– Но я всего-навсего написал письмо, – заметил Оливер.
– Письмо письму рознь, – возразил Роберт. – Фелисити постоянно говорит, что просто мечтает принять вас у себя, когда вы будете в Нью-Йорке. Можете рассчитывать на гостеприимство с королевским размахом.
– Думаю, Оливеру куда целесообразнее отправиться в Нью-Йорк одному, – сказала Селия. – Нам нельзя обоим уезжать из Лондона. Не на кого оставить здешний «Литтонс».
– Даже на ММ не рискнете? А потом, Джайлз уже совсем взрослый. Кстати, как у него дела? Мне он кажется очень знающим.
– Хотела бы с тобой согласиться, – вздохнула Селия, – но боюсь, что в профессиональном плане Джайлз – источник постоянного разочарования. Он совсем не похож на молодого мистера Бруера. У него нет настоящего редакторского чутья. Он не ощущает творческую сторону издательского дела. Разве не так, Оливер?
– Ты же знаешь, Селия: я больше жизни ценю возможность возражать тебе всегда и по любому поводу. – Оливер произнес это в шутку, но его синие глаза смотрели на жену холодно и жестко.
* * *
– Дорогая, ну пожалуйста, прости меня. Пожалуйста. Я отчаянно виноват. Я вел себя отвратительно, словно мерзопакостный избалованный ребенок. Сам не могу поверить.
– Да, Себастьян, – довольно холодно ответила Пандора. – Именно так это и выглядело. Если бы нас кто-то слышал, они бы и подумали, будто я призналась тебе, что завела любовника.
– Но, дорогая, милая моя Пандора, в чем-то ты недалека от истины. И пожалуйста, не смотри на меня так. Я изо всех сил стараюсь помириться с тобой.
– Думаю, ты мог бы приложить побольше стараний. И для начала – принести мне теплого молока. Будущим матерям нужно пить много молока. А еще они нуждаются в повышенном внимании и заботе.
– Конечно. А я ведь даже не спросил, как ты тебя чувствуешь. С запозданием спрашиваю сейчас. Дорогая, как ты?
– Чувствую я себя прекрасно, – бодрым тоном ответила Пандора. – Немного устала, и только. А теперь иди и согрей мне молока. Потом, надеюсь, мы сможем поговорить более осмысленно, чем в прошлый раз.
– Я пытаюсь думать осмысленно. Честное слово, – сказал Себастьян.
Он сел на кровать рядом с нею и стал нежно теребить ее длинные темно-рыжие волосы. Под вечер Пандора вернулась из библиотеки и увидела, что Себастьян ждет ее с огромным букетом белых роз, склоненной головой и таким искренним раскаянием на лице, что Генри Ирвинг [21] был бы посрамлен. Она довольно холодно поздоровалась с мужем и поднялась наверх, чтобы принять ванну и лечь. Себастьян поднялся следом, осторожно постучав, прежде чем войти.
– Думаю, тебе и по части осмысленности нужно приложить больше стараний, – сказала Пандора. – Себастьян, я не могу тебя понять. Большинство мужей просто ликуют, когда жены сообщают им, что ждут ребенка.
– Я не «большинство мужей», – сразу же отреагировал Себастьян. – И прошу тебя, не употребляй этого жуткого выражения «ждут ребенка».
– А как прикажешь выражаться? Сказать «женщины с начинкой»? Или, хуже того, «брюхатенькие»? Так это лексикон близняшек.
– Оборотная сторона той же медали. Единственное приемлемое для меня слово – это французское enceinte. В нем ощущается какая-то пристойность.
– Хорошо, я сказала тебе, что я enceinte. Теперь попытайся мне объяснить, почему это тебя так расстроило?
– Я не желаю тебя ни с кем делить, – без обиняков ответил Себастьян. – Я так сильно тебя люблю, что хочу, чтобы ты вся была моя. Мы дивно прожили целый год. Мне не хочется, чтобы половина твоего разума была направлена на кого-то другого. Знаю, глупо так говорить, но я ничего не могу с собой поделать. Конечно, потом я привыкну к неизбежности случившегося и научусь любить маленького молокососа, но в то утро, когда ты мне сказала, я просто испугался, что теряю тебя.
– Но, Себастьян, как ты можешь потерять меня из-за ребенка? Ведь это твой ребенок. Точнее, наш. Ребенок, которого мы вместе сотворили.
– Дорогая, я знаю. Уверен, ребенок родится красивым, очаровательным, изумительным и все такое, хотя признаюсь тебе: я нахожу маленьких детей весьма непривлекательными. Но со временем они становятся все интереснее. Это я тоже знаю.
– Тогда в чем же…
– Потому что мы с тобой договорились, что детей у нас не будет. Во всяком случае, в течение долгого времени. Мы ведь хотели быть вместе. Вдвоем, в нашем… как бы это назвать?.. в нашем личном мире. Пандора, с тех пор как я тебя встретил, мне не хотелось ни смотреть на других женщин, ни говорить с ними, ни находиться с ними рядом. Я ведь даже еще толком не начал познавать тебя, твой мир. Каждый день я узнаю что-то новое, и это усиливает мою любовь к тебе. А теперь, похоже, я должен делить тебя. С малышом.
