Вече бушевало уже полдня, ибо новгородцы дознались наконец, почему иссякла хлебная река, растекающаяся по амбарам новгородских купцов тысячами пудов отборного зерна. Князь Ярослав, поделив свою дружину на несколько десятков отрядов, перегородил дороги, ведущие в Новгород. Обозы с хлебом, мясом и другими съестными припасами княжеские воины отводили в Торжок, который очень скоро был забит возами и пришлым народом.
– Чего мы ждем? – взойдя на степень, кричал молодой купец, взывая к новгородцам. – Надо собирать полки и идти на Ярослава. Этот выродок Всеволодов решил поставить нас на колени. Не бывать этому! Еще никому не удавалось покорить Новгород!
Купца на помосте сменил боярин Лавр Никитич. Сегодня уже никто не смеялся над его торчащим животом и путаной речью. Новгородцам было не до смеха.
– Хорошо Михалке в войско народ звать, – кивнул он на сошедшего со степени молодого купца, – вона рожа какая справная да красная. Видно, припас хлебушко на черный день. А останним каково? Мужики от голода еле ноги волочат! Им ли на Ярослава походом идти? – И, уже обращаясь к притихшему народу, сказал: – Ноне не до гордости. Женок, детишек от голодной смерти спасать надобно. Как ни горестно, как ни тяжело, а придется кланяться князю Ярославу.
В полной тишине, тяжело дыша, покряхтывая, спустился Лавр Никитич со степени. Помост долго пустовал. Правда, открывшаяся каждому в своей неприглядной наготе, поражала жестокостью и безысходностью.
На степень поднялся посадник новгородский Юрий Иванкович. Поклонившись поясно народу, он глухо произнес:
– Правду баял Лавр Никитич. Не гордыми, но смиренными должно предстать нам перед князем Ярославом. Просить его слезно о возвращении в Новгород.
В Торжок отправились бояре: Семен Бориславич, Вячеслав Клемятица, Якуна Зубец. Князь Ярослав их принял, выслушал и, усмехнувшись, произнес:
– Никак Господин Великий Новгород смирил гордыню свою и просит о милости? Но еще не время… Я дождусь того, что вы на коленях умолять меня будете принять вас под свою руку! – И, обращаясь к гридям, приказал: – Бояр новгородских – в поруб! В темнице все занято купцами да пришлыми мужиками. А в порубе им самое место! Стольный город ноне не Новугород, а Торжок!
Ярослав, глядя на поникших новгородцев, хохотал долго и от всей души.
Голод в Новгороде усиливался: кадь ржи стоила по десяти гривен, овса – по три, воз репы – две гривны; работный ремесленный люд ел сосновую кору, липовый лист, мох; в отчаянии отдавали детей в вечное холопство, продавали иноземным купцам за краюху хлеба; на торгу, по улицам валялись трупы, их некому было убирать. Лишь собаки да вороны, сытые от мертвечины, лениво тявкали и каркали над обглоданными трупами, наводя ужас на живых.
Долго и тревожно гудел вечевой колокол. На совет пришли немногие. По решению веча в Торжок отправились посадник Юрий Иванкович, бояре Степан Твердиславич и Микифор Полюда. Ярослав выслушал новгородских послов и тоже приказал бросить в поруб, а боярина Микифора, ранее посланного им в Новгород, привести вечером к себе в трапезную.
– Что еще скажешь? – требовательно спросил князь. – Так ли голодно в Новгороде, как говорил о том посадник?
– Так, князь. Я за свою жизнь немало смертей видел, но то, что деется в Новгороде, страшно. Кругом мертвые, а те, кто еще жив, тенями бродят по заваленному снегом городу. Наши пока держатся: и Олекса, и Твердислав Михайлович, и Сбыслав Смена, и Хота Григорьевич. Дворы бояр крепки, и припасов у нас вдосталь. У княгини, жены твоей, ни в чем нужды нет, но есть опасения, что новгородцы, озлобившись, учинят разбой, пойдут на княжеские палаты.
– Хорошо. – Ярослав в раздумье зашагал по горнице. Приняв решение, он остановился перед боярином Микифором. – Вот что: тебе в помощь я дам двух бояр. Вернешься в Новгород и тайно вывезешь из города княгиню.
Через неделю перепуганная, но счастливая дочь Мстислава Удалого упала в объятия Ярослава.
Встревоженный противостоянием князя Ярослава и Великого Новгорода, Юрий поспешил в Торжок. Город был неузнаваем: в короткий срок он разросся, расстроился, был наводнен торговым людом и товаром. Зная, что происходит в Новгороде, и глядя на нагромождения возов с хлебом, Юрий Всеволодович все больше и больше мрачнел.
