Граф Перси повел глазами за окно, где в замерзшем сизом небе низко висело солнце. При этом он перехватил взгляд Бекингема, в котором читалось нечто большее, чем легкая усмешка. За месяцы, проведенные в Виндзоре, герцог привык к французскому акценту Маргариты Анжуйской – приятность для уха, которая, впрочем, разбавляла силу ее слов. Что же до Перси, то на него решимость молодой королевы действовала как тонкие специи на чревоугодника: пикантно, однако сытости нет.
– Ваше высочество изыскивает, как привнести умиротворение одним королевским указом, – наконец сказал он, несмотря на тепло камина, вцепляясь в меха так, что побелели костяшки. – Ваше высочество и впрямь верит, что такой человек, как Йорк, смиренно припадет к ногам его величества? А с ним и Солсбери? И ваше высочество спокойно, без опаски позволит им следовать в свите за спиной у короля? – Старик размеренно покачал головой каким-то своим мыслям, при этом глубже вглядываясь в молодую темноволосую женщину, которая, грациозно сидя на стуле, сейчас внимательно смотрела на него живыми янтарно-карими глазами. – Или же ваше высочество все же не верит, что они внимут этому зову, и обличит их в клятвопреступлении, зная при этом, как поступают с изменниками? Лично я, миледи, предпочел бы этот путь.
Теперь глубже вгляделась уже Маргарет, вновь чувствуя в себе всплеск негодования к этому человеку. Его глаза жестоки, но что делать: он на стороне ее мужа, и неважно, чем он руководствуется. А это сейчас главное.
– Если б мой муж позвал этих троих, а они не явились, это означало бы войну, а она раздерет Англию на части. Нет, я не верю, что такие раны способны сами собой зарубцовываться и на них можно махнуть рукой. Если сделать неверный шаг, они загноятся и погубят всю здоровую плоть. – Королева говорила со спокойной уверенностью, и эти слова магнитили, приковывали к месту. – Так что, милорды, у меня нет намерения приглашать Йорка, Солсбери или Уорика в сопровождение к моему мужу. Пускай эти люди, сами не свои от волнения, кусают ногти, в то время как король Англии собирает вокруг себя самых пылких своих сторонников. Пусть Йорк увидит силу, что может быть выставлена против него, если он осмелится поднять хотя бы одно знамя. – Маргарет подалась вперед, блестя глазами, будто бы завораживая собеседников. – Я не сомневаюсь, милорд, что Йорк остается для нас угрозой. Люди, что единожды вкусили власть, продолжают тянуться к ней вновь и вновь. Я видела такие устремления в своем собственном отце и всех тех коронах, на которые он посягал, но они ему так и не достались. И тем не менее мой муж находится в шаге от полного пробуждения. Он должен явить свою силу и гордо шествовать под своими тремя львами. Он должен предстать во всей своей силе и блистательности, прежде чем мы подступимся к угрозе Йорка и Солсбери. Уорику, быть может, еще не поздно спастись, хотя не знаю. Ну а вы, вы-то это понимаете? Вы со мной, милорд?
– Разумеется, ваше высочество. Я полагаю, мы желаем одного и того же. Сильного короля. Смыть, изгнать дух Невиллов из всех тех, кто вынашивает в своем сердце измену. Я всецело поддерживаю короля Генриха, своей честью и честью моего дома.
Маргарет села прямо. Вот это да. Пыл такой, что, не ровен час, смоет и ее саму. Этот человек пойдет за Генрихом, а не за желаниями его королевы-француженки. Она склонила голову якобы в согласии с его словами, хотя внутри все клокотало.
Бекингем между тем зевнул – так широко и вольно, что захотелось и самой.
– У меня ощущение, что король нынче встанет не скоро, – сказал он, поднимаясь. – Я, пожалуй, тоже пойду вздремну. Нам сегодня днем силы понадобятся. А то совсем уж на исходе.
За ним поднялся и граф Перси; оба с извинениями откланялись. Маргарет проводила их взглядом в тайном подозрении, что свой прерванный разговор они наверняка продолжат в каком-нибудь другом месте, без ее ушей и участия.
Сцепив перед собой ладони, она не мигая смотрела в огонь. Очень, очень нужен граф Сомерсет. И Дерри Брюер. А больше всего нужен муж и его лорды, которые бы прислушались к ней. Понятно, что лавировать и торговаться они захотят без нее, без ее голоса. Это приводило в ярость, но отступать нельзя. Да и некуда. Генри ее муж, она его жена. Вместе им идти тем путем, который они изберут.
