Все сразу же прояснилось, Чогдар и Ярун вдруг сделались высокочтимыми почетными гостями. Им, кланяясь в пояс, подносил кумыс сам тощий чиновник, а его воины уже разделывали барашка.
– Он прибыл переписывать всех мужчин, годных для войны, – сказал Чогдар. – Это плохо, потому что призванных бросают в наступление первыми.
– Надо доложить об этом князю Ярославу.
– Надо соблюдать обычаи, – важно сказал Чогдар. – Они устраивают пир в нашу честь.
Пировали три дня: степные обычаи были строгими, и Чогдар не мог их нарушить. На пиру он рассказывал о великой победе новгородского князя Александра Невского, воины громко кричали: «Урр!..» – и потрясали саблями в честь победителя шведов.
На четвертый день выехали в сопровождении почетного эскорта. Ехали медленно, потому что обеды превращались в обильное угощение, и Чогдар воспринимал это как должное, не желая нарушать устоявшихся обычаев. Впрочем, вполне возможно, что он вел бы себя по-иному, если бы знал, что нарочный, высланный чиновником еще в день их появления, мчится в ставку Бату-хана, нахлестывая коня.
Великий князь Ярослав уже знал о Невской победе и был счастлив. Он встречал посланцев сына с великой честью и еще более великой сердечностью, жадно и по многу раз расспрашивая о деталях.
– Стало быть, Сбыслав угнал коней у шведов?
– Сбыслав не только спешил шведов, князь Ярослав, – с гордостью и удовольствием рассказывал Ярун, – он прорубил дверь топориком Чогдара в рядах шведских воинов для дружинников Миши Прушанина.
– А Александр сразу же вызвал Биргера на поединок?
– И сражался с ним равным оружием, не уронив чести княжеской.
Чогдар помалкивал, невозмутимо выслушивая хвалу князю Александру и его дружинникам. Но когда Ярослав в третий раз стал обсуждать поединок Александра с ярлом Биргером, позволил себе вмешаться:
– Не гневайся, великий князь, но доблесть твоего сына не в поединке со шведским ярлом.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Доблесть полководца в том, что он, наступая малыми силами, не только разгромил врага, но и потерял при этом всего два десятка своих воинов.
– Да, князь Ярослав, это – его заслуга, – сказал Ярун. – Князь Мстислав Удалой проиграл битву на Калке, имея численное превосходство, а князь Александр Невский выиграл сражение у превосходящего по силам противника, потеряв всего двадцать своих витязей. О таких победах я до сей поры что-то не слыхивал.
– Внезапность, быстрота и полное окружение, – весомо, загибая пальцы на каждом слове, пояснил Чогдар. – Твой сын – полководец, великий князь.
Князь Ярослав был достаточно опытен и закален в битвах, но воевал по старинке, уповая на удачу да личную отвагу. Поэтому и расспрашивал в первую очередь о том, что знал, понимал и чтил:
– Ну, без доблести тоже…
– Тоже, – согласился Чогдар. – Русские – доблестные воины, потому-то Бату-хан и повелел призвать их в свою армию.
– У меня нет сил запретить ему это, – вздохнул Ярослав.
– Когда нет сил, используют хитрость, великий князь. Объяви сам запись добровольцев в армию Бату-хана.
– И в чем же здесь хитрость?
– Добровольцев не бросают в бой первыми, – сказал Чогдар. – Кроме того, их хорошо готовят и хорошо вооружают.
– Чтоб я отправил православных сражаться за язычников… – Князь отрицательно покачал головой. – Церковь меня не простит.
– На Руси язычников больше, чем христиан, – сказал Ярун. – Подумай, князь Ярослав. Чогдар сказал верные слова.
– Проливать русскую кровь…
– А чью кровь ты проливал на Липице? – усмехнулся Ярун. – На такое даже татары не пойдут.
– Не пойдут, – подтвердил Чогдар. – Они не доверяют никому и не допустят, чтобы кровные народы сражались друг с другом.
Князь Ярослав не мог решиться на то, чтобы его подданные добровольно пошли сражаться на стороне вчерашних жестоких поработителей. Он ощущал это не просто как нечто глубоко безнравственное, но и как личный неотмолимый грех. И для него, много нагрешившего, преступить через новый, особо тяжкий грех было невыносимо мучительно особенно потому, что выбор он вынужден был делать сам.
– Как скажет Церковь, – наконец вымолвил он. – Как она скажет, так я и сделаю.
Церковь не только поддержала предложение князя о добровольцах, но и весьма обрадовалась. Ее это устраивало едва ли не больше, чем Ярослава: Русь раздирало двоеверие, а отток язычников вселял надежду на окончательное торжество православия. Оставалось склонить к этому татар, но Чогдар не видел здесь особой причины для тревоги:
– Добровольцам верят больше.
