Было и еще кое-что, относящееся к сфере большой дипломатии. Со студенческих лет Филова занесли в шифры тайных фондов как поклонника всего немецкого.
Богдан Филов гневался на министра иностранных дел Кирова и на медлительность князя. Потом согласие было, конечно, получено. Дата определена. Визит держали в полной тайне, и поэтому они поехали поездом с вокзала Обеля. Бекерле был доволен, что дело двинулось. Он ехал вместе с ними по распоряжению главной ставки. Всю дорогу он, как хозяин, старался быть внимательным к князю и Филову, стремясь не досаждать им и в то же время в нужную минуту всегда находиться под рукой. О Филове он знал, что не будет ему в тягость, но князь выглядел уставшим и подавленным. Его неразговорчивость объяснялась непреодолимой скорбью по брату. Так утверждали Ханджиев, Гергов и майор Кюркчиев, пока Филов не объяснил доверительно, что князь сильно обеспокоен усилением партизанских действий. Он лично распорядился сменить начальников административных управлений в областях и организовать совместные акции армии и полиции против партизан. Министр внутренних дел Дочо Христов проговорился, что отряды Сопротивления создают им много хлопот и это не выходит у князя из головы. Кто-то ему сказал, что после окончания траура подпольщики намерены усилить антинациональную борьбу.
Наверное, пустая болтовня. Коммунистов вообще не интересует соблюдение траура. Бекерле был совершенно согласен с мнением Филова. Для коммунистов царь был всего лишь большой помехой, и вряд ли они думают о том, чтобы отдать ему такие почести, но пусть несчастный князь тешит себя этой иллюзией. Во время поездки Бекерле нашел повод вспомнить о Севове. Филов пообещал пригласить его, как только вернется от фюрера. Он упрекнул себя за то, что, занятый массой дел, забыл о Севове. На Филова произвело впечатление, что Севова не было в Рильском монастыре на панихиде после окончания траура. Елина Пелина пригласили, а о Севове никто не подумал. Эти дружеские разговоры завершились на вокзале в Герлице, где их встречали фюрер и Риббентроп…
22
Вниз спускались вдвоем с Пантерой, назад он возвращался один. Они разделились еще при входе в город, чтобы не попасть в одну и ту же засаду. За день до этого они были в недалеком селении, где находилась проверенная явка. Когда приходилось спускаться с гор, то тут останавливались, чтобы переодеться. Для этого в доме была припасена одежда. Для зимы — костюмы и черное пальто. Шляпа, сильно поношенная, нуждалась в мелком ремонте, но не хватало времени. Для лета — тонкие полотняные брюки и белая рубашка. Дамяну казалось, что она бросается в глаза, поэтому он выпросил у хозяина более темную, старую рабочую рубаху, которую заправлял под брюки. С кепкой на голове он вполне походил на работника табачных складов братьев Витановых. В этот раз пальто подошло ему. От постоянного скитания по горам он похудел, и одежда сидела на нем хорошо. Пистолет спереди под кожаным ремнем не был заметен. Вечером он с нетерпением ожидал, когда заглохнут последние моторы на селе, чтобы отправиться в путь через рисовое поле, находившееся недалеко от города. Тут сходились две сельские дороги, и подпольщики обыкновенно разделялись, дальше каждый сам добирался до цели. По вечерам полиция часто ставила засады в подозрительных местах, чтобы наблюдать, кто входит в город и кто из него выходит. На этот раз Дамян решил обойти вокзал и поискать пекаря бай Стамена. У него над пекарней была комнатка, и Дамян часто там спал.
Бай Стамен еще не ложился спать. Желтый свет проникал через деревянные ставни, закрывавшие окна. Стук побудил его погасить свет, но через минуту он уже приглашал гостя войти.
В этом пальто он не раз видел Дамяна, но теперь как-то долго рассматривал его.
— В чем дело? — спросил Дамян. — Не одобряешь?
— Я смотрю и радуюсь, что ты жив…
— Как видишь…
— Вижу, вижу… Вчера один знакомый сказал мне, что тебя убили.
— Он сказал неправду…
— Но я удивляюсь, зачем ему надо было врать.
— Где же это случилось?
— Будто бы ты спускался с тем разгромленным отрядом…
— Он обознался…
— Может, и так.
— Почему «может», разве ты меня не видишь, вот я…
— Ты это, ты, но тот кто?
Дамян устал и был голоден. Хорошо ему тут рассуждать.
— Что-нибудь поесть не найдется?
