— Для чего ты рубишь деревья? — спросила Анна.
— Дрова готовлю.
— Где же дрова?
— Ношу каждое утро вязанку в город и там продаю, а на полученные медные деньги покупаю пшено и хлеб и так живу.
— Где твоя жена? — опять спросила Анна.
— Жену мою застрелил стрелой злой печенег.
— А дом?
— Дом сгорел, а когда был мор, умерли и дети, и их похоронили в скудельнице.
— И ты остался один?
— Один.
Потом с видимым страхом прибавил, подняв корявый палец и прислушиваясь:
— Слышишь, как Перун гневается? Найдите в моей хижине приют, пока не отшумит буря, а коней я привяжу к Дубку.
— До Киева отсюда далеко? — спросил Филипп.
— Если выйти в путь, когда солнце еще не поднялось над лесом, то придешь в святой Киев до того, как оно станет на полдень. Сколько это будет, я не считал.
— Когда перестанет дождь, покажешь нам дорогу, — сказал ярл.
— Сделаю все, что ты мне повелишь, — согласился смерд.
— Как тебя зовут? — полюбопытствовал на всякий случай Филипп.
— Анастас.
— Крещен ли ты? — спросила в свою очередь Анна.
— Верую в святую троицу.
— Почему же ты Перуна вспоминал, языческого бога?
— Так осталось у нас от прошлого. Гроза — Перун, молния — его семя.
Но, желая из благоразумия переменить разговор, дровосек прибавил:
— Если хотите утолить голод, то у меня варится грибная похлебка. А вот хлеб. Похлебка же моя сварена с душистыми травами.
— Есть ли ложки у тебя?
— Две ложки.
Дровосек засуетился у очага, где огонь уже угасал. Смерд налил поварешкой варева в деревянную миску и достал две таких же ложки с искусно вырезанными ручками в виде птичьих голов с раскрытыми клювами.
Анна проголодалась и стала есть из одной миски с Филиппом грибы, и никому из них не пришло на ум предложить поесть и Анастасу. Дровосек взял секиру и вышел на дождь, может быть не желая мешать молодым людям забавляться любовью. Вид у этого человека был такой дикий, что его в самом деле можно было легко принять за, волхва. Анастас оброс волосами, руки его огрубели и стали похожи на корневища. Но в этой дикости таилась добрая человеческая душа, испытавшая страдание. Однако Анна подумала об этом лишь много лет спустя, когда уже ничем нельзя было отблагодарить хозяина хижины за те блаженные минуты…
Обжигаясь, Анна стала есть похлебку, и вместе с нею, держа в одной руке ложку, а в другой кусок ячменного хлеба, пристойно утолял голод Филипп. За едой Ярославна вспомнила историю некоей книжной красавицы. Оставленная мужем и жестокосердно изгнанная из родительского города к лесным зверям, она воспитывала сына в такой же бедной хижине, по соседству с медведями и волками.
Гроза утихла, но дождь не прекращался. Его шум как бы отделил избушку от всего мира. Дровосек пропал в лесу, и Анна чувствовала себя на краю света. Горьковато пахло дымком. Ярославна явственно ощущала вещи, что находились вокруг, но ею постепенно овладевала какая-то истома. Все ее существо тянулось к воину, с которым она очутилась наедине. А ярл строго смотрел в сторону, опустив голову, точно страшился того, что должно было совершиться. Оба молчали некоторое время, прислушиваясь к дождю, и, чтобы нарушить эту тишину, Анна попросила Филиппа:
— Расскажи мне еще что-нибудь!
Ярл вздрогнул и погладил рукою лоб. Его холодное северное сердце медленно разгоралось в любви, но даже оно теперь закипело.
— Что тебе рассказать?
— О себе.
— Могу удостоверить, что наш город древний. Я сын упландского ярла Эрика, сына Ульфа.
— Жив твой отец?
— Нет, он рано погиб в одном морском сраженье, а мать не вынесла разлуки с ним и умерла, когда я еще был ребенком, и меня воспитала старая Элла. Старуха верила в древних богов и учила меня в детстве, что выше всех на небе бог Один и его сын Тор, воитель. У него есть другой сын, которого зовут Тир. Это — бог воинской мудрости. Элла говорила, что самое счастливое для всякого воина — умереть на поле битвы, чтобы попасть в Валгаллу.
— Я не знаю, что такое Валгалла, — покачала головой Анна.