А вскоре неожиданно пожаловало татарское посольство. Его возглавлял сам Бурундай, лучший полководец Бату-хана, еще совсем недавно наголову разгромивший войска великого князя Юрия на реке Сити. В этом можно было увидеть как унижение, так и особую честь, и Ярослав предпочел увидеть второе. Даров посольство не привезло, подчеркнув тем самым, что рассматривает Владимирское княжество землей покоренной, но Бурундай лично преподнес князю Ярославу богато изукрашенную ханскую саблю.
– Великий Бату-хан чтит отважных.
Переводил его личный переводчик: округлый чиновник с мягкими жестами и хитрыми глазами. Ярослав, как водится, поблагодарил, восхитился подарком – кстати, вполне искренне, поскольку сабля была и впрямь хороша, – и завел обычный для первого знакомства разговор о здоровье хана, о трудном пути. Бурундай отвечал кратко и вполне вежливо, а потом вдруг резко что-то сказал толмачу.
– Бурундай гневается на меня, что я плохо перевожу, – сказал чиновник. – И просит тебя, князь, позвать своего толмача.
Ярослав хотел было отговориться, что такового, мол, не имеет, но вовремя заметил острый, проверяющий взгляд Бурундая и понял, что хитрить нельзя.
– Посол прав, мой толмач владеет двумя языками одинаково, и это позволит нам лучше понять друг друга.
И повелел позвать Чогдара.
– Скверно, – сказал Чогдар, надевая самую богатую одежду из всех, пожалованных ему Ярославом. – Если Бату-хан посчитает меня перебежчиком, мне несдобровать, анда.
– Скажи им, что служишь князю Александру и ни разу не обнажал сабли против татар.
– Думаю, что они уже знают об этом.
Однако первая встреча с представителями самого Бату не предвещала ничего настораживающего. Мало того, Чогдар и Бурундай совершенно одинаково приветствовали друг друга, а толстенький чиновник согнулся в три погибели и тут же вышел. От князя Ярослава это не укрылось, и он понял, что неожиданный приезд столь высокого посла объясняется не встречей Бурундая с ним, великим князем Владимирским, а встречей с Чогдаром. И встречей на равных, потому что тотчас же припомнил слова Чогдара о том, что он вырос, держась за стремя Субедей-багатура.
Чогдар переводил легко и быстро, сразу перейдя к деловой стороне, порою забывая о князе и вступая с Бурундаем в спор, который Ярославу не переводил. Впрочем, князя это скорее радовало: он не только полностью доверял Чогдару, но и понимал, чего тот добивается от сурового и неуступчивого Бурундая.
– Бурундай весьма одобряет твое решение, великий князь, начать запись добровольцев в татарскую армию, – сказал Чогдар. – Он полагает, что Бату-хан отметит твое усердие, однако настаивает, чтобы об этом было доложено Бату-хану лично.
Что-то в тоне переводчика насторожило Ярослава, но что именно, он никак не мог уловить. И чтобы выиграть время, успеть понять, решил уточнить:
– Это должно быть официальное посольство?
– Нет, великий князь. Докладывать должно доверенное лицо, уполномоченное на то тобою.
«Александр! – с ужасом подумал Ярослав. – Они хотят заполучить моего сына в заложники…» И спросил:
– Он назвал имя?
– Да, великий князь. Бату-хан требует меня.
Александр Невский щедро наградил воинов, особо отличившихся в сражении со шведами. Гаврила Олексич и Сбыслав получили золотые цепи за особые заслуги, правда, не с княжеской шеи, и Олексич пригласил Сбыслава отпраздновать это событие в домашней обстановке. Высокая княжеская награда да еще и приглашение на домашнее торжество настолько взволновали и обрадовали юношу, что он невольно позабыл о свойственной ему сковывающей застенчивости. Шутил и смеялся за столом, говорил громче обычного, описывая подвиги Олексича, смело смотрел Марфуше в глаза и поднимал чарки вровень со старшим другом. Вполне возможно, что он и перебрал бы тогда через край, если бы Гаврилу Олексича не потребовал к себе князь прямо посередь пира.
– Я с тобой, Олексич. – Сбыслав вскочил, трезвея на глазах.
– Ты с Марфушей. Невский и тебя бы позвал, коли бы был нужен. Пируйте, скоро вернусь.
И вышел. И молодые люди остались одни, не решаясь ни поднять глаз, ни шевельнуть языком.
– Знаю, от семейного пира оторвал, – сказал Александр, как только Олексич появился в дверях. – Спешки вроде никакой нет, может, и зря оторвал, но беспокойно мне стало после этой грамоты.
