенную по рекам Двине и Каме. О ней много были наслышаны в Скандинавии, в нее через льды Ледовитого океана пытались пробиться викинги на ладьях-драккарах. Но это было слишком опасным плаванием, свирепые штормы и торосы льдов губили храбрые и отчаянные отряды, лишь единичные из них достигали цели и благополучно возвращались. Гораздо легче и безопасней идти по рекам и озерам; начинался путь в старинном городе Ладоге, поэтому-то и не позарился Вилибальд Живодер на стольный город Новгород, а выбрал древнюю Ладогу.
А вот и он сам, Вилибальд Живодер, направляется к нему в окружении телохранителей.
– С победой тебя, князь племени эстов! – приветствовал он Сюкору.
Был он высок ростом, худощав, на красивом лице выделялись синего цвета лучистые ласковые глаза; глядя в них, никак не подумаешь, что этот человек отличался исключительной жестокостью, за что и получил прозвище «Живодер».
– И тебя тоже, – ответил Сюкора, важно слез с коня и направился к ярлу.
Тот легко соскочил на землю; они обнялись.
– Положено, князь, отпраздновать нашу победу. Прошу проследовать со мной к месту пиршества.
На то место, где недавно разыгралось сражение, воины выкатили бочки с пивом и вином, разожгли костры, на которых жарили туши баранов и кабанов, в больших котлах варили мясо и рыбу, раскладывали караваи хлеба.
Для ярла Вилибальда и князя Сюкоры расстелили ковер, уставили его питьем и яствами. Широким жестом ярл пригласил своего союзника занять место рядом с ним. Начались взаимные поздравления, тосты за победу, клятвы в верной дружбе.
Когда Вилибальд достаточно захмелел, Сюкора подступил к самому важному.
– Буривой повержен, войско его разгромлено, – сказал он, наклонившись к уху норманна. – Надо как можно быстрее претворить в жизнь наш замысел, великодушный ярл.
– Какие замыслы? Какие могут быть разговоры, кроме нашей блестящей победы? – выкрикивал разгоряченный хмельным Вилибальд. – Пей, князь, пей вволю! Эй, слуги, почему у князя пустой рог? Налейте ему заморского вина, пусть увидит, насколько щедр его собрат по оружию, ярл Вилибальд Живодер!
Сюкора выпил из наполненного до краев рога и снова подступил к норманну. Сказал вкрадчиво:
– Дело сделано, победу мы одержали. Но теперь надо воспользоваться ее плодами. И немедленно, чтобы новгородцы не опомнились и не организовали сопротивления. Надумал я завтра утром выступить в направлении Новгорода и захватить его своими силами. А тебе, ярл, я бы посоветовал также побыстрее направиться к Ладоге и взять ее на щит...
