Мы засыпали его вопросами: где он был, что делал и так далее.
— Я еще какое-то время проведу в Реддинге, — сказал он. — Генерал Путман приведет сюда два полка, они встанут здесь лагерем на зиму. Мы собираемся в Лоунтаун, где пробудем до весны. Говорят, мы должны отправиться либо на запад, либо на юг к Лонг-Айлендскому проливу. А еще ходят слухи, что мы здесь только для того, чтобы охранять склады боеприпасов в Миддлтауне.
— Как же тебе разрешили уйти домой?
— Мне повезло. Полковник Парсонс — Сэмюэль Холден Парсонс — перебрался в дом Беттса. Его адъютант спросил, кто из нас из этих мест, и я ответил, что я, и полковник Парсонс взял меня с собой в качестве сопровождающего. — Сэм усмехнулся. — Ему хотелось побывать у леди. Я сказал ему, что, кроме моих матери и невесты, в Реддинге леди нет. Он сказал, что они подойдут. Так что, мама, тебе лучше надеть свое лучшее платье.
Мама улыбнулась, но я не думаю, что шутка показалась ей такой уж смешной.
— Ты такой худой, Сэм, — сказала она, — армия, наверное, голодает?
— В стране все голодают, — ответил он, — а зимой будет еще хуже. У вас еще осталась скотина, Тим?
Мне польстило, что он спросил меня, а не маму.
— Восемь коров, — ответил я, — но они совсем тощие.
— Зарежьте их всех и спрячьте мясо. Или продайте. Вы получите хорошую цену, если спрячете их от солдат. Продайте то, что сможете. Тогда их не украдут.
Мама нахмурилась:
— Ты хочешь сказать, что твой отряд крадет коров?
— Человек, умирающий с голоду, украдет еду даже у ребенка! — Сэм покачал головой. — Вы многое не понимаете. На наших глазах убивали наших лучших друзей! Моего друга прокололи штыком, он умирал шесть часов и все время кричал. Все, что мы могли сделать, — держать его за руки и ждать. Я видел, как пушечное ядро разорвало пополам капитана, которого я любил. Он был лучшим офицером в отряде, заботился о людях и больше всего ценил их жизни. Он никогда не ел, пока мы не были накормлены, и я видел, как он свою еду отдавал раненым. А красные мундиры разорвали его на две части, и из каждой торчали его кишки! — Сэм вздрогнул. — Да если бы вы такое увидели, вам было бы на всех наплевать, кроме ваших друзей! Вы бы резали красномундирников, как свиней! Войска знают, что Реддинг — город тори. Для них забрать скотину у тори — то же самое, что отомстить! Конечно, некоторые из них украли бы у любого. Люди, когда голодают, становятся абсолютно беспринципными, а кто-то беспринципен от природы и возьмет все, что сумеет унести. Конечно, большинство наших людей честные и воровать не станут, но если решат, что вы — тори, то не будут мучиться угрызениями совести, если заберут ваших коров. И позвольте вам сказать, очень легко решить, что кто-то тори, если неделями не ел ничего, кроме сухого пайка и свиного жира. Я сам тоже крал.
— Сэм!
— Я извиняться не стану!
— Война превращает мужчин в животных! — воскликнула мама.
— Всякий раз потом мне становилось стыдно, — сказал Сэм, — но не очень. Зато я наконец-то смог наесться. — Он кивнул. — Тим, зарежь коров, заморозь мясо и спрячь на чердаке под сеном. Достанешь, когда понадобится. — Он посмотрел в окно, на дом Беттса. — Мне надо идти. Полковник Парсонс, наверное, уже ждет меня.
— Задержись немного, Сэм, — сказала мама, — ты же только пришел!
— Я всю зиму время от времени буду появляться, мама. Может быть, мне даже удастся войти в окружение полковника Парсонса. Я постараюсь получать увольнительные. Кроме того, я буду приходить к вам по ночам, хотя это и рискованно. Полковник Парсонс не строгий, но главный здесь не он, а генерал Путман. А он настоящий патриот, и он очень жесток и бескомпромиссен с теми, кто пренебрегает своими обязанностями. За дезертирство получаешь сто ударов плетью, а когда сбегает слишком много парней, то он, чтобы преподать урок, может повесить нескольких солдат. Такой он человек. Но я в любом случае еще к вам загляну.
