- … В нашем бараке жила одна женщина - тетя Наташа. Ее муж воевал, а с ней жили три дочери, взрослые уже девушки. У них была коза, которую тетя Наташа не просто очень любила, она без нее вообще жизни не представляла. И вот когда стало понятно, что из Сталинграда надо уезжать - в то время люди эвакуировались и с заводами, и сами по себе - тетя Наташа попросила папу, мол, не бросайте нас, возьмите с собой. А папа у нас был отзывчивый, он стал опекать и тетю Наташу с дочками. Согласился и козу взять с собой. И коза потом буквально спасла жизнь и им, и моей маме. Беженцев переправляли на левый берег паромами, у паромов было целое светопреставление, потому что вместе с заводскими рабочими на паром рвались прочие сталинградцы. И вот меня с бабушкой «занесло» толпой на паром, а маму, тетю Наташу с их козой оттерли в сторону, дескать, людям места мало, а тут еще с козой кто-то лезет. Не попали они и на следующий паром, и на третий - тоже. И хорошо, что не попали, потому что те паромы разбили немцы, люди почти все погибли. Мне запомнилось - плыло бревно, на нем лежала старушка, а рядом плыла, толкая это бревно, девушка. Так вот коза спасла всем нашим жизнь. А нас с бабушкой прямо с парома выхватили солдаты и побежали вместе с нами к лесу. А кругом - грохот, река горит, я плачу от страха, не знаю, где мама, и потому еще, что у меня спадали с ног сандалии, но я их застегнуть не могла, солдаты же торопили нас, просили: «Потерпите немного, сейчас добежим». Бабушка тоже успокаивала меня: «Внученька, не плачь, мы найдем маму». В лесу солдаты начали всех заталкивать в воронки от снарядов, чтобы хоть как-то уберечь от обстрела. А потом и маму с тетей Наташей нашли.
Семьи работников «Баррикад» привезли в Ленинск, там уже стоял готовый для нмх эшелон из товарных вагонов, м отправились баррикадцы в Горький. И мало того, что в вагонах сидели-лежали кое-как, так еще досаждала и вражеская авиация: эшелон постоянно подвергался бомбежке, и тогда все выскакивали из вагонов и бросались в разные стороны. Так что до Горького добирались несколько суток. Баррикады были приписаны к одному из Сормовских заводов, там их уже ждали, расселили в бараках - в одной комнате по две семьи.
О событиях в Сталинграде они могли следить лишь по сводкам «Совинформбюро». А между тем в районе «Баррикад» в то время шли ожесточенные бои. Там сдерживали натиск трех вражеских дивизий воины-сибиряки 308-й стрелковой дивизии полковника Л. Н. Гуртьева. Иной день они отражали более десяти атак. Потом к ним на помощь прислали 138-ю стрелковую дивизию под командованием
И. И. Людникова. Немцы так и не смогли одолеть бойцов 138-й дивизии. Обороняемый ими участок позднее назвали «островом Людникова», так как 11 ноября немцам удалось захватить южную часть завода «Баррикады», и дивизия была отрезана от главных сил 62-й армии, защищавшей Сталинград. Это был участок всего семьсот метров в длину и четыреста - в ширину. Снабжение боеприпасами и продовольствием осуществлялось по Волге. Кроме того, дивизию Людникова своим огнем с огневой позиции возле села Безродного на реке Ахтубе поддерживала канонерская лодка «Усыскин». Вообще о роли моряков Волжской военной флотилии командующий 62-й армией В. И. Чуйков позднее сказал так: «… о их подвигах скажу кратко: если бы их не было, возможно 62-я армия погибла бы без боеприпасов и без продовольствия и не выполнила бы своей задачи». Кстати, маршалу Чуйкову Сталинградская земля, обильно политая кровью советских солдат, стала дороже любой другой, поэтому он завещал похоронить себя именно на этой священной земле, и теперь прах маршала покоится рядом с прахом его солдат на Мамаевом кургане.
Великие из Горького вернулись в Сталинград спустя четыре года. А там - пепелище. Дома нет, яма с вещами вскрыта. Словом, ни крова, ничего нет. Матрена Григорьевна уговорила мужа перебраться поближе к родным краям, однако АлексеюЯковлевичу не было работы в деревне, потому они обосновались в Саратовской области в городе Красноармейске, который ранее звался Бальцером, потому что он входил в республику поволжских немцев.
Великих поселили в доме высланных немцев. Место было красивое - река неподалеку, а на ней пристань Ахмат. При доме большой участок земли. Дом этот потом Великие выкупили у городских властей. А дом роскошный, рядом - каменный шатровый подвал, где даже летом было прохладно, да и сам дом был построен на века. Участок - сад и огород - приходилось поливать Лиде, воду она носила в ведрах на коромысле с Волги, натирая до мозолей худенькие плечи. А родители работали на трикотажной фабрике имени Клары Цеткин. Еще в Красноармейске была фабрика имени Карла Либкнехта.
