Мстислав Удалой повел воинов в Тверь, по пути разоряя и сжигая села, деревеньки, починки.
В Ростов к Константину он послал боярина Яволду. Тот пришел через две недели – девятого апреля – и стал лагерем у реки Липицы. Туда же встретиться с ростовским князем приехал Мстислав. Константина он не видел два года и теперь при встрече с трудом узнал его: исхудалый, с болезненным румянцем на щеках, в черном одеянии, он походил на монаха.
Обнявшись, они сели друг против друга на походные стольцы. Константин, несколько взволнованный встречей и потому часто сбиваясь с мысли, озабоченно произнес:
– Привел я все полки ростовские, оставив город без защиты. Как бы в отсутствие мое не приступили к городу молодшие братья.
– Не тревожься. Я пошлю князя псковского Владимира с дружиной. Он защитит город. Меня больше волнует, где братья твои. Сколь у них воинов и куда направляются? – в свою очередь спросил Мстислав.
– Недалече. Ярослав, Юрий, Владимир, Святослав, даже Иван – все привели дружины, – горестно изрек Константин, – стоят они на реке Кзе. С ними муромский князь с полком, а также бродники, городчане, все земли владимирская и суздальская пришли. Сколь их числом, не ведаю, но, видимо, немало.
– Ништо, – отмахнулся Мстислав. – Нас тоже немало. Попробую разделить братьев. Но ежели до крови дело дойдет, то биться будем до победы.
– Для того я здесь, – склонил голову Константин. – Токмо полки водить мне в тягость – недужен. – Князь ростовский закашлялся, задохнулся, тело его немощное согнулось. Отдышавшись со временем, он тихо произнес: – Я уже было смирился с тем, что Юрий на великокняжеском столе сидит, ежели бы не эта замятня…
– Ярослав начал свару, ему и ответ держать. Юрий же пусть уходит. Сегодня пошлю к нему гонца.
С тем разошлись. В стан к великому князю Юрию Всеволодовичу с посланием Мстислав отправил сотского Лариона.
Собрав братьев, Юрий зачитал: «Ссора у нас не с тобой, князь Юрий Всеволодович, а с твоим братом Ярославом, который был призван на землю новгородскую княжить, но стал врагом ее. Клянусь, мы готовы простить Ярослава, ежели он отпустит новгородцев и новоторжан, возвратит Волок и другие захваченные им волости, сам же поклянется не враждовать с Новугородом и крест в том целует. Ты же, князь Юрий, со своими братьями и дружиной уйди вольно, крови не проливая».
Братья переглянулись.
– Хитер князь торопецкий, – усмехнулся Святослав. – Знает, что ему не устоять супротив нашей силы. Что ответишь ему, брат Юрий?
Когда сотский Ларион предстал пред великим князем владимирским, тот строго наказал:
– Передай Мстиславу Мстиславичу, что я и мой брат Ярослав – одно целое и что бы ни сделал он, я в ответе.
Были еще посланцы, и от Мстислава, и от Константина, но Юрий стоял на своем: места своего Константину не уступлю, Ярослава не выдам.
Час битвы приближался.
Новгородцы, а было их немного, все больше молодые, задиристые, с северных уездов, не единожды ходившие на чудь, расположились отдельно ото всех. Так пожелал их воевода Мстислав Ярун, бывший посадником в Ржевке и уже успевший схватиться и со Святославом Всеволодовичем под стенами своего города, и совсем недавно с Ярославом Всеволодовичем, вернее, с его дозором, состоявшим из полутора сотен всадников. Тридцать три из них Ярун взял в плен, семьдесят положил на месте, остальные ушли, спасаясь в Твери.
Среди молодежи оказались и Фрол с Лукой. Фрол после голодной зимы еще не оправился и потому при каждой возможности что-нибудь жевал, нагуливая былую силу.
– Ты знаешь, сосед, – лежа у потрескивающего костерка, медленно тянул слово за слово Фрол, – как наскочили мы на дозор Ярославова войска, такая меня злость взяла, что готов был один всех мечом посечь. Мужиков трех, а то и четверых порубил, пока воевода меня не остановил.
– Почто же ты так озлобился? – спросил, так же не торопясь, Лука Меньшой. Он сидел рядом, на большом валуне, и вострил меч, сплевывая на лезвие и проверяя его остроту большим пальцем.
– А вот как вспомню глазенки детишек голодных, торчащие из снега руки, ноги замерзших, волна поднимается неуемная, страшная, горячая. И жар тот токмо кровью загасить можно. – Помолчав, он тихо добавил: – Деда Пантелеймона жаль, преставился в эту зиму, сердешный.
