Ознакомительная версия.
– Так зачем напраслину возводить, – выкрикнул махонький дьячок, сидевший рядом с отцом Алексеем. – Вот батюшка, – он кивнул на соседа, – знает. Исповедь у несчастного принимал.
– Цыть, сатана, – прикрикнул на дьячка отец Алексей, – кто за язык тянул? Гореть тебе в аду вместе с геенной огненной.
– Прости, батюшка., cам не знаю, куда несёт меня язык мой, – дьячок испуганно перекрестился.
– Нет, нет. Софья как раз имеет интерес, – вступил Василий.
Курицын тут же с силой дёрнул его за рукав, пытаясь остановить, но тот продолжал.
– Царевна спит и во сне видит сына своего Василия на троне.
– А что скажет отец Алексей? – купец Зубов внимательным взором окинул согбенную фигуру протопопа Успенского собора. – Что Иван Молодой говорил на смертном одре?
– Что говорил, то тайна исповеди. Я даже государю под пытками не отвечу, – ответил отец Алексей решительно. – Знаю одно. Теребить имя несчастного, принявшего мученическую смерть, негоже.
– Я согласен с батюшкой, – наконец, вступил в разговор Курицын. – Помянем Ивана Молодого добрым словом. Был он тихим, послушным сыном, любящим мужем и отцом. Но в решительные минуты для государства нашего мог проявить характер и волю. О добрых делах его мы ещё будем много вспоминать, а сейчас переменим тему разговора, поговорим о делах насущных. Государь наш Великий князь Иоанн Васильевич, слава Богу, в добром здравии, и нестар ещё, так что вопрос о наследнике перед ним не стоит. А если бы и стоял, то имеет государь сына Василия от второго брака и внука Дмитрия. Вопрос в другом. Священнослужители наши позволяют себе рассуждать, каким должен быть Великий князь наш государь. Грозятся лишить его своего благословения, если, не дай Бог, не будет он для них пригож. Вот что говорит архимандрит Иосиф Волоцкий:
«Царь, слуга Божий, даёт человеку и казнь, и милость. Но, если царствуя, он имеет скверные страсти и грехи, сребролюбие и гнев, лукавство и неправду, гордость и ярость, и хуже всего, неверие и хулу, таковый царь не Божий слуга, но дьявол, не царь, но мучитель».
– Прости, Фёдор, – вмешался Иван Волк Курицын. – Это слова не Иосифа Волоцкого, а Иоанна Дамаскина. Из-за скудоумия своего Иосиф крадёт слова святых отцов, учителей наших, выдавая их за свои.
– Ты берёшься доказать это? – спросил Курицын.
– Да, – твёрдо произнёс Курицын – младший. – Составляя Кормчую книгу «Мерило праведное», я перечитал книги отцов церкви Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста и Иоанна Дамаскина. То, что приписал себе Иосиф Волоцкий, слова из 3-й и 4-й «Книг богословия» Иоанна Дамаскина.
– Ну вот, – рассмеялся Фёдор Курицын. – Как эти «грамотеи» могут указывать Великому князю, каким он должен быть, когда у них своего ума нет. Дай им лишнюю деревеньку, и они будут самого дьявола превозносить до небес.
Все засмеялись.
– Боятся церковники, что Великий князь, наш государь будет вершить суд правый, – продолжил Иван-Волк Курицын. – Что будет одинаково справедлив ко всем: и к богатому боярину, и к служилому дьяку, и к купцу, и к иноку, и к сироте, и к вдове, и к нищему, и к убогому. А они хотели бы стоять над ним, быть выше его. Когда судишь других, нужно иметь страх Божий и целомудрие. Иерархи наши не имеют ни того, ни другого. Потому отстаивают старые законы Цареградские, которые ещё при цесарях Юстиниане и Исааке Комнине составлены были. Защищают они сребролюбие и мздоимство церкви. Что говорить, если Владыка наш при поставлении на митрополию должен мзду платить Патриарху Константинопольскому.
– Нет справедливости и правды, – зароптали остальные.
– Расскажи, Иван, о Кормчей книге, – попросил Фёдор Курицын.
– Расскажи, расскажи, – поддержали все собравшиеся.
Говорили допоздна, а когда спорщики разошлись, Мартынка подвёл к Фёдору Васильевичу посланца Елены Волшанки, вдовы Ивана Молодого. О чём они говорили, неизвестно.
На следующий день, ближе к вечеру, Великий князь призвал к себе Курицына.
Дьяк ожидал, что после утраты сына государь изволит беседовать с ним в горнице, но был принят венценосцем в тронном зале, где Великий князь отдавал наказы и принимал гостей. Боясь поднять глаза, подходил дьяк к господину своему. Иоанн Васильевич был на удивление спокоен.
– Бог дал, Бог взял, – тихо произнёс государь в ответ на слова соболезнования и, помолчав, добавил, – ты скажи, Фёдор, не говорил ли чего отец Алексей об исповеди сына моего.
– Нет, ничего, – ответил Курицын.
– Ты подумай, может, невзначай, Софью мою поминал.
Курицын поймал на себе подозрительный взгляд государя.
– Нет, ничего такого не было, – ответил он уверенно.
– Ну, ступай.
Через час привели попа Алексея.
– Почему Иван призвал на исповедь тебя, отец Алексей, а не духовника нашего? – Иоанн Васильевич смотрел строго, да так, что протопоп Алексей внутренне содрогнулся. Видимо, старые дружеские беседы, что проходили меж ними последние годы, были начисто забыты.
– Сие только Богу ведомо, государь.
– А что ты мне поведаешь об исповеди?
– Ничего.
– А если я тебя просить стану.
– Тайна сия велика.
– А если пытать тебя велю?
– Унесу в могилу.
Ну что ж, видать, там тебе и место, – рассердился Иоанн Васильевич, и, топнув ногой, велел вывести отца Алексея за дверь.
По прошествии сорока дней по кончине Ивана Молодого несчастного лекаря Леона вывезли на Болванку, что на Яузе реке, и прилюдно отрубили голову. Глашатай объявил, что за отравление наследника государева. Двумя днями позже в своей опочивальне умер отец Алексей. От чего, никто не знал, ни жена, ни дети. Отец Денис сказал на отпевании, что скончался он по старости лет. С Дрогомиловского кладбища шли молча, как будто нечего было вспомнить о покойнике.
А на следующий день жизнь закрутилась, завертелась, вовлекая московитов в новые дела, так что и подумать о событиях недавних недосуг было. Утром Курицына ждал посланец из Ливонии, который сообщал о прибытии в Ревель корабля с немецким послом. Видели его в Ревельском магистрате вместе с Юрием Траханиотом, где оба занимались выпиской разрешения на въезд в Московию.
Доктор Георг фон Турн – так звали посла – магистр философии, теологии и филологии, был не в меру озабочен. Ещё на палубе корабля, отправившегося в плаванье из Любека в начале июня, обдуваемый холодными балтийскими ветрами, он ворошил в памяти слова короля Максимилиана.
«Главное, Гер фон Турн», – наставлял король посла, – «добейтесь от Великого князя такого договора, который бы был нам более выгоден, чем московитам. Московский властитель должен оказать моему королевскому высочеству помощь в возвращении истинного и праведного моего отечества и наследия – Королевства Венгерского. Противники мои – король чешский Владислав, его отец, польский король Казимир, и любой другой из оставшихся сыновей Казимира – Александр или Сигизмунд – если он будет претендовать на венгерскую корону, то ли под предлогом, что зван на трон венгерскими князьями, то ли по своему уразумению. В любом из этих случаев Великий князь должен держать брань на короля польского или его сыновей и вести с ними войну до тех пор, пока не исправит дело по его, Великого князя, доброму усмотрению и к моему полному удовлетворению. Мы же ничего Великому князю московскому не должны обещать и никакой помощи не должны оказывать…»
Вёз фон Турн и образчик договора, написанный рукой короля. Его надлежало утвердить и скрепить золотой печатью Великого князя.
Трудности посол предвидел большие, так как ещё от рыцаря фон Поппеля наслышан был о величии и могуществе государя всея Руси. Как убедить Иоанна подписать договор, где у одной стороны были бы серьёзные обязательства, а у другой – вовсе никаких? Тут следовало поразмыслить. Чем и был отягощён учёный доктор фон Турн, рассеянно внимавший попутчику своему – учёному греку Юрию Траханиоту, верному слуге двух господ, Великого князя Иоанна Васильевича и супруги его царевны Софьи.
А Юрий Траханиот предлагал дела интересные. В Новгороде Великом советовал немцу увидеться с Владыкой Геннадием, архиепископом Новгородским, в Москве после встречи с государем обязательно нанести визит царевне цареградской Софье, которую государь уважает и слушает. А с государевым дьяком Курицыным, упреждал грек, вести себя нужно осторожно – тот сильное влияние на Иоанна Васильевича имеет.
В Москве приняли Делатора, так мы будем теперь называть фон Турна, более тепло, чем фон Поппеля, которого бояре именовали не иначе, как прелестником, т. е. обманщиком. Простим московитам некоторую доверчивость и простодушность, а также слабость в языкознании, которые, впрочем, объяснялись довольно просто. Первое. Что касается имени. Делатором посла называли потому, что Юрий Траханиот в ответном слове императору Фридриху и королю Максимилиану называл фон Турна на ломбардском языке «де ла Торе». Спутникам Траханиота послышалось «Делатор», так с их лёгкой руки это имя и закрепилось в русских документах и летописных сводах. Второе. Пышность, торжественность приёмов и более серьёзное отношение к новому германскому послу было вызвано тем, что «Делатор – фон Турн» держался скромно, но с достоинством, с первого взгляда вызывая всеобщее уважение – опять же, бояре сравнивали его с фон Поппелем, отчего новый посол много выигрывал.
Ознакомительная версия.
