оружие. Полководец тренировался, невзирая на боль, – он хотел восстановить прежнюю ловкость именно ради этого поединка.
Брут встал напротив Октавиана и поднял меч в первую позицию.
– Помню, ты грозился снова сломать мне руку, – пробормотал он, начиная обходить соперника. – Желаешь попробовать?
Октавиан не слушал; он действовал стремительно и чуть не застал Брута врасплох. Первый же выпад стал серьезным испытанием его силы: Октавиан бил со всей своей мощью. Однако Брут умело отразил удар, только железо лязгнуло.
– Не нужно сильно напрягать торс, мой мальчик. Это ограничивает подвижность.
Некоторое время бились в молчании. Октавиан провел несколько выпадов, и ему удалось уколоть соперника в колено. Брут отвел меч в сторону.
– Неплохо, – одобрил он. – Вижу, Домиций с тобой хорошо поработал. Домиций любит такие выпады.
И Брут стремительно бросился на Октавиана. Тот успел отразить удар, но меч соперника все же коснулся его щеки. Тогда он провел ладонью по лицу и поднял руку, показывая, что на ней нет крови.
– Ты, мальчишка, собрался драться до первой крови? – удивился Брут. – Ты наивен, как Юлий. За это он тебя и любит, наверное.
Говоря, Брут начал наносить удары – все быстрее и быстрее. Противники столкнулись, и Октавиан локтем отшиб назад голову Брута.
– Стареешь, – заметил он, обходя соперника.
Брут смотрел на Октавиана и понимал, что это правда. Брут не мог двигаться молниеносно, как в юности. Однако опыта у него хватит, чтобы разделаться с нахальным щенком.
– Послушай, а Юлий говорил тебе о своих планах на будущее? – поинтересовался он.
Оба соперника взмокли от пота. Октавиан сощурился, и Брут продолжил, не прекращая наступления:
– Этот город станет второй столицей его империи, Юлий тебе не говорил? И не подумал. Ты ведь вечно первый на очереди лизать ему пятки. Какая тебе разница – полководцу или императору?
То и дело раздавался лязг оружия – Октавиан быстро парировал удары. Дыхание уже с трудом вырывалось из груди Брута, но оборону он держал надежно. Пусть Октавиан хоть целый день тычет в него мечом – все равно не достанет.
Октавиан чувствовал уверенность противника и не торопился наступать.
– Болтун ты старый, – заявил он, – лжец, предатель и трус!
У него даже заблестели глаза – Октавиан ждал немедленной атаки, а Брут только смеялся, еще больше выводя противника из себя.
– Спроси сам, когда Юлий вернется. Спроси, что он думает о твоей прекрасной республике. Мне он сказал…
Тут они вновь сошлись, и Брут ловким выпадом срезал у Октавиана с ноги лоскут кожи. Из раны хлынула кровь, а Брут, видя, что Октавиан вот-вот начнет выдыхаться, добродушно продолжал:
– Мне Юлий сказал, что дни сената сочтены… Но тебе, скорее всего, соврет – пощадит твою болезненную гордость…
Они кружили все медленнее. Впрочем, Брут и не спешил.
– Ты, видно, уверен, что мы сражались во благо республики? – насмешливо вопрошал он. – Когда-то давно, наверное, так и было. А теперь у него есть царица, она собирается родить ему сына.
– Лжец! – заревел его враг, бросаясь вперед.
Нога болела, словно ее жгло огнем, но Октавиан понимал: Брут ждет, чтобы он ослаб. Неудачный выпад противника дал Бруту возможность глубоко ранить ему кисть, прежде чем тот успел ее отдернуть. Октавиан машинально сжал пальцы; меж костяшек бежала кровь.
– И вообще, думаю, при Фарсале я сражался на верной стороне, – заявил Брут, резко увеличивая темп, так что Октавиан даже споткнулся.
Он пришел в какое-то оцепенение, но Брут не знал – виноваты в том полученные раны или то, что он ему говорил.
– Не прикидывайся умирающим. Эту уловку я видел сотни раз, – съязвил Брут.
Октавиан немного выпрямился и направил меч безупречно рассчитанным движением, которое Брут не успел отразить. Удар пришелся в наплечную пластину, меч скользнул и рассек завязки. Брут выругался, свободной рукой сдернул наплечник и отшвырнул в сторону.
– Да, красавица ждет ребенка. Правда, тебе-то что за дело. – Брут сменил темп. – Или ты сам надеялся все унаследовать? Хотя почему бы и нет? Он по сравнению с тобой и лысый, и старый. Почему бы в один прекрасный день не занять его место? О боги, каково ж тебе узнать, что этого не случится! Когда у Юлия родится собственный сын – зачем ему будет нужен дальний родственник?
Брут злобно рассмеялся, а Октавиан вопреки рассудку очертя голову бросился в атаку. Брут качнулся вперед и нанес противнику удар – опять по той же щеке и рассек ее.
– Отличный способ разделки, правда? – сказал он. – А ты теряешь подвижность, мальчик.
Впрочем, выдохлись уже оба, и теперь каждый пытался нанести смертельный удар. Брут толкнул Октавиана коленом в пах, но тому удалось ранить Брута в ногу. Брут вскрикнул.
– Что, больно? – прохрипел Октавиан.
– Пощипывает, – ответил Брут, принимая твердую стойку.
Мечи снова поднялись и слились в звенящем мелькании. Враги сражались не на жизнь, а на смерть. В пылу боя они почти не замечали ударов, на серебряных доспехах было полно вмятин. Наконец Брут, проткнув панцирь, поразил Октавиана, и тот схватился за бок. По телу у него струилась кровь, от яркого солнца потемнело в глазах. Он упал на колени, готовый почувствовать в горле железо клинка.
Брут отшвырнул меч Октавиана в сторону и стоял, глядя на противника сверху вниз.
– Ничего, все это можно заштопать, – утешил он, опершись руками на колени. – А я вот думаю: сломать, что ли, тебе руку?
Рана на бедре сильно болела, но Брут о ней не думал. Бывало и похуже.
Октавиан поднял глаза.
– Если ему нужна империя, – выговорил он, – пусть получает!
Брут, вне себя, размахнулся и ударил Октавиана кулаком, опрокидывая на спину.
– Ты неслыханный глупец! – сказал он поверженному врагу.
В один из последних дней лета в Александрии загремели трубы – к городу приближалась барка царицы. Брут выслал навстречу дюжину римских галер. Из портовых запасов выдали достаточно провизии для устроения празднеств. Пурпурный парус увидели издалека, и сотни лодок присоединялись к процессии, окружая царскую барку, словно стайка пестрых птичек.
Дни становились короче, но воздух оставался тяжелым и жарким. Царица вышла на палубу и смотрела, как приближается флот, а рабы обмахивали ее опахалами. Безмятежным дням на Ниле пришел конец – у Клеопатры близились роды. Ей было скверно и все быстро надоедало. Если у царицы разыгрывались нервы, Юлий буквально ходил по струнке. Увидев римские галеры, она вспыхнула от гнева и, сощурившись, спросила:
– Ты вызвал сюда все войско?
– Лишь самую малую часть, – ответил Юлий. – Нельзя же оставить Александрию без защиты, когда ты уедешь в Рим.
– Моя армия обычно с этим справлялась, – с негодованием заметила царица.
Тщательно взвешивая