Сэм ушел. Он пересек дорогу и вошел в дом Беттса.
— Он такой худой! — сказала мама. — Я боюсь, как бы он не заболел. Я не переживу, если потеряю и его, Тим!
Мама зарыдала. Потом она вернулась в дом; когда минуту спустя я последовал за ней, она уже спокойно мыла свеклу.
Мы постепенно привыкли к тому, что город наводнили солдаты. Повсюду сновали посыльные, и повозки с продовольствием со скрипом катили по снегу; иногда солдаты заходили в таверну выпить пива. Для нашего бизнеса было хорошо, что в город пришли солдаты. Некоторые из офицеров расквартировались в домах недалеко от таверны. По вечерам они заходили к нам поиграть в карты и немного выпить. Дела у нас шли хорошо — они шли бы еще лучше, если бы у нас было что продавать, а у людей — чем платить, кроме бумажных ничего не стоящих денег.
Самый высокий спрос был на ликер. Единственным спасением от холода для военных была выпивка. Казалось, им безразлично, что пить — ром, виски или сидр, — они пили все, что нам удавалось достать. Хуже всего дело обстояло с виски. Генеральная ассамблея запретила дистиллировать спирт, потому, что его делали из зерна, а зерно должно было идти в пищу. Ром добывался проще, а еще легче было достать сидр, потому что его делал почти каждый фермер. Я целыми днями объезжал фермеров и покупал у них ром, который сами они купили на деньги, вырученные от продажи скота. Я предлагал им хорошую цену, потому что мы сами могли выручить большие деньги — офицерам было все равно, сколько платить за выпивку. Они постоянно напивались. Наверное, потому, что никто из них не знал, сколько осталось жить, — ведь они могли погибнуть в любую минуту.
У простых солдат вообще не было никаких развлечений. Они не успели достроить свои бараки, как разразилась настоящая снежная буря. А потом почти все время шел снег. Так что дальше заниматься строительством им пришлось в непогоду. Они сильно страдали от холода. Когда же бараки были достроены, оказалось, что известь, которой замазывали щели в печах, не хочет затвердевать. Поэтому половина дыма просачивалась обратно внутрь барака. Впрочем, даже в этих бараках солдатам приходилось размещаться по двенадцать — четырнадцать человек в одной комнате, и стоило кому-то пошевелиться, как он натыкался на соседа.
Снег все не прекращался. В январе он покрыл землю слоем снега в три фута. Можно было ездить на санях как угодно, и не важно, где была дорога.
Сэм бывал у нас не чаще раза в неделю. Полковник Парсонс использовал его как посыльного, потому что Сэм очень хорошо знал Реддинг. Иногда он заходил с интендантом, который брал его с собой, потому что Сэм лучше знал, у кого что покупать. Они искали известь, гвозди, кожу, сотню других вещей, в которых нуждалась армия. Часто Сэм заходил в таверну один и спрашивал, не знаю ли я, кто продает сено или что-нибудь еще.
Если честно, мне не хотелось снабжать его информацией. Интенданты платили щедро, но бумажными деньгами, а фермеры не имели права им отказывать. Но я не мог солгать Сэму — я никогда ему не лгал.
Сэм хотел, чтобы мы прирезали наших коров, а я не знал, что делать. Идея продать их британцам отпала сама по себе, повсюду были повстанцы — слишком рискованно было перегонять стадо. Гнать коров по такому снегу было просто безумием. Но я все еще надеялся, что смогу найти кого-то, кто предложит мне за них хорошие деньги. Однако Сэм давил на меня:
— Я тебя предупреждаю, Тим, рано или поздно кто-нибудь их у вас все заберет.
— Разве генерал Путман не запретил воровство в приказном порядке?
— Да, запретил. Зная генерала, можно быть уверенным, что он повесит любого солдата, которого поймают на краже. Он очень жестокий, но зато честный. Кроме того, он хочет, чтобы люди были на нашей стороне, а если он позволит войскам грабить население, он потеряет популярность. О, я его знаю! Он уже выпорол множество солдат за то, что они ослушались приказов, и я уверен, что он просто жаждет поймать кого-нибудь на воровстве и поучить других на его примере.
— Так стоит ли волноваться?
— Не глупи, Тим! Все равно солдаты попытаются увести коров!