— Есть хлеб, солонинка…
За едой Дамян понял, что у бай Стамена есть причина для сомнений. Тайные агенты шныряют повсюду. Поползли слухи, что много партизан из разбитого отряда бросились искать укрытия в городе. В селах это стало невозможно. Всюду войска и полиция. Много людей истребили, дома пожгли, ятаков расстреляли. Бай Стамен то рассказывал, то задавал вопросы, чтобы понять, не относится ли Дамян к тем, кто ищет укрытия в городе.
— Нет, я не из тех, — сказал Дамян, — у меня другое дело.
— Значит, у вас все спокойно…
— Нет, но и не так, как у других…
— Ну и дай бог, чтоб не хуже.
Утром шли рабочие табачных складов, и Дамян смешался с ними. Он спешил установить связь с окружным партийным руководством. Если ему удастся застать Бялко, то он легко во всем разберется. Перейдя железнодорожное полотно, он заметил, что за ним идет человек. Дамян остановился, будто бы завязать шнурки на ботинках. Человек поколебался — идти ли ему дальше или нет. Бросив быстрый взгляд в его сторону, Дамян понял — он из тех, что шныряют по городу. Они стояли по разные стороны железной дороги, и вокруг никого не было. Человек явно испугался. Он подождал немного, чтобы убедиться, что помощь ниоткуда не придет, и пошел обратно. Дамян решил изменить маршрут. Похоже, блокирован весь квартал. От вокзала шел маневровый поезд. Когда он приблизился, Дамян вскочил на подножку. У вокзала он спрыгнет и смешается с приехавшими пассажирами. Все это произошло так быстро, что он сам подивился такому стечению обстоятельств.
Пекарня бай Стамена была далеко, и потому он решил остановиться у одного родственника, недалеко от дома которого находилась деревообделочная мастерская. Родственник был коммунистом с большим стажем, но в последнее время Дамян к нему не заходил. Он знал о предупреждении не посещать его. Теперь все складывалось так, что приходилось нарушить запрет. Дамян пересек улицу, вошел в садик. Сзади никого не было видно, кроме двух женщин с огромными хозяйственными сумками. Он замедлил шаг, женщины обогнали его, и Дамян пошел следом, стараясь не отставать. Они о чем-то разговаривали, не обращая на него внимания. Если бы кто-либо наблюдал за ними со стороны, то подумал бы, что все трое идут вместе. Так миновал он три перекрестка, затем свернул в короткую улочку, чтобы поглядеть, не появится ли откуда-нибудь хвост, с рассеянным видом повернул направо и вошел во дворик, отгороженный от улицы огромными самшитовыми деревьями. Дамян легонько прикрыл калитку, но тут же спиной почувствовал, что сзади есть человек. Он обернулся и увидел родственника. Тот был в одном шаге от него и острой тяжелой мотыгой копал землю около самшитов.
— Мне надо к тебе!..
Родственник колебался. Времени на раздумья не было. Дамян пошел к дому. Родственник догнал его и подтолкнул к маленькой кухоньке.
Дамян остановился:
— В чем дело?
— Не спеши, скажу!
Родственник ушел, но вскоре вернулся; его лицо стало приветливее. Он кивнул, чтобы Дамян шел за ним. Поднялись по лестнице на чердак, прошли по нему, спустились снова по лестнице, дошли до мастерской, под ней было подвальное укрытие. Дамяна ожидал большой сюрприз: родной брат и Бялко. Дамян давно уже не встречался с братом и расчувствовался. Пожали друг другу руки, но обниматься не стали. Объятия и мужские поцелуи не были приняты у них в доме. Отец был строгим человеком, он и матери запретил целовать их. Они росли свободно, как деревья. Отец хотел сделать из них сильных мужчин, которые способны выдержать все. Так же относился отец и к дочери, хотя ее миловидность и красота располагали к снисходительности. Когда она вышла замуж вопреки родительской воле, ей этого не простили. На свадьбу пришел лишь отец. «Чтобы она не чувствовала себя одинокой», — сказал он. И лишь пару раз тайком от отца они с братом побывали у нее в гостях. Если бы отец знал, не разрешил бы. Перед тем как спуститься с гор, Дамян познакомился с сестриным мужем. Несмотря на то что Михаил был сыном широко известного богача, он показался Дамяну уравновешенным, толковым человеком. Наверное, брат Дамяна лучше знает род Развигоровых, потому что подолгу жил в столице, прежде чем попал в концлагерь. Теперь он на свободе, но что это за свобода, если они вынуждены встречаться в укрытии.
— Что? Удивляешься?
— Еще бы не удивляться…
Больше о встрече не говорили. Брат и Бялко вернулись к прерванной беседе. Перед двумя мужчинами на нарах лежала маленькая невзрачная записка. Бялко пододвинул ее брату:
