тяжком преступлении, может быть истолкован превратно и привести к непредсказуемым последствиям. В любом случае это вряд ли будет способствовать восстановлению душевного равновесия Рашида.
После оправдания и окончательного освобождения Мана его мысли опять обратились к бывшему учителю и другу. Но он все же не был уверен, что визит без предупреждения принесет пользу, и сначала послал Рашиду письмо. Ответа он не получил.
Он написал вторично, но ответа опять не было, и письмо не вернулось. Ман подумал, что есть хотя бы тот плюс, что его попытки не пресекли, и поехал к Рашиду. Но оказалось, что Рашид на прежнем месте больше не живет. Ман поговорил с домовладельцем и его женой, объяснив им, что он друг Рашида. Чувствовалось, что его расспросы их не очень радуют. Нового адреса Рашида они не знали. Когда Ман сказал, что написал недавно Рашиду два письма, и спросил, где они, домовладелец посмотрел на жену и, приняв решение, достал их откуда-то и отдал Ману. Письма были не распечатаны.
Было непонятно, получал ли Рашид посланные ему деньги. Ман спросил хозяев, когда именно Рашид съехал от них и получал ли перед этим какие-нибудь письма. Они не могли вспомнить, когда это произошло. Оба были раздражены – то ли из-за Рашида, то ли из-за самого Мана с его расспросами.
Не на шутку обеспокоенный, Ман попросил Прана выяснить местопребывание Рашида через университетскую кафедру истории или канцелярию, но ни тут ни там ничего узнать не удалось. Работник канцелярии сказал, что Рашид бросил университет, объяснив, что не может посещать лекции, так как ему надо заниматься общественной работой, дабы спасти страну.
Ман написал на своем довольно примитивном урду письмо Бабé и отцу Рашида, спрашивая, не могут ли они сообщить, где находится Рашид и как у него дела. Что, если Медведь знает новый адрес Рашида? Ман получил короткий и доброжелательный ответ. Бабá писал, что все в Дебарии рады его оправданию в суде и посылают также привет его отцу. Медведь и гуппи шлют Ману особый привет и наилучшие пожелания. Репортажи из зала суда произвели на гуппи такое впечатление, что он дал зарок больше не плести небылиц: мол, тягаться с Маном ему не под силу.
От Рашида они не получали никаких вестей и адреса его не знали. В последний раз он появлялся в деревне во время предвыборной кампании, когда своими обвинениями и оскорблениями настроил жителей против себя еще больше и принес своей партии только вред. Его жена была этим очень расстроена, а теперь, когда он исчез, находилась в смятении. С Мехер было все в порядке – не считая того, добавлял Бабá сердито, что ее дед по матери требует, чтобы она вместе со своей матерью и маленькой сестрой переехала жить в его деревню.
Если Ман что-нибудь узнает о Рашиде, писал Бабá, пусть сразу сообщит им. Они будут очень благодарны. А в данный момент, увы, даже Медведю ничего о Рашиде не известно.
18.32
Выступив свидетельницей, Саида-бай сразу покинула здание суда, но не прошло и получаса после вынесения Ману оправдательного приговора, как она уже знала об этом и благодарила за это Бога. Она была достаточно умна и опытна и понимала, что Ман для нее потерян, но весть, что жизнь молодого человека не будет загублена в тюрьме, сняла камень с ее души. Она видела все недостатки Мана, но не могла вырвать его из сердца.
Возможно, первый раз в жизни ей пришлось любить безответно. Снова и снова она вспоминала Мана таким, каким впервые увидела его в тот вечер в Прем-Нивасе: жаждущим, стремительным Дагом-сахибом, полным жизни и энергии, очарованным ею и неотразимым.
Порой она думала о навабе-сахибе, о своей матери и о самой себе, ставшей матерью в пятнадцать лет. «Не пускайте пчелу в сад, чтобы не убить ненароком мотылька ни за что ни про что», – бормотала она известные строки. И все же иногда смутные причинные связи приводят к положительным результатам. Так, из надругательства над ее юностью и из ее стыда родилась ее обожаемая Тасним.
Биббо ворчала, что Саида теперь часто сидит без дела, уставившись в пространство.
– Спели бы лучше хоть что-нибудь! – сказала она. – Попугай, глядя на вас, тоже скоро разучится говорить.
– Успокойся, Биббо! – сердито оборвала ее Саида.
Но Биббо, обрадованная уже тем, что ей удалось вызвать хоть какую-то живую реакцию у хозяйки, продолжила наступление:
– Скажите спасибо Билграми-сахибу. Без него мы пропали бы.
Саида лишь пощелкала языком и отмахнулась.
– И спасибо также вашему высокородному поклоннику за то, что избавил нас в последнее время от своих приставаний, – продолжала Биббо.
Саида бросила на нее сердитый взгляд. Раджа Марха временно оставил их без внимания, скорее всего, потому, что был занят проектом освятить свой храм, установив там древний лингам, символизирующий Шиву.
– Бедный Мийя Миттху! Он скоро забудет даже, как пропищать «виски!», – скорбно бормотала служанка.
Как-то, устав от бессмысленного нытья Биббо, звучавшего даже тягостнее, чем хотела служанка, Саида велела подать ей фисгармонию и пробежалась пальцами по перламутровым клавишам. Но грустные мысли продолжали досаждать ей так же, как и в ее спальне, где на нее глядела со стены вставленная в рамку иллюстрация из подаренной Маном книги. Потребовав эту книгу, Саида положила ее на фисгармонию и стала листать, задерживаясь преимущественно на картинках. Ей на глаза попалось изображение женщины, горевавшей на кладбище.
«Я уже месяц не была на могиле матери, – подумала она. – В этом идиотском состоянии отвергнутой любовницы я совсем забыла о своем дочернем долге». Но чем больше она старалась не думать о своей безнадежной любви к Ману, тем тяжелее ей становилось.
И что будет с Тасним? На нее сложившаяся ситуация действовала, по-видимому, еще хуже, чем на Саиду-бай. Бедная девочка стала молчаливее оставленной без внимания птицы. Трое мужчин появлялись в ее жизни – Исхак, Рашид, Фироз, – но никакие отношения ни с кем из них были совершенно невозможны по разным причинам. В каждом случае Тасним молча взращивала свое чувство и так же молча переносила разрыв. Она видела, как ранили Фироза и чуть не задушили сестру; возможно, до нее дошли слухи, касавшиеся ее самой, – хотя ее упорное молчание не позволяло судить, так ли это. И если эти слухи действительно были ей известны, насколько она им верила и как относилась теперь к Саиде? А к мужчинам?
«Как бы ей все-таки помочь?» – думала Саида. Но ничего не придумывалось. Поговорить с Тасним о чем-либо важном не было никакой возможности.
Хотя уже наступил вечер