— Я объясню тебе. Это — небесный дворец, где пируют умершие с оружием в руках. Хотя в нем пятьсот дверей, но в них происходит вечная давка. Столько воинов погибает на полях сражений ежечасно! И тогда Один посылает за их душами прекрасных Валькирий. Они сидят рядом с пирующими в Валгалле. Те же, что умирают на постели, идут в мрачное царство Геллы. Так называется богиня смерти. Но у Одина много детей. Среди них — Бальдер, бог милосердия, и Фрейя, богиня любви. Вот что рассказывала мне старая Элла. Говорят, она была колдуньей…
— Но разве боги существуют? Есть только христианский бог! — воскликнула Анна.
— Не знаю, что выдумка и что правда в словах Эллы. Но так она говорила. Будто бы боги враждуют между собою, и, когда они сразятся друг с другом, весь мир погибнет в огне. Солнце потускнеет, земля уйдет в море, блестящие звезды упадут с небес, и все будет снова как при сотворении мира, когда ничего не было. А что существовало, то нельзя назвать ни землей, ни морем, ни песком, ни ветром, ни бурей.
— Никогда не видела моря, — вздохнула Анна.
— Придет час, и увидишь.
— Почему я увижу море?
Филипп усмехнулся:
— Может быть, станешь женой датского короля? Или короля Британии? Путь к ним — на корабле.
Но Анне не хотелось думать в эти минуты о королях. Ей ничего не надо, кроме этой бедной хижины!
— Расскажи мне еще о том, что тебе говорила Элла, — просила она.
— Я узнал от нее много любопытного. Как первая травка пробилась на земле. Солнце бросало свои левые лучи на луну, а правые на зеленую лужайку. Тогда боги разделили день на утро, полдень и вечер, а мраку дали название ночи. Уже тогда люди жили на земле. Она постепенно устраивалась. На ней шумело огромное дерево. Под ним рождались и умирали азы.
— Азы?
— Предки всех людей.
— Так верят в твоей стране?
— О, теперь многие уже стали христианами. К нам приходят проповедники из Рима. Те же, кому не хочется расстаться со старыми верованиями, уплывают на отдаленный остров льдов. Там холодно, но нет церквей.
— Еще расскажи мне что-нибудь!
Анна взяла в свою руку пальцы Филиппа, длинные и белые, чтобы лучше рассмотреть золотой перстень. На кольце не было никакого камня, но его украшало изображение какого-то крошечного зверька.
— Что это? — спросила она.
— Выдра… Хочешь послушать об этом кольце?
— Хочу.
Рассматривая свой перстень, как будто бы увидев его впервые, Филипп стал рассказывать:
— Это случилось очень давно, когда боги еще жили на земле как простые охотники.
— Как могут быть боги охотниками?
— Так говорила старая Элла.
— Хорошо… Это случилось, когда боги были охотниками…
— Когда боги были охотниками. Пришлось как-то Одину и еще другому богу, которого звали Локки, проходить мимо водопада. Может быть, мимо того, что шумит в стране Карелы. У воды лежала выдра и, зажмурив глаза, пожирала пойманную рыбу. Локки метнул камень из пращи и убил ее. Довольные охотничьей удачей, боги пошли дальше и к вечеру добрались до хижины одного прославленного чародея, у которого попросили ночлега. Перед тем, как сесть за стол, они показали хозяину убитую выдру; кудесник узнал в ней своего сына, знаменитого охотника, что обладал способностью превращаться в различных зверей и в таком виде охотился на зайцев или ловил рыб. Разгневанный хозяин хотел предать гостей смерти, но Один упросил его не делать этого и обещал уплатить столько золота, сколько можно положить на шкуру выдры. Локки отправился в лес, поймал карлика, которому была известна тайна клада, спрятанного на дне реки, и с его помощью нашел сокровище. Он отдал все золото волшебнику, а себе оставил только одно-единственное кольцо. Оно приносило счастье всем, кто его носил. Но чародей узнал об утаенном перстне и наложил на него заклятие. С тех пор кольцо приносит смерть.
— Это самое? — показала Анна пальцем.
— Говорят, кольцо принадлежало Локки. Мне оно досталось от отца, а отец получил его от своего отца… Все они погибли на поле битвы.
— Почему ты носишь перстень, если он означает смерть?
— Разве не все люди смертны? Лучше погибнуть в сражении, чем от мучительной болезни.
— Брось его в глубокую реку! — убеждала Анна ярла. — Или лучше — отдай мне!
— Зачем тебе кольцо?
— Я брошу его в Днепр.
— Не хочу, чтобы ты прикасалась к нему. Этот перстень принесет тебе несчастье.
— Но ты же сказал, что все люди смертны.
— Мое кольцо приносит человеку смерть еще задолго до того, как его волосы станут серебряными.
— Я не хочу, чтобы ты умер до того, как твои волосы станут серебряными!
Филипп с удивлением посмотрел на Анну. От этих слов на него повеяло непривычной теплотой. Точно он почувствовал очень близко женское дыхание. Так сказать могла только русская дева!