Оставшись одна, Маргарет встала и прошла к внутренней двери опочивальни своего супруга. Там он лежал, тихонько похрапывая под толстыми одеялами, разбросав по валику длинные распущенные волосы. Выглядел он умиротворенно, щеки слегка разрумянились. Усталость после долгой ночи нахлынула такая, что Маргарет едва хватило сил расстегнуть и сбросить дорожный плащ. Она легла рядом со своим Генри, украдкой стянув на себя половинку всего одного, верхнего одеяла и пристроившись под ним так, чтобы чувствовать тепло мужнина тела. Генри пробормотал что-то во сне, но не проснулся, а вскоре сон накрыл и ее.
Йорк поместил руки на деревянное ограждение, с плохо скрытой гордостью наблюдая, как мальчик становится в позитуру. Его старший сын Эдуард, граф Марч, хотя и был всего тринадцати лет от роду, но уже заметно превосходил других городских ребят и ростом и силой, хотя некоторые из них были старше его на два, а то и на все три года. Прежде чем сбить рукояткой меча забрало у себя на шлеме, он разыскал глазами отца и приветственно поднял оружие.
– Гляди, – вполголоса окликнул Йорк, и прислонившийся одним плечом к каменному столбу Солсбери улыбнулся.
Бо́льшую часть этого месяца они с Йорком пробыли в замке Ладлоу, строя планы и приноравливаясь к внезапному капризу изменщицы-судьбы. Из массивной каменной твердыни оба разослали по своим имениям гонцов с приказаниями всем своим военачальникам и лучшим ратникам явиться, и вот уже деревни и поля вокруг крепости стали больше напоминать военный лагерь. В этот год набеги из Уэльса вряд ли предвиделись: через границу к западу пронеслась весть, сильно охлаждающая горячие валлийские головы. Сейчас Ладлоу был уже самым крупным боевым станом во всей стране, а люди все прибывали и прибывали. Солсбери, честно говоря, приятно было оставить на время мысли о непростом деле снабжения такого скопища провиантом, элем и снаряжением и посмотреть состязания на мечах, где участвовал их общий фаворит.
Оба смотрели на Эдуарда, что стоял внизу на площадке, окруженной со всех сторон галереями из серого камня. Перед ним в легких доспехах стояли двое соперников, которые тоже подняли перед Йорком мечи и склонили головы. Дюжий Джеймсон – по ремеслу кузнец – был выше Эдуарда на голову и чуть ли не вдвое шире и охватистей в груди. Сэр Роберт Далтон, напротив, был строен и двигался с изящной легкостью и отменным равновесием, благодаря чему удерживался на земле с неизменной прочностью.
Йорк возвел руку, и юный барабанщик на углу двора начал отбивать боевой ритм, отчего быстрее застучали сердца всех, кто когда-либо слышал его на поле сражения.
Все трое имели при себе щиты, которые крепились на левой руке, а ладонь сжимала прихватку внутри изгиба. Мальчик передвигался со щитом легко, хотя было заметно, что он ему великоват. Граф Эдуард медленными шагами смещался вправо, держа щит поднятым и лишая обоих соперников возможности атаковать одновременно. Его меч был высунут наружу и в ожидании чутко подрагивал, как жало у змеи.
Здоровяк Джеймсон набросился первым. С кровожадным, многократно отразившимся от стен галерей ревом, нацеленным на то, чтобы его юный соперник всполошился и струхнул, он махнул мечом слева, но меч обрушился на вовремя выставленный щит, который поглотил удар. С обеих сторон посыпался град рубящих и секущих ударов – молотьба с одновременным выискиванием малейшей щелочки в обороне соперника. Все это длилось не дольше дюжины ударов сердца, но оба крашеных щита за это время покрылись щербинами и зазубринами. Здоровяк отступил.
– Куда ты, Джеймсон! – задорно подначил из-за забрала юнец. – Что, кишка тонка? Уже выдохся?
Но не успел тот ответить, как вперед молнией метнулся его напарник. Сэр Роберт делал ставку на скорость и сноровку: и того и другого у него было куда больше, чем у кузнеца. Он делал ложные выпады и повороты, неустанно находя ступнями точки опоры для следующего броска, а при необходимости ловко уныривал или отбивал встречные удары, если соперник подбирался вплотную. Такой стиль единоборства напоминал скорее танец, но был момент, когда оба лорда болезненно поморщились: граф Эдуард получил рукоятью меча по животу и покачнулся. Сэр Роберт моментально этим воспользовался, усилив напор и тесня соперника, пока под веером его ударов рука Эдуарда за щитом не онемела, судя по всему, до самого плеча. Под холодным взглядом отца сын все больше пригибался к земле, а сэр Роберт хладнокровно гвоздил его щит, для опоры выставив вперед правую ногу. Уже почти из сидячего положения юнец вдруг метнулся и крепко хлестнул соперника мечом чуть выше голени. От боли и неожиданности сэр Роберт вякнул. Упасть от этой подсечки он все же не упал, но охромел и отодвинулся.
