уничтожал, подобно тому, как и предок твой предательски жителей этого же города перемучил, изгубил или взял в неволю… Где твой брат Владимир? Где множество бояр и людей? Побил! Ты не государь своему народу, а палач; ты привык повелевать над подданными, как над скотами, а не как над людьми! Самая величайшая мудрость: познать самого себя; и чтобы ты лучше узнал самого себя, посылаю тебе книги, которые во всем свете о тебе написаны; а если хочешь, еще других пришлю: чтобы ты в них, как в зеркале, увидел и себя и род свой…
Ты довольно почувствовал нашу силу; даст Бог — почувствуешь еще! Ты думаешь: везде так управляют, как в Москве? Каждый король христианский при помазании на царство должен присягать в том, что будет управлять не без разума, как ты. Правосудные и богобоязненные государи привыкли сноситься во всем со своими подданными и с их согласия ведут войны, заключают договоры; вот и мы велели созвать со всей земли нашей послов, чтоб охраняли совесть нашу и учинили бы с тобою прочное установление; но ты этих вещей не понимаешь…
Говоришь ты, что де я кровь христиан проливаю. Сам ты подданных своих на гибель обрекаешь! Но все можно решить иначе. Довольно прятаться, выходи в чисто поле супротив меня на честный поединок, дабы ясно указал Господь, за кем из нас правда. Курица защищает от орла и ястреба своих птенцов, а ты, орел двуглавый, от нас хоронишься…»
Это чрезмерно оскорбительное письмо Иоанн получил в Старице к концу августа, в то время как пятидесятитысячное войско Батория подходило к Пскову.
В пыли по выжженной московитами на многие мили земле тяжело шагала наемная пехота. Венгры, германцы, датчане, французы, шотландцы, шведы, опытные и матерые воины из всех уголков Европы, были наняты Баторием для войны с московитами. Так, под Псковом впервые в истории должна была произойти великая битва, в коей надлежало русскому войску сойтись с европейским…
Под различными знаменами многочисленная польско-литовская конница, вытаптывая луга и поля, грохоча копытами, двигалась поодаль растянувшейся на многие версты змеей. Позади войска мощные ломовые кони тащили в скрипучих телегах разобранные по частям крупные пушки для стрельбы по стенам.
Баторий ехал верхом, окидывая взором то огромное воинство, что снарядил он и выдвинул на Псков. Но это было очень непросто! Поход этот, который раз и навсегда наконец должен был решить многолетнюю борьбу с московитами, собирался дольше и тяжелее предыдущих. Разоренные длительной войной литовские и польские дворяне, горячо поддержавшие планы Батория, выбивали из изнуренных полуголодных крестьян последнее, и подобный побор в следующий раз приведет к великому голоду, Стефан хорошо это понимал, потому права на поражение просто не было! Однако и тех средств, что собраны были со всей Речи Посполитой, не хватило для снаряжения огромного войска. Наемники требовали много, а без должной выплаты они не выдвинутся в поход — и это король хорошо знал. Королю пришлось занять значительную сумму у прусского герцога, у саксонского и бранденбургского курфюрстов, своих верных союзников.
И вот, когда войско уже было собрано и готовилось выступать, Баторий узнал о походе Дмитрия Хворостинина под Могилев. Король не посмел отдать приказ о выступлении, пока не узнал, что Хворостинин отступил обратно к Смоленску. Потеряв ценные месяцы, Баторий выступил лишь в середине августа, и к этому времени Псков успел полностью подготовиться к осаде…
Первым укреплением, вставшим на пути движения польского войска, была крепость Остров. Взяв ее в осаду, войска Батория три дня вели по ней массированный пушечный обстрел, пока она наконец не сдалась. Остервенелые наемники разграбили и уничтожили крепость едва ли не до основания, после чего продолжили путь к Пскову, до коего оставалось уже чуть более пятнадцати верст…
Тем временем выступивший из Витебска Христофор Радзивилл и оршанский староста Филон Кмита по приказу Батория уже месяц разоряли все на своем пути в Ржевской земле и, оставляя после себя лишь черную выжженную землю, подступили к Старице. По Смоленской земле они идти не решились, пока там стоял с полками Хворостинин.
Крестьянские избы догорали, охваченные бушующим пламенем. Едкий черный дым, клубясь, вместе с огненными искрами столбом тянулся к небу. Пепел и сажа подобно снегу укрыли все на многие версты. Конный литовский отряд уже двинулся дальше, не оставив в деревне ничего — все предали огню, жителей, что не успели убежать, резали без разбора.
Христофор Радзивилл выехал верхом на крутой берег Волги, огляделся. Позади небо над всем окоемом было черным от дыма и светилось кроваво-красным заревом. Тяжкий запах гари преследовал Радзивилла и его конный отряд, казалось, они сами им пропитались до основания. И его, предводителя этого опустошающего русские земли рейда, спустя годы неспроста назовут Перуном, поминая его страшный «подвиг».
Теперь же перед ним показалась сама Старица, опоясанная мощной каменной стеной.
— Говорят, там сейчас сам царь! — хищно оскалившись, проговорил подъехавший к нему Кмита, весь черный от копоти, — ежели бы мы только смогли его выманить!
Но Радзивилл хорошо понимал, что это невозможно и что к осаде его отряд нисколько не готов. Охота за царем может обернуться гибелью для всего отряда и для него самого. Держа поводья, он, щурясь, глядел на город, на венчавшие город купола Успенского монастыря, главной старицкой святыни…
Там, во тьме и тишине, молился Иоанн пред иконой Богородицы. Все сложнее стоять на коленях, тело все больше одолевают слабость и боли, но Иоанн, превозмогая страдания, отбивает поклоны, крестится и пристально глядит в усталый и печальный лик Богородицы. Младенец-сын на руках ее, воздев два перста, тяжело и холодно взирает с иконы на молящего о заступе русского царя…
— О Многострадальная Матерь Божия, Превысшая всех дщерей земли, по чистоте своей и по множеству страданий, тобою на земли перенесенных, прими многоболезненные воздыхания наши и сохрани нас под кровом твоей милости! — шептал Иоанн, осеняя себя крестом и кланяясь в пол.
Уже видел он дым от сожженных литовцами деревень. Так далеко враг еще не пробирался в его владения. Уже подняты все ратные, уже изготовилась Старица к обороне. Двор, сыновей и молодую жену он уже тайно отправил в слободу. Бояре, что были здесь же, стоят во всеоружии, готовы выступать против литовского отряда…
— Разоряйте вокруг Старицы все селения! — командовал Христофор Радзивилл своим
