- Спасибо те, хозяюшка, - щерба на славу.
- Рыбаку спасибо. - От похвалы и, может быть, оттого, что назвал ее не Аникой-воином, а хозяюшкой, Анюта покраснела.
- Оно правда, - поддержал Роман. - Варить ты мастерица, я уж приметил, - значитца, не лодырем у мамки росла. Однако, сама-то едва ложку обмочила, ты ешь-ка, дочка, ешь - тебе тела набирать надобно, не то замуж не возьмут.
- И не надо! - Совсем смущенная, она отложила ложку. - Да я уж сыта.
- Ты это не нам сказывай, - улыбнулся Вавила. - На-ко вот, моей стряпни отведай. - Он стал снимать с таловых угольков поджаренных окуней.
Скоро от горки рыбы остались одни кости.
- Век живи - век учись, - вздохнул Роман. - Я этих полосатых чикомасов и за рыбу-то прежде не считал - колючки да чешуя, што кольчуга. Рази для навару только.
- Ты, брат Роман, закопти их по-горячему, с черемуховым дымком - што там твои стерлядки да белорыбицы!
- И как это ты, Вавила, не перезабыл всего в неволе-то?
- В неволе перезабыл, на воле вспомнилось.
Анюта изумленно взглянула на него:
- Так и ты, дядя Вавила, был полоняником?
- Он лет десять отмаялся в неволюшке, не то што мы с тобой, - усмехнулся Роман. - Полсвета белого исходил в цепях.
- Я ж думала - ты большой да богатый гость. Вон как ордынцы-то с тобой!..
- Нынче они со всеми, кто не беглый, ласковы. Надолго ли?
После полудня мужики вымылись в балагане, снова натаскали и согрели воды для спутницы, занялись починкой снаряжения. На ночь коней поставили в загон, бросив им травы. Спать решили в облюбованной мазанке, разостлав потники. Роман с топором и кинжалом пошел сторожить первым. Вавила лежал в темноте, накрывшись зипуном, прислушивался к тихому дыханию Анюты, думал бесконечные думы: чем и как встретят его Москва и Коломна, куда ему пристроить девушку хотя бы на первое время?
- Дядя Вавила…
- Ай?
- У тебя дома кто остался?
- Мать с отцом были живы, теперь уж не знаю… Два брата, старший и меньший, да сестра.
- Поди-ка, и невеста была?
- Была. - Вавила улыбнулся. - Только я не видал ее. Отец сам высмотрел, по осени сватать собирался. Да татарин меня самого пораньше сосватал. И у тебя небось жених был?
- Не-е. Отец в Брянск собирался переехать. Говорил - там и выдаст.
- Ну, твои женихи все еще на месте. Вот воротимся…
- Не надо мне никаких женихов! Мною уж торговали в Орде, будто овцой. Лучше ли, когда родитель продаст невесть кому? В прошлом годе ему за меня давали вено*, да мало показалось родителю-то. А потом в Брянск собрался. Я лишь в полону поняла, как это стыдно и страшно, когда тобой торгуют. (* Вено- выкуп за невесту. Еще сохранялся кое-где на западе Руси.)
- Теперь родитель станет жалеть тебя. Может, и позволит выйти за того, кто приглянется.
Она затихла надолго, Вавила уже подумал - уснула, как вдруг негромко заговорила:
- Вот кабы ты взял меня в жены, дядя Вавила, дак я бы далее Коломны и не пошла. Тебе все одно жениться, а уж я бы и души для тебя не пожалела. Только вот беда - гола, рубашки-то своей нет, кому нужна такая?
- Бог с тобой! - Вавила привстал. - С ума спятила? В дочери мне бы взять тебя как раз, а ты - "в жены"!
- Не скажи. Вдовцы посправнее только и женятся что на молоденьких, да еще как живут! А ты и не вдовец даже, ты вроде парень еще… Пожилой да вон какой красивый.
Вавила засмеялся:
- Это тебе нынче так кажется: выбирать-то не из чего - я да Роман колченогий. Вот явятся молодцы-удальцы…
- Нет! - сказала упрямо.- Видала уж я удальцов-молодцов. Ты душевный, с тобой мне спокойно и хорошо, никого больше и не надо вовек.
- Давай-ка, Анюта, не будем о сем говорить до Руси.
Засыпая, он услышал, как откинулся полог двери, дохнуло холодком. "Пора на смену?" Еще была эта мысль в голове, когда кто-то чернее тьмы скользнул к нему, навалился тяжелым телом, хватая за руки. Ошеломленный, он позволил схватить их, но вскрикнула Анюта, и тогда ударом колена он отбросил нападавшего, мгновенно откатился с ложа и услышал, как рядом ударил в потник кинжал. Угадав врага по звуку, он схватил его за руку, рывком вывернул ее и услышал, как рука хрустнула в суставе. Раздался пронзительный вопль, Вавила ударил ножом, словно перерезав страшный крик, рванулся в угол, где продолжала кричать Анюта, выброшенной рукой натолкнулся на чужого, ощутив сильное тело и резкий, душный запах, ткнул в бок скользким от крови кинжалом, вызвав короткий смертный стон, круто оборотился, прижался спиной к стене, выставил вперед нож.
