и посматривая на собаку, стал рассказывать.
— Эту лайку мне привёз приятель с Севера. Когда я её взял, это был маленький комочек — ну, прямо такая пушистая рукавичка. Возился я с ней, как с маленьким ребенком, вот разве только в пеленки ещё не заворачивал, а так вроде все примочки ей сделал. Своих детей нет, так вот, видишь — с собакой…
Он не договорил и потянулся за бутылкой. Глаза у Клочкова заблестели.
— Я тогда ещё с Зинкой жил, — вытерев рукавом накатившую слезу, продолжал Николай. — Вот странная баба, скажу тебе! Никаких материнских чувств у ней не было. Даже этого маленького щенка она не хотела. Ну, скажи, как у такой могут быть дети? Короче, я с Чарой от неё ушёл. А Чара, молодец, она её тоже не признала. Вроде бы баба с бабой должны бы поладить, а вот видишь…
Николай хотел ещё что-то сказать и, не закончив, разлил. После бани и водки он раскраснелся и стал разговорчивым. В такие редкие минуты он мог говорить, не замолкая.
— В общем, собака что надо. Соболятница, сохатого держит и всё такое прочее. Но на медведя я не пускаю, хотя, скажу, она сама лезет. Представляешь, никого не боится. Порой так увлекается, что забывает об опасности. Медведь такой лапой врежет — и поминай как звали.
Чара съела свою пайку и, убегая, будто в знак благодарности, помахала закрученным калачиком хвостом.
— А ты что, один в тайге живешь? — глядя на разомлевшего Клочкова, спросил Иван. Он уже захмелел и сейчас находился в состоянии полного удовлетворения. — Ты тут как кустарь-одиночка. Тебе что, дома заняться нечем?
Клочков усмехнулся, почесывая бороду. Что-то лукавое и непонятное промелькнуло в его взгляде.
— Я думаю, Ваня, тебе этого не понять. Мы с тобой живем как на разных полюсах. У меня здесь одна жизнь, а у тебя там другая. Для того чтобы узнать мою жизнь, надо хотя бы раз оказаться в моей шкуре. Ну это, конечно, общие фразы, а вообще я сейчас в отпуске. У меня его, славу богу, два месяца. На запад, или как там по-вашему, в центр я не езжу, а сидеть летом в грязном поселке и глотать пыль я не хочу. У меня ещё, видишь, есть собака. А её, между прочим, надо натаскивать, на природу вывозить. Ну а главное в другом: главное в том, что мне здесь нравится. Вот такие, Ваня, дела. — Он улыбнулся и его бородатое лицо засияло. — Каждому, понимаешь, своё.
Солнце спряталось за горы, стало прохладно, и сразу появились комары.
— А ты зимой охотишься? — Вытащив из кармана спрей, Иван стал брызгаться. Запахло спиртом, дешёвым одеколоном и ещё чем-то незнакомым.
— Сейчас нет. Раньше вроде нормально получалось. Ну, по крайней мере без соболей и мяса из тайги не приходил. Я по молодости, Ваня, в Южной Якутии работал. Вот там и пристрастился к этому делу. С эвенками даже на охоту ходил, а здесь вот как-то отошёл. Условия, что ли, не те. Понимаешь, к охоте нужно серьезно готовиться и, главное, должен быть хороший участок. А потом надо зимовье срубить, продукты завезти. Ну и, конечно, нужен свой «Буран». Без него сейчас не потянуть — расстояния здесь такие, что за день свой участок не обойти. В последние годы лучшие угодья забрали родовые общины. Теперь это их законные земли, а у хозяев, как и подобает, нужно просить разрешения. Если даже и пустят, то будешь на них батрачить. Ещё могут дать неугодья, на которых давно всё выбито. Словом, ничего доброго ожидать не приходится. А зазря работать или кормить кого-то я не хочу. Работать надо на себя. Видишь, сколько проблем? — Он широко развёл руки, видно, показывая, что это дело непростое.
— Вот поэтому сто раз подумаешь, прежде чем подпишешься на эту охоту, — продолжал Клочков. — Пока, я думаю, не стоит этим делом заниматься, а потом посмотрим. Жизнь покажет.
Николай разлил остатки водки, и, чокнувшись эмалированными кружками, они молча выпили. На душе у Ивана стало легко. На время он даже забыл, что не дома. Вспомнил Ирину, услышал её вкрадчивый голос, и ему показалось, что она его зовет. Он поднялся к ней в квартиру и прямо в прихожей стал целовать.
«Иришка, я тебя люблю, — шептал он ей на ухо, — ты моя единственная, любимая. Ты только моя. Я люблю тебя». Она прижалась к нему всем телом, отвечая на его ласки. В порыве страсти он расстегнул пуговицы на кофточке, полез ниже, и тут открылась дверь.
— Вообще тебе повезло, что меня застал, — услышал он голос Николая. — Если бы не этот медведь, я бы давно отсюда ушёл.
«Какой медведь? — ещё не мог сообразить Иван. — Какого хрена он сюда лезет? Вот дурак, дверь оставил открытой».
На секунду он оторвался от сладковатых губ Ирины и хотел захлопнуть дверь, но до него снова дошёл голос Николая.
— Этот медведь мне не нравится, очень опасный сосед. Пока я его не убью, тебе лучше не выходить.
И Иван наконец сообразил, что он не дома и нет здесь Ирины, а рядом с ним сидит Клочков. Блуждающим взглядом он посмотрел на пустую бутылку, а потом на Николая.
— А ты куда собрался? Чего тут один делаешь?
— Есть тут места, где я ещё не был. Хотел бы их проверить. По тайге, понимаешь, надо ходить, иначе толку не будет, да ещё и голоду помрёшь. Самому надо всё копытить.
— По-моему, ты что-то темнишь, — ещё не до конца соображая, о чём говорит Клочков, сказал Иван. — Что-то не договариваешь. Чувствую, что у тебя здесь какое-то дело на миллион. Иначе целое лето ты бы тут не сидел.
Клочков даже вздрогнул. Он почесал свою густую бороду и как-то странно посмотрел на Ивана.
— Наверно, что-то добывать собрался. Коммерция…
— Да нет, что ты. Какая там коммерция, — не дал ему договорить Николай. — Раньше вот бабочек ловил. На этом немного зарабатывал, а теперь всё остановилось — куда-то мой покупатель пропал. Больше их некому сбывать. Товар уж больно специфичный…
Иван заинтересовался. Любопытство взяло верх, такого он ещё не слышал.
«Ну собаки, кошки, птички… А чтобы бабочки! Это что-то явно не наше, заграницей попахивает».
— И что, они какие-то необыкновенные?
— То-то и оно. Они только здесь встречаются. У специалистов большая редкость — эндемичный вид. И тут их, кстати, не так много. Надо знать, где они водятся. Но это ещё не всё: одно дело поймать, главное, их надо кому-то продать. Сам же я не повезу их за