Ярослав встретил брата на крыльце большого, рубленного из светлой лиственницы дома. Он был весел, радушен и гостеприимен. За трапезой Юрий не удержался и с раздражением спросил:
– Скажи, брат, как намерен ты поступить с Новугородом? Город вымирает, и в твоих руках дать ему жизнь.
– Эка невидаль, перемрет народец новгородский! Чего их жалеть? Сколь славных князей с позором изгнали они из города, сколь бояр неугодных им бросили в Волхов, а дворы их разорили! Нет, брат! Я пожду еще. Пока на коленях, с веревками на шеях не приползут умолять меня прийти в Новугород. И чего бы мне ни стоило, я заставлю их забыть вече!
– А ежели не приползут? Некому ползти будет. Вымрет народ. Что тогда?
– Этих посажу в Новугороде, – кивнул Ярослав на окно. – Видел, сколь народа в Торжке? Надо будет, из Переяславля привезу мужиков, с малых городков.
– Как бы все это бедой не обернулось. Крепки в коленях новгородцы, от веча не отрекутся. Могут призвать на стол Лешку Белого или Мстислава Мстиславича.
– Лешку не боюсь, а тесть мой супротив меня не пойдет. Так что не тревожься, все уладится.
– Дай-то Бог, – вздохнул Юрий. – Тяжело здесь, – прижал он руку к груди. – Чует сердце беду, да не знает, с какой стороны она подкрадется.
3
Несколько дней уговаривало посольство новгородское князя Мстислава Удалого прийти на новгородский стол. Князь понимал, что прийти в Новгород – это значит пойти против Ярослава, а того поддержит Юрий Всеволодович. Опять князь на князя, опять кровь, слезы вдов и сирот. С приходом старости князь Мстислав все болезненнее стал ощущать, как слабеет Русь от междоусобиц, как нищают города и от безлюдья зарастают травой пашни, как поднимают голову враги и все чаще разоряют порубежье. Но позволить, чтобы вымер город, которому долгие годы служил его отец Мстислав Храбрый и он сам, допустить не мог. И князь согласился. Собрав дружину, нагрузив два обоза хлебом, Мстислав выступил из Торопца.
Новгород встречал тишиной. Некому было звонить в колокола. Правда, звонарь сумел подняться на звонницу, но не осталось сил раскачать тяжелый язык. Сверху он смотрел на втягивающихся на Ярославово дворище дружинников торопецкого князя, обозы с хлебом и плакал от бессилия и от счастья. Наконец-то пришло избавление.
Вскоре появилось еще два обоза. Один из Можайска, другой из Полоцка. Оживился торг, появилась надежда у выживших новгородцев на возрождение.
Мстислав Мстиславич понимал, что с тем количеством воинов, приведенных им из Торопца, он не мог идти на Ярослава, и тогда в Смоленск, в Ростов, Псков поскакали гонцы с призывом присоединиться к торопецкому князю, восстановить справедливость и порядок в Белой Руси. Первым откликнулся брат Мстислава – псковский князь Владимир. Он привел три сотни воинов. Вместе с торопецкой дружиной было пять сотен. Какое-то количество ратников мог дать и Новгород, но надежд на это было мало: слишком ослабели новгородцы.
Мстислав не желал зла своему зятю. Перед его глазами не раз всплывали картины свадьбы и счастливые лица дочери и ее мужа. Он надеялся, что Ярослав одумается, отпустит из Торжка пленных бояр и удерживаемые обозы новгородских купцов. И потому в Торжок был отправлен священник поречистее, чтобы увещеваниями, божьим словом привел князя к праведному решению. Но Ярослав даже не выслушал священника. Отмахнувшись от него, как от назойливой мухи, он с раздражением приказал воеводе:
– Чернорясника, что пришел от Мстислава, вывести за город и пустить вольно. И вот еще что: до меня дошел слух, что Мстислав собирает супротив меня войско. Так ли это?
– Так, государь, – склонил голову воевода.
– Почто молчал? – сурово сдвинул брови Ярослав.
– Не был в том уверен.
– И много собрал воинов мой тестюшка?
– Пять сотен.
– И только-то! – рассмеялся Ярослав. Воевода замялся и нерешительно произнес:
– Поговаривают, что к нему идут смоленские полки и брат твой Константин тоже готовится выступить.
– Та-а-ак! – угрожающе повысил голос Ярослав. – Не думал, что Мстислав на родича руку поднимет. Но я тоже не лыком шит. Готовь посыльщиков к братьям моим: к Юрию, Святославу и Ивану. Да вот еще что: новгородские крикуны легко князей меняют, не помочь ли им от Мстислава избавиться? Мужиков из земли новгородской у нас поболе двух тысяч. Отбери из них с сотенку посмышленее, да чтобы нам верны были, и с наказом бунтовать народ супротив Мстислава отправь в Новугород. Остальных же переимать, в железа заковать и по городкам земли переяславской отправить. Кто же воле моей начнет противиться, того без жалости сечь мечами!