- Анюта, лежи, замри, молчи! - и отскочил в сторону, ближе к выходу, опасаясь удара на голос. И заметил, как, сорвав полог, мелькнула в смутном проеме двери человеческая фигура. Пока Анюта лежала на полу, он мог бить всякого, кто приблизится, не гадая, - тут его преимущество перед врагами. Если бы еще меч в руке! - но меч остался возле ложа. Анюта молчала - жива ли? Ничем не проявляли себя и нападающие. Он ждал, весь напружиненный, боясь громко дышать: враг мог таиться в одном шаге. Застонал раненый, грубые приглушенные голоса раздались за дверью, там вспыхнул огонек, отсвета его Вавиле хватило, чтобы различить на полу две человеческие фигуры в звериных шкурах шерстью наружу и комочек в углу - девушка. Он бросился к своему ложу, переступив через лежащего врага, схватил меч. Значит, нападало трое, и один, напуганный смертными криками соплеменников, бежал. Сколько их там, за дверью? Вавила выдернул чужой нож, вонзенный в потник, бросил Анюте.
- Держи, Аника-воин! Ежели с кем схвачусь - бей, да в меня не попади! - С мечом он чувствовал себя почти всесильным. Но что с Романом? Почему не предупредил? Неужто убит?..
Свет приблизился. В проеме двери появился горящий факел, но тот, кто держал его, не высовывался. Наверное, другие издали заглядывали внутрь освещенной мазанки. Броситься бы вперед, выбить факел, проложить дорогу мечом. Но сколько их там? И что тогда станет с Анютой?..
Факел вдруг отстранился, отошел вбок, и на его месте возникло… Нет, это не было лицо. Но это не была и маска. У Вавилы на голове зашевелились волосы, мертвящим холодом оковало члены, и он понял с ужасом, что не сможет поднять меча, даже отступить, если это войдет в мазанку и двинется на него. Может, он имел рога, но их скрывало громадное подобие лисьего малахая, а под малахаем начиналось серо-желтое, плоское, без бровей и ресниц, без бороды и усов, лишь две щелочки, словно пропиленные в сером железе, открывали свирепые свиные глазки. Но взгляд осмысленный - взгляд существа с человечьим разумом. Громадные вывернутые ноздри плоского носа подрагивали, как у зверя, почуявшего кровь. Серые губы узкого рта пошевеливались. И все это покоилось на широченных плечах без шеи, прикрытых грязной лохматой шкурой. Вскрикнула и умолкла девушка. Словно подброшенное этим криком, неведомое существо вдруг выросло, перешагнуло порог. Горбоватое, наклоненное вперед, оно едва достало бы до подбородка Вавиле, но в каждом его движении, в покатом развале плеч, в отсутствии шеи, в руках, достающих до пола, а главное - в сверкании свиных немигающих глазок угадывалась осознающая себя звериная сила, перед которой ничто и смелость, и богатырская мощь человека. Это - как если бы медведю или вепрю вложили в голову человеческий мозг. Но в тот момент, когда оно сделало первый шаг по полу, Вавила потерял в тени его отвратительный завораживающий взгляд, и рука сама поднялась.
- Прочь! Зарублю!..
Пришелец тоже поднял руку, в ней была зажата пудовая дубина из витого корня, окованная каким-то металлом. Он снова неслышно шагнул к Вавиле своими короткими ногами, замахнулся да так и застыл с поднятым оружием. Торжествующе-злой воинский клич, словно молния, разорвал тишину ночи, грохотом копыт обрушился на становище; разом смешались испуганные крики людей, конское ржание, глухие удары и лязг.
Вавила рванулся к врагу, рубанул мечом, но удар его словно пришелся в скалу, руку отсушило. Лохматый резко повернулся, похожий на ощетиненного кабана, шмыгнул в дверь, едва озаренную брошенным факелом. Вавила кинулся следом, но тот мгновенно растворился в темени, изорванной факелами. Неизвестные всадники крутились перед мазанкой, кого-то лупили, кого-то вязали, кого-то волокли, кто-то надсадно хрипел, пытаясь сбросить захлестнувший горло аркан. Вавилу тоже схватили арканом поперек тела, он упал от рывка, тут же вскочил, всадник налетел с поднятой булавой и вдруг весело закричал:
- Купец!.. Не зарезанный! Бакшиш готовь, купец!
У Вавилы сразу подкосились ноги, он сел на землю. Татарин соскочил с лошади, снял аркан, заглянул в лицо.
- Бедный купец. Но счастливый ты. А где твой раб толмач? Не съели его?
Их обступили всадники, быстро заговорили. Вавила понял из их слов, что сбежал какой-то шаман и татары окружают рощу, где он скрылся. Начальник стал отдавать приказания, Вавила наконец узнал сотника.
- Мой раб охранял нас, - стал объяснять татарину. - Его, наверное, убили разбойники.