– Себастьян, я не знаю, как это получилось. Клянусь тебе, я аккуратно предохранялась. Я не сделала это намеренно… если такая мысль пришла тебе в голову.
– Нет, что ты. Такой мысли мне в голову не приходило. Но…
– И потом, насколько я помню, ты сам играл очень активную роль в сотворении этого ребенка. По-моему, я даже знаю, когда это произошло. В Лондоне, после нашего возвращения из театра. Мы тогда ходили на «Богему». Потом мы легли… Ты заснул, а я лежала и слушала музыку, звучавшую у меня в голове. Арию «O care mio». Я слушала эту внутреннюю музыку и думала, как у нас все замечательно. У нас было жаркое любовное слияние. Ты тогда был в ударе. Я получила редкостное наслаждение. Дорогой, ну пожалуйста, постарайся обрадоваться этому событию.
– Постараюсь, – пообещал Себастьян, наклоняясь и целуя жену. – Я буду очень усердно стараться. Может, для тебя я тогда и был в ударе, но я практически не почувствовал ничего особенного. Не стану тебе лгать. Я тоже помню «Богему» и вечер после спектакля. Это уже в прошлом. Теперь для меня главное – заботиться о тебе. Что нужно делать, чтобы ты оставалась здоровой и сильной? Думаю, тебе нужно уйти с работы. У тебя появится больше свободного времени. Мы бы с тобой каждый день вместе обедали.
– Не уверена, что мне хочется каждый день вместе обедать, – со смехом сказала Пандора. – И потом, за едой я люблю читать, причем чтобы мне не мешали, – добавила она, увидев, что Себастьян уже открыл рот, приготовившись возражать. – Но ты прав. Доктор посоветовал мне оставить работу. Считается, что для рождения первенца я уже достаточно стара. Мне понадобится много отдыхать, есть массу свежих овощей и все такое.
– А когда… когда ребенок должен родиться? – спросил Себастьян.
– В мае. По мнению доктора, в самом начале мая. Думаю, нам пока не стоит никому об этом рассказывать. Ты согласен? Я хотела бы сохранить это в тайне. По крайней мере, первое время. Поднимется шумиха, а я такие вещи плохо переношу. И я просто с ужасом думаю, как к этому отнесется Селия и что она скажет.
– Да, – согласился Себастьян, и его лицо помрачнело. – Тут есть чему ужасаться.
* * *
– Хелло, Барти. Ты еще помнишь меня?
Мод стояла в дверном проеме тесного кабинета и улыбалась. Барти тоже улыбнулась ей. Ей всегда нравилась Мод.
– Конечно помню. И очень рада тебя видеть.
– И я тоже рада. У тебя найдется свободная минутка или ты очень занята?
– В общем-то…
Барти действительно была очень занята.
– О’кей, – сказала Мод, сразу поняв, что явилась не вовремя.
– Знаешь, на меня сейчас действительно навалилось много работы. Сроки подгоняют. Потом я освобожусь.
– Да ты не волнуйся, я же понимаю. Слушай, мы тут с Джайлзом шикарное местечко наметили для ланча. Почему бы тебе не присоединиться к нам?
– Не могу. Честное слово. Прости. А вот после работы – с удовольствием. Могли бы пойти выпить горячего шоколада или чего-нибудь еще. Конечно, если к тому времени у тебя не появятся дела.
– Какие у меня дела? – улыбнулась Мод. – А горячий шоколад – это по мне. Обожаю его. И куда мы пойдем?
– Тут недалеко есть чайная «Лайонс-Корнер-хаус». Спроси Джайлза, может, и он захочет с нами пойти.
– Обязательно.
Горячий шоколад в «Лайонс-Корнер-хаус» незаметно превратился в ужин. Потом все трое отправились в кино, которое Мод на американский манер именовала «movies». Фильм назывался «Бродвейская мелодия». В этом году он получил премию Академии кинематографических искусств и наук. После кино пошли в квартиру Барти. Мод заявила, что просто умирает от желания увидеть, как Барти устроилась одна. Вскоре их стало четверо: зашла Абби. Снова пили горячий шоколад и говорили, говорили. У Абби и Мод нашлось много общих тем. Наверное, разговор продолжался бы и дальше, но Мод, спохватившись, посмотрела на часы и сказала, что ей нужно спешно возвращаться на Чейни-уок.
– Папа до сих пор считает, что мне четыре с половиной года, – рассмеялась Мод.
– Тебе еще повезло, – ответил Джайлз. – Моя мама думает, что мне и двух не исполнилось.
– Вам бы таких родителей, как у меня, – заметила Абби. – Они почти не вспоминали о моем существовании.
* * *
На следующее утро, когда Джайлз ушел, Роберт слегка попенял дочери:
