ты уже тут как тут. Само собой ясно — нужна крупномасштабная карта.
Он встал и заходил по комнате.
— Значит, так. Давай подведём итоги нашего разговора и наметим план действий. В первую очередь нужно очень хорошо привязать на карте эту точку. Поэтому, кроме той карты, которая висит у меня на кухне, нужно найти крупномасштабную и снять координаты. Это уже часть успеха. До того как искать карту, нужно узнать её номер. По-моему, это какой-то специальный термин. Что-то вроде номенклатуры. Я точно не уверен, но мне кажется, что это всё-таки номенклатура. То есть нам нужно узнать номенклатуру листа, на который вынесена та площадь.
— Наверное, ещё нужно будет какое-то снаряжение? — глядя на него, спросила Нина. — Ну, хотя бы даже рюкзаки, ботинки…
— Не хотя бы, а это всё просто необходимо.
— Ты не забывай ещё одно очень важное обстоятельство, — развивала свою мысль девушка. Она словно шла по проторенной дорожке. — Там тебе не город — все друг друга знают, поэтому никуда не спрячешься. Посторонних в таких местах обычно видно за километр — они как бельмо на глазу: каждый шаг известен всей деревне. Любой мент остановит, и что ты ему скажешь? Я, мол, приехал отдыхать на Колыму? — улыбнувшись, продолжала Нина. — А ответить что-то надо. Вот для этого и должно быть какое-то хорошее прикрытие. И вот ещё, — посмотрела она на свои накрашенные ногти. — Если нам понадобится вертолёт, я думаю, на него билеты в кассе мы не купим. Нужно будет заказывать спецрейс, а это тебе не Штаты: за спецрейс наличкой не заплатишь. Значит, оплачивать нужно перечислением от какой-то конторы. И таких тонкостей, я думаю, будет немало. Главное, надо придумать какое-то прикрытие: кто мы такие и кого представляем. Ну, например, заместитель прокурора, помощник депутата и т. д. и т. п.
Утром прошёл небольшой дождь. Он смочил землю и листву на деревьях, стало свежо. К обеду всё высохло и уже ничего не напоминало о том, что совсем недавно тут капало с каждой ветки.
Вечером Николай обещал истопить баню и испечь настоящего хлеба уже в своем зимовье. Иван думал, что скоро увидит приличную охотничью усадьбу. Мысленно он даже представил, как будет разгуливать по этому крепкому хозяйству Клочкова, а потом попарится в баньке и, разомлевший, пойдет пить чай с горячим хлебом. Но всё опять оказалось не так, как он себе представлял.
Как только поднялись на крутую сопку, неожиданно открылось озеро. С двух сторон почти вплотную подходили высокие горы, а впереди зеленел вековой лес. Прямо на берегу Иван увидел небольшую избушку. Размером она почти не отличалась от зимовья, которое осталось на Мук-Маке. Особой красотой она тоже не блистала, но зато эта избушка одновременно была баней и пекарней. Всё тут выглядело поаккуратней. Бревна избушки ошкурены, двускатная крыша покрыта толью. А рядом с добротной дверью Иван приметил топку печки. Она торчала прямо из стены. Печка была сделана из большой бочки и, как в настоящей бане, обложена камнями. Ими даже был завален весь угол избушки. Эта универсальная печка служила ещё для обогрева зимовья и в ней же выпекали хлеб. Всё тут было хорошо, но единственный недостаток, который заметил Иван, — маленькое окошко. Из-за этого в зимовье было довольно мрачновато и сыро.
Когда-то эту избушку построили геологи из партии Синицына, и с тех пор она исправно служила всем, кто бывал в этих местах. Но в основном — это всё же была личная резиденция Клочкова, как он сам любил об этом говорить.
Как только они вошли в баню, Иван почувствовал, что это не простая дачная банька, в какой он раньше парился, а хорошая сауна с сухим воздухом. Паром обжигало уши и волосы, дышать стало невмоготу, а Николай всё подкидывал и подкидывал. И когда Иван уже собрался выходить, Клочков только взялся за веник. Он был связан из свежего стланика и можжевельника. Веник получился увесистым. От него, как в лесу после дождя, шёл стойкий сосновый дух. Этот воздух освежал, и дышалось легко. Клочков легонько похлопал Ивана по спине, а когда тот «согрелся», стал парить. Он замахивался, и веник гнал волну раскаленного воздуха. Ещё до того как он прилетал, Ивана обжигало словно кипятком и пробирало до костей. От жара захватывало дух, он обливался потом, покряхтывал, но терпел. Было приятно сознавать, что ты в настоящей таёжной баньке. Напарившись, они голышом выскочили наружу и со всего маху влетели в холодную воду. Брызги полетели в разные стороны, россыпью самоцветов заиграли на солнце. От холодной воды перехватило дыхание, а потом пришло ни с чем не сравнимое блаженство — то, ради которого можно париться бесконечно и ходить в такую баню даже за десятки километров.
После бани Николай куда-то сбегал и так же, как на Мук-Маке, вернулся с бутылкой. На ней не было этикетки, и только по белой «головке» можно было догадываться о содержимом. С невозмутимым видом Клочков её молча вытер и тут же поставил на стол. Бутылка украсила их нехитрую трапезу. Только выпив, Николай разговорился.
— Эта заначка, Ваня, ещё с прошлого года, — уплетая кашу с малосольной рыбой, рассказывал он Ивану. — Целую зиму бутылка тут пролежала. Представляешь, перезимовала — и хоть бы хны!
Было видно, что он удивлен. Только непонятно, чем: тем, что он до сих пор не выпил эту водку, или же тем, что за зиму она не пропала.
— В трудную минуту я о ней вспоминал. Представляешь, как только подумаю о бутылке, так сюда тянет. Этой весной как никогда в тайгу хотелось. Но ты не думай, что из-за этой бутылки. Тянуло почему-то, сам не знаю, в чём дело. Бывает у меня такое. Когда чего-то очень хочется, зацикливаешься на этом и забываешь обо всём на свете. А ту бутылку, которую мы давеча с тобой прикончили, я нынче принёс. В зимовье вообще-то водку лучше не оставлять: если сам не выпьешь, кто-нибудь обязательно поможет. Вроде бы и народа нет, а вот с водкой почему-то всегда так получается.
К нему подошла собака. Она не попрошайничала, как другие, а, покрутившись, легла к ним задом. Чувствовалось, что она голодная и прямо на лету ловит каждое слово и движение хозяина.
— Чара, ну что ты тут развалилась? — наклонился к ней Николай. Он потрепал её за уши, и та лизнула его в руку. — Если хочешь есть, так и скажи. Нечего тут свой характер показывать. Я и так тебя знаю. — Он положил ей макарон,