Странно. Городок Бальцер переименовали в Красноармейск, большинство жителей его выселили за Урал, в Казахстан, а фабрики по-прежнему носили имена немецких коммунистов, напоминая о том, что в городе раньше жили поволжские советские немцы, и почти все они были настроены против фашизма.
Привычка работать с малолетства на земле да еще фанатизм учительницы биологии Надежды Кузьминичны Удаловой, влюбленной в свое дело, стали толчком для Лиды в выборе будущей профессии.
В школе особенно выделялись две учительницы - аккуратная щеголиха Евдокия Петровна, преподававшая историю, и Надежда Кузминична Удалова. Первая вела уроки, словно наказание отбывала - все читала по конспекту и учебнику. Вторая на уроках давала материала намного больше, чем в учебнике написано, без устали работала на пришкольном участке, вместе с ребятами поливая посадки, вела юннатский кружок, который слыл в городе лучшим. Как можно было не заразиться любовью к биологии, агротехнике у такой учительницы? Вот и решила Лида с тремя своими подругами поступать в Сталинградский сельскохозяйственный институт. Однако надо сказать, что агротехника все-таки не была ее мечтой. В то время ей было как-то все равно, кем стать, и окажись Евдокия Петровна более интересной личностью, может быть, стала бы Лида педагогом. Это уже в институте она поняла, что сделала правильный выбор, и никогда о том не жалела. Работа на земле стала для нее самым важным делом.
После института Лида стала работать в Светло-Ярском районе в селе Большие Чапурники. Услышав, что там «было столько интересных случаев», я уже не удивилась.
- В колхозе была жеребая кобыла Машка, но я о том не знала. И вот конюх почему-то всегда запрягал в таратайку для меня именно эту Машку - то ли меня недолюбливал, то ли кобылу ту. А она пугливая была, машин очень боялась. Однажды как шарахнется в сторону - таратайка чуть в кювет не попала, едва не опрокинулась, а я меня подбросило вверх метра на полтора. И как я точно приземлилась на сиденье - до сих пор не пойму, а ведь могла сверзиться и на землю. Собралась я как-то в поле, а конюх опять Машку запряг. Если бы я знала, что ей пора жеребиться, ни за что не разрешила бы так сделать. И вот еду я, вижу работающий трактор, ну, я оставила Машку на дороге, вожжи закрепила к спинке таратайки да пошла к трактору. Не успела далеко отойти, слышу сзади удар какой-то. Оглянулась и вижу - Машка упала на землю, и вожжи так перехлестнули шею, что она стала задыхаться, а главное - жеребится она. Перепугалась я, попыталась вожжи ослабить, а сил не хватает. Я бегом навстречу трактористу. А тот ехал потихоньку, потому что думал, я его за что-то ругать буду. Но зато как услышал меня, тут же примчался, отвязал вожжи, Машку распряг. Тут и жеребенок родился. Ой, интересно как было! Маленький такой жеребеночек, ножки тонюсенькие. Полежал-полежал немного, и давай подниматься, ну, думаю, ноги сейчас сломаются у него. Но встал прочно, и к матери тычется. Мы его с трактористом Степкой назвали, потому что он в степи родился. А Машка только пришла в себя, тут же в степь убежала и жеребенка за собой увела, наверное, думала, что мы ее жеребенка отберем. Ее поймали несколько суток спустя. А я всегда ходила на своего крестника Степку смотреть.
Послевоенное время было очень трудное, голодное, а люди жили, веря, что потерпят немного, а потом будет легче. Потому и песни пели радостные. И в семье Великих тоже часто пели, хотя и жили бедно - если бы не огород, так хоть голодай, потому что зарплаты Матрены и Алексея не хватало на жизнь. У Екатерины Алексеевны голос был не сильный, хоть и любила петь, а уж сказок она знала - словно пушкинская Арина Родионовна. Зато сильный голос имела Матрена Григорьевна, ей бы в художественной самодеятельности участвовать, да Алексей Яковлевич не разрешал. А дочери позволил, потому Лида и в школьном хоре пела, и в институте - тоже. Еще маленькая была, ее отправили однажды в деревню к тете, у которой муж был инвалидом войны. Девочка ухаживала за ним, кормила и развлекала песнями. Дядюшка слушал и восторженно восклицал: «Ай да девчонка у Мотьки выросла, ай да молодец! Как хорошо поет!» А еще просил: «Лидка, дай дроби!» - и девочка начинала плясать, звонко отбивая чечетку каблуками сапожек.
Лидия Великая - дитя своего времени - заводная, активная, устремленная в прекрасное будущее. И муж ей нашелся такой же - Вячеслав, активист и заводила, умный парень, комсомольский вожак, душа любой компании. Однажды, шутя, он за две недели сдал экстерном экзамен по марксизму-ленинизму, другие же маялись год.