– И дочка моя меньшая тоже не дождалась. Женка говорит, что все меня высматривала в окошко, рассказывала всем, как много я хлеба принесу… Только-то четыре денька и не дождалась, – дрогнул голосом Лука. – Вот ты о мести твердишь, – отложил он в сторону меч, – а на ком помститься? На мужиках володимирских иль переяславских? На суздальских мастеровых? Пришли мы в их землю, сколь деревень пожгли, сколь народу обездолили… Ты скажи, чем они перед тобой провинились? Молчишь? Вот то-то и оно! Вина на князьях, а не на мужиках!
– Тише ты, дурья голова, с такими-то речами недолго и в порубе оказаться, – оглядываясь по сторонам, зашипел Фрол на своего соседа. – Не дай Бог кто услышит. Во, гляди, никак воевода наш от князя возвертается, – приподнялся на локте Фрол. – С ним кто-то из князей пожаловал. Вона корзно малиновым отдает. Чей же такой? – вспоминая, закатил глаза Фрол.
– Чей, чей! Не узнаешь, что ли? То киевского князя сынок – Всеволод. Ему-то чего в Киеве не сиделось?
– Может, киевские полки пришли? – предположил Фрол.
– Вряд ли. Чего им здесь делать. Да сражения-то, видится мне, не будет. Погрозятся да помирятся. Не пойдет же брат на брата.
– А ну пойдет, что тогда?
– Тогда нам смерть! – тихо произнес Лука Меньшой и принялся опять острить свой видавший виды меч.
Пришло уже третье по счету послание от Мстислава Удалого с предложением о мире:
«Мы пришли, брат князь Юрий и брат князь Ярослав, не на кровопролитие, крови не дай нам бог видеть, лучше управиться прежде, – читал Юрий своим братьям и воеводам, – мы все одного племени: так дадим старшинство Константину и посадим его во Владимире, а вам Суздальская земля вся».
– Не хочет Константин волю отца исполнить, мнится ему стол великокняжеский! – с раздражением воскликнул Юрий.
– Да боятся они нас! – выкрикнул со своего места Святослав. – Трусят, потому и гонцов шлют. Надобно нам Мстиславу место указать, а новгородцев раз и навсегда отвадить от веча. А то вольность взяли: хотим этого князя, не угоден – другого подавай!
– Дозволь слово молвить? – подал голос самый древний боярин, добрый советчик князя Всеволода Большое Гнездо Андрей Станиславович. – Прости, великий князь, что не всем по нраву речь моя придется, но выслушай. Предлагают Рюриковичи мириться не из-за боязни, а из-за того, что на земле прожили немало, мудры и осторожны. Храбрости же Мстиславу не занимать, ибо Богом ему храбрость дадена и он никому еще в бою не уступил, да и другие князья немало в свое время потрудились на ратном поле. Привели же они за собой воинов тоже не робких. Что новгородцы, что смоляне не раз доказывали храбрость свою. Так что послушайте старого: не горячите кровь понапрасну, замиритесь, отдайте Константину Владимир, не гневите Бога!
– Зачем ты князей в сомнение вводишь? Не след тебе на склоне лет идти супротив Всеволодовичей! – возмутился воевода Дорофей Федорович, обращаясь к боярину Андрею Станиславовичу. – Ни при прадедах, ни при дедах наших, ни при великом князе Всеволоде Юрьевиче, упокой его душу, Господи, не было такого, чтобы вошла рать вражеская в землю суздальскую и вышла из нее целой. И хотя бы собралась против нас вся земля русская: и Галицкая, и Киевская, и Смоленская, и Черниговская, и Новгородская, и Рязанская – им не устоять! А эти-то полки – мы их седлами закидаем!
– Верно!
– Верно говорит воевода!
– Веди нас, великий князь!
– А что ты скажешь, Жирослав Михайлович? – обратился Юрий к сидевшему в дальнем углу воеводе суздальскому. По чину быть ему надлежало вблизи князя владимирского, но старому воеводе почет был в тягость, как в тягость и вся эта мешкотня вокруг великокняжеского стола. Воевода медленно приподнялся с лавки, расправил свою окладистую бороду и, оглядев присутствующих на совете князей и воевод, прогудел, словно сполошный колокол:
– Ты, великий князь, поди, уже принял решение, и потому скажу одно: как повелишь, так и будет.
Юрий согласно кивнул.
– Битве быть! – сказал он решительно. – Передайте слово мое дружине: все, что у ворога есть – платье, брони [48] , лошади, – пусть себе забирают, а кто вздумает взять кого-нибудь в полон, тот будет сам убит! Неча смуте по Белой Руси расползаться. Кто же побежит и схвачен будет, того казнить! Ежели кому достанет князя пленить, от меня награда! Все! Готовьте полки к битве.
Оставшись одни, князья принялись делить шкуру неубитого медведя. Ростов Юрий оставил для себя, Великий Новгород определил Ярославу, Смоленск – Святославу, Владимиру и Ивану тоже по городу досталось, а Киев отдали черниговским князьям. Об этом соглашении были написаны грамоты и учинили для крепости целование креста.
