И, хмелея от бешенства, Петя с трясущимся лицом надвинулся на Провоторова и закричал:
- Хабарник! Вор! Взяточник! Ничего, я вас всех выведу на чистую воду, вы у меня волками тут завоете. Монархисты, шкуры...
Он ногой откинул стул с дороги и вышел из конторы. А сзади вопил Провоторов:
- Вон! Мальчишка! Оскорбление! Господа, вы подтвердите...
В этот вечер пришел поезд с салон-вагоном, идущим за границу. Вагон отцепили, и старенький паровоз "Овечка", недовольно пыхтя, погнал его в тупик на таможенный досмотр. Было очень темно; морозный ветер свистел в черных старых ветлах, возле станции, у водокачки, тоскливо выла собака. Быков шел впереди, за ним шествовал Провоторов и братья Куроедовы; они всё о чем-то переговаривались и пересмеивались, наверное по поводу нового комиссара.
Салон-вагон был заперт, стекло примерзло, медная ручка покрылась инеем - пришлось долго стучать, прежде чем открыли дверь. Из тамбура сразу пахнуло теплом, запахом хорошей еды, дорогим табаком.
- Таможня! - сурово отрекомендовался Быков.
В салон-вагоне их встретили приветливо, предложили закусить, выпить немного старого виски "Белая лошадь", подвинули коробку с сигаретами, и Провоторов уже поклонился и поблагодарил, бочком подвигаясь к столу, как вдруг комиссар дернул его за рукав и показал глазами, что этого делать нельзя.
Один из иностранцев - очень высокий, с приподнятой левой бровью, отчего лицо его все время казалось изумленным, засмеялся, хлопнул комиссара по плечу, потряс, похвалил. Другой, толстый, в меховых сапожках, тоже похвалил, но добавил, что доброе старое виски никому никогда не повредит. Третий, с сигарой в зубах, рассердился, что таможенники вопреки привычным правилам не пьют, и сказал по-русски:
- Новая метла всегда чисто метет. Метите чисто, молодой человек!
И погрозил Быкову длинным белым пальцем с перстнем.
- Начинайте досмотр! - приказал Быков старшему Куроедову.
Тот лениво повел глазами по большому купе-столовой, вздохнул и открыл буфет. Провоторов, извиняясь больше, чем следовало, и даже шаркнув ногой в валенке, попросил открыть "чемоданчики". Младший Куроедов пошел к проводнику. Комиссар сел верхом на стул и поглядывал, что где делается.
- Эти мешки нельзя трогать! - сказал сердитый иностранец с перстнем на пальце. - Здесь дипломатическая почта.
Он все время отругивался. Даже Провоторов с его шарканьями и извинениями не мог угодить этому иностранцу, так хорошо говорившему по-русски. И братья Куроедовы тоже никак не могли ему угодить. Быков сначала сидел неподвижно, потом поднялся, отставил стул и принялся за досмотр сам, не обращая внимания на всякие "нельзя". Уже к концу досмотра он из темного коридора втащил в купе ящик и спросил, что в нем.
- О, это мои картины! - сказал толстый американец в меховых сапожках.
А сердитый сказал:
- Они никому не нужны, эти картины! Просто дрянь - вот что это такое. Мой друг, мистер Фишер, зачем-то покупает их. Откройте ящик и посмотрите! Впрочем, от вас мы имеем разрешение на вывоз этого мусора. Дайте документ, мистер Фишер.
Мистер Фишер протянул Пете большой лист, на котором было написано, что картины под такими-то и такими-то названиями художественной ценности не имеют и могут быть вывезены за пределы страны. Документ этот был подписан какими-то членами комиссии Наркомпроса.
Быков прочитал бумагу и вернул ее Фишеру. Провоторов и братья Куроедовы ждали. Комиссар, на их радость, кажется, завалился со своей находкой... Интересно, как он сейчас будет извиняться: все-таки Америка!
Но Быков не собирался извиняться. "Если картины художественной ценности не имеют, - думал он, - то, следовательно, они не имеют и материальной ценности. Зачем же такому господину, как Фишер, скупать вещи, которые не имеют ценности? На чудака или психически ненормального он не похож, - буржуй как буржуй!"
И спокойным голосом комиссар приказал:
- Вскройте ящик, товарищ Куроедов.
Фишер сделал движение вперед, и это движение не ускользнуло от Быкова. "Волнуется!" - отметил он про себя.
Младший Куроедов вынул из кармана клещи с долотом, подсадил жало под доску, - гвозди с визгом поддались. Из ящика полезла стружка. Другой Куроедов придержал ящик, младший рывком оторвал обе верхние доски и стал вынимать свернутые рулонами холсты.
Быков развернул холст и всмотрелся: какие-то клешни и глаза, фонари и железные трубы расползались по картине.
