и то, что ему пришлось бы молиться чему бы то ни было.
– Вот и здесь так. Рашид говорит, твой отец – близкий друг наваба-сахиба, а его в наших краях держат в большом почете. Что наваб-сахиб думает об этой попытке отнять у него землю?
– Конечно, ему это не нравится, – сказал Ман. К этому времени он научился как можно мягче высказываться даже о самых очевидных вещах.
– И тебе бы не понравилось. Со временем все будет становиться только хуже, хотя мир и так уже разваливается на части. В нашей деревне, к примеру, есть семья недостойных людей, которые бросили родных отца и мать помирать с голоду. Сами брюхо набивают, а родителей выставили на улицу! Вот тебе и независимость… Политики душат заминдаров, разваливают страну. Раньше, если б кто-то посмел выгнать мать на улицу – мать, которая его кормила-поила, мыла, одевала! – мы всей деревней его побили бы, вправили бы ему и кости, и мозги. Таков был наш долг. А теперь попробуй кого-то побить – тебя тут же по судам затаскают, в тюрьму бросят!
– А нельзя просто с ними поговорить? Вразумить их? – спросил Ман.
Бабá раздраженно пожал плечами.
– Конечно… Только характер лучше всего исправляет латхи, а не болтовня.
– Вы, наверное, железную дисциплину тут поддерживали, – заметил Ман, восхищаясь теми чертами и замашками, которых никогда не простил бы родному отцу.
– Конечно, – согласился дед Рашида. – Дисциплина – ключ ко всему. Человек должен серьезно относиться к тому, что делает, и работать не покладая рук. Вот тебе, например, следует учиться, а не трепаться почем зря со всякими стариками… Скажи-ка мне, тебя сюда отец послал?
– Да.
– Зачем?
– Ну, чтобы я учил урду… и жизни поучиться, наверное, – на ходу сочинил Ман.
– Славно… Славно. Ты ему передай, что избирательный округ у нас хороший. И он пользуется доброй репутацией среди местных… Выучить урду, говоришь? Да, мы должны защищать свой язык… Это наше наследие… Знаешь, ты мог бы стать отменным политиком. Мячик у тебя полетел аккурат в ворота – ловко ты его уделал… Правда, здесь ты в политику не сунешься – Нетаджи не пустит. Ну да ладно, продолжай, продолжай.
Дед Рашида встал и зашагал к своему дому.
Вдруг Ман кое о чем вспомнил.
– А вы случайно не знаете, что такое гигги, Бабá? – спросил он.
Тот остановился:
– Гигги?
– Да.
– Не знаю. Первый раз слышу. Может, ты неправильно прочитал? – Он вернулся и подобрал с чарпоя учебник Мана. – Дай взглянуть. Эх, очки забыл.
– Нет-нет, это Мехер так сказала. Требует у деда гигги.
– А что это такое?
– В том-то и загвоздка, мы не знаем. Она проснулась и плачет, просит у дедушки гигги. Может, приснилось что-то. В доме никто понятия не имеет, что это.
– Хм-м, – протянул Бабá, ломая голову над задачкой. – Пожалуй, без моей помощи им не обойтись. – Он изменил направление и зашагал к дому сына. – Я ведь единственный, кто по-настоящему ее понимает.
10.21
Затем к Ману подошел Нетаджи; к тому времени на улице почти стемнело. Нетаджи на несколько дней уезжал по очередному таинственному делу, а теперь вот наведался к Ману, думая расспросить его о ГПА, имении наваба-сахиба в Байтаре, охоте на волков и любви. Увидев, что Ман занимается урду, он решил ограничиться последней темой. В конце концов, он же дал Ману почитать свой сборник Мира.
– Можно присесть? – спросил он.
– Можно, – ответил Ман, подняв голову. – Как дела?
– А, все хорошо, – отмахнулся Нетаджи.
К тому времени он уже почти простил Ману свое унижение на железнодорожной станции, потому как с тех пор в его жизни случилось еще несколько куда более крупных падений и взлетов. В целом он значительно продвинулся на своем пути к покорению мира.
– Можно задать тебе один вопрос? – начал Нетаджи.
– Нельзя. Можешь задать любой, кроме этого.
Нетаджи улыбнулся и все-таки спросил:
– Скажи, ты когда-нибудь влюблялся?
– Разве о таком спрашивают? – Чтобы увильнуть от ответа, Ман сделал вид, что оскорбился.
– Ну, видишь ли… – Нетаджи виновато потупил взгляд. – Я подумал, что жизнь в Брахмпуре… в современной семье…
– А, вот кто мы такие, по-твоему.
– Нет-нет, – тут же пошел на попятную Нетаджи. – Нет, я не… А что, собственно, плохого в моем вопросе? Мне просто любопытно.
– Что ж, раз ты спрашиваешь о таком, то будь готов и сам ответить на свой вопрос. Ты когда-нибудь влюблялся?
Нетаджи охотно ответил, поскольку много думал об этом в последнее время:
– Видишь ли, в деревне все женятся по договоренности родителей или родственников. Так было всегда. Будь моя воля, я поступил бы иначе, но… что поделать, так уж оно устроено. Сложись все иначе, я наверняка влюбился бы в кого-нибудь, но сейчас это только помешает мне на пути к цели. А у тебя как?
– О, смотри, Рашид идет, – сказал Ман. – Попросим его присоединиться к нашей беседе?
Нетаджи поспешно ретировался, дабы не ронять достоинство перед племянником. Он как-то странно на него посмотрел и исчез в сумерках.
– Кто это был? – спросил Рашид.
– Нетаджи. Хотел побеседовать со мной о любви.
Рашид раздраженно фыркнул.
– Ты где пропадал? – спросил его Ман.
– Заглянул в лавку баньи побеседовать с людьми – устраняю ущерб нашего визита в замшелый Сагал.
– Какой ущерб-то? – удивился Ман. – Ты так пылко разговаривал со старейшинами. Я был восхищен, честное слово! А вот отец по какой-то причине очень зол на тебя.
– Ущерб изрядный, – ответил Рашид. – Согласно последней версии сплетен, я повздорил со славными старейшинами и утверждал, будто имам сагальской мечети – воплощение дьявола. Еще я планирую построить на территории медресе коммуну, для этого и притащил тебя сюда – чтобы ты уговорил отца каким-то образом отнять земли у школы. Впрочем, надо отдать должное народу Дебарии – в это они не верят. – Рашид хохотнул. – Ты произвел хорошее впечатление на местных. Все тебя полюбили – я потрясен!
– А вот у тебя, похоже, неприятности, – заметил Ман.
– Возможно. Но необязательно. Как нормальному человеку бороться с повальным невежеством? Народ ничего не знает и не желает знать.
– Скажи-ка, ты не в курсе, что такое гигги?
– Нет. – Рашид лоб.
– Тогда тебе точно светят неприятности. Очень большие.
– Неужели? – спросил Рашид, и лицо у него почему-то стало испуганное. – Кстати, как твои занятия?
– Замечательно. Просто превосходно. С тех пор как ты ушел, я только и делаю, что занимаюсь.
Когда Рашид скрылся в доме, к Ману подошел почтальон и вручил ему письмо. Они обменялись парой слов, но Ман, сам не свой от волнения, даже не понимал, что говорит.
Конверт бледно-желтого цвета казался прохладным