- Это футуризм! - с акцентом сказал мистер Фишер. - Это новое искусство. Моя жена любит такое искусство. Я сам нет. О! Я, я сам не любит такое искусство.
Он засмеялся и стал раскуривать прямую английскую трубку.
Вторая, третья, пятая картины были такие же. Братья Куроедовы загадочно улыбались. Старичок Провоторов смотрел через пенсне и покачивал головой. На седьмом холсте был изображен садик и рябина у забора. Это была просто базарная картина. Такие картины висят в пивных, в трактирах за Невской заставой, в парикмахерских.
- Это не есть футуризм! - сказал мистер Фишер. - Это есть мой вкус. Мой вкус - старое искусство...
- Я задерживаю этот ящик! - сказал комиссар. - Мои действия могут быть вами обжалованы. Сейчас мы составим акт.
Быков расчистил место на столе, заставленном бутылками и закусками, от которых шел нестерпимо вкусный запах, попросил принести чернильницу и размашисто написал: "Девятого января 1918 года мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт в том, что..."
Мистер Фишер, побагровев, побежал отбивать депеши каким-то консулам, посланникам и послам. Другой мистер закричал, что на этот открытый грабеж, на это попрание демократии и законности, на эту наглость найдется управа. Третий ткнул в Быкова длинным белым пальцем и, усмехнувшись, даже с грустью в голосе, предсказал:
- Опомнитесь, иначе ваша карьера будет навсегда кончена. Мне вас жаль, молодой человек.
Провоторов и братья Куроедовы подписать акт наотрез отказались. Быков сам вынес ящик из вагона, потащил на станцию и поставил возле клеенчатого дивана в "царской комнате". Ночь он проспал рядом с картинами, а рано утром его разбудил младший Куроедов с телеграммой. В телеграмме было сказано, что Быков Петр с получением настоящего уведомления от работы отстраняется и что таковому Быкову надлежит немедленно возвратить картины владельцам, а самому выехать в Петроград для дачи соответствующих объяснений...
Петя прочитал телеграмму два раза.
- Ящик можно нести? - спросил Куроедов.
- Идите в контору! - твердо приказал комиссар. - Ящик поедет со мною в Петроград.
Младший Куроедов ухмыльнулся и хлопнул дверью. Петя выкурил махорочную самокрутку и еще раз прочитал телеграмму: "Диамантов" - так она была подписана, но это ничего не значило. Это мог быть тот же Провоторов только в Петрограде. И остался от тех же времен, что и здешний Провоторов, - от времени графа Витте и барона Гана.
- Сожрут они теперь меня! - вздыхал Федотыч, провожая Петю в Петроград. - Попомнят, как ты ко мне хаживал. Ну да шут с ними, не пропаду...
Старуха тоже вышла к поезду. Быков написал им свой петроградский адрес - на всякий случай, поцеловался с ними с обоими и надолго задумался под ровный стук колес...
А вдогонку ему уже мчалась телеграмма Диамантову о том, что комиссар похитил ящик с картинами.
В Петрограде возле вокзала Быков нанял извозчика - санки с полостью и поехал со своим похищенным ящиком в дом бывшего градоначальника - на Гороховую улицу. Провоторов, Диамантов и братья Куроедовы остались теперь где-то далеко. Нужно было только отыскать Васю Свешникова, который нынче работал в ЧК. Он - художник, он сразу скажет, имеют эти картины художественную ценность или действительно не имеют. "Милый, добродушный, веселый Васька, как бы тебя поскорее отыскать!"
И Петя вдруг с нежностью вспомнил, как позапрошлым летом они с Васей удили на Карповке рыбу и как Свешников рассказывал о живописи и о том, как сам он станет великим художником. А нынешней осенью Вася стал помощником у какого-то молчаливого и строгого человека...
У двери дома бывшего градоначальника стоял матрос в шинели и бескозырке, синий от холода. На поясе у моряка висели гранаты-лимонки, на груди перекрещивались пулеметные ленты. Быков ему объяснил, что приехал к товарищу Свешникову...
- У нас чекистов поболее сорока человек, - сказал матрос. - Каждого не упомнишь. И бегают все - то туда, то обратно. Уже саней двое; говорят, днями мотор получим. Иди, браток, ищи своего дружка сам...
Пыхтя и отдуваясь, Быков поволок свой ящик наверх по лестнице. Ящик был тяжелый, а Петя ослабел за последние месяцы. Но все-таки он, ни разу не отдохнув, втащил "похищенный" ящик на второй этаж, крякнул и свернул в коридор, по которому навстречу Пете быстро шел Феликс Эдмундович Дзержинский. Петя рванул свой ящик прочь с дороги и вытянулся, как положено это делать солдату при встрече с командиром.
