налево? — гадал Лонгин.
— Направо, — сказал Бесс, — посмотри вон туда.
Довольно далеко от них, шагах в тридцати, поперёк оврага лежало бревно, покрытое двойной шубой зелёного мха и снега.
— Что там? — не понял Лонгин.
— Плешь видишь? — спросил Бесс, — в одном месте снег сметён. Кто-то через бревно перелезал.
— Глазастый ты, Сальвий, — похвалил Лонгин.
Разведчики разделились на две группы, и пошли в указанном направлении по обоим берегам оврага. Лонгин не хотел мочить ноги, к тому же на пути ещё не раз встретились поваленные деревья, перекрывавшие ручей, словно мостки. Их покрывали нетронутые ноздреватые шапки снега. Если здесь и прошёл человек, то бревна он или перешагивал, или подлезал под ними.
Бесс сосредоточенно крутил головой, опасаясь пропустить место, где незнакомец выбрался из оврага. Один раз ему показалось, что он увидел след, но тот, как оказалось, принадлежал оленю, которому зачем-то не так давно приспичило переправиться через ручей.
Сальвий пребывал в задумчивости и его невысказанный вопрос к самому себе озвучил Лонгин:
— Что, если этот ублюдок специально снег с бревна стряхнул, чтобы след запутать?
— Может и стряхнул… — буркнул Бесс.
Декурион остановился, покосился на небо. Начинало темнеть. Шли уже долго и Лонгин все больше нервничал.
— Надо было разделиться, — сказал один из разведчиков.
— Ага, разбежались, — ответил другой, — тут ещё не известно, кто кого ловит.
Лонгин покачал головой.
— Возвращаемся. На ночь я в этом лесу не останусь.
* * *
Установилась тёплая погода и пушистое белое покрывало, укрывшее землю на несколько дней, исчезало на глазах. Это весной слежавшийся снег долго тает и остаётся в низинах даже тогда, когда вовсю уже набухают почки на деревьях, а сейчас зима ещё только пробовала силы.
Искать следы в сыром чёрном лесу стало сложнее. Когда двумя днями позже без вести пропал ещё один ауксилларий, поисковые партии снова вернулись ни с чем. Хотя в этот раз невидимый похититель наследил сильнее.
Три десятка солдат вспомогательной когорты (на этот раз не злополучные бритты) валили лес для строительства лагеря. Здесь же, прямо на месте, очистив бревна от сучьев, раскалывали их клиньями на доски (а иначе здоровенные лесины было бы очень трудно вывезти к лагерю). Двое ауксиллариев сосредоточенно занимались этим делом чуть в стороне от товарищей, когда все произошло. Никто ничего не услышал.
Когда их хватились и пошли искать, один обнаружился сразу. Он был мёртв. Убийца перерезал ему горло. Второй бесследно исчез.
Когда о происшествии узнал Адриан, он пришёл в ярость.
— Расслабились?! — бушевал претор, исподлобья взирая на вытянувшихся по струнке центурионов, — решили — всё, война окончена?! Кто отменил приказ все работы вне лагеря проводить с охранением?!
Центурионы, многие из которых были значительно старше претора, потупив глаза, переглядывались, словно зелёные тироны. Действительно расслабились. Виной всему — отрубленная голова царя даков. Это она заставила их забыть, что они не в относительно безопасной Мёзии, где и то постоянно соблюдались меры предосторожности при внешних работах.
Виновных Адриан наказал удержанием части жалования. Покричав, не стал слишком зверствовать, всё же провинившиеся были людьми весьма заслуженными. Они и сами от себя не ожидали подобной беспечности.
— Я его поймаю, — пообещал Гентиан.
— Как? — спросил Адриан.
— Как ловят зверей для венаций, — отметил молодой трибун, — отец мне рассказывал, в Первом Германском как-то создали специальный отряд медвежатников, так те за полгода наловили пятьдесят медведей.
Венация — бой гладиаторов-бестиариев с дикими зверями, который, как правило, устраивался перед началом состязаний обычных гладиаторов.
Первый Германский, стоявший в Колонии Агриппине немало «отличился», перебегая в годы смут от одного бунтовщика к другому. Легион трусов и мятежников, в итоге расформированный Веспасианом, его старались не вспоминать. Адриан поморщился.
— Твой отец не служил в Первом Германском.
— Разумеется нет, — усмехнулся Гентиан, — любое отношение к этим позорным ублюдкам весьма повредило бы пути чести, а мой отец…
— Так как ты собрался ловить убийцу, Гентиан? — перебил его Публий Элий.
— Как медведя, разумеется, о чём я и толкую.
— Он ведь не медведь, — покачал головой Адриан.
— Как знать, — хмыкнул Гентиан.
— Следы вполне человеческие.
— Это не важно. Полагаю, ловить следует, как медведя.
— То есть посадишь козлёнка в ловчую яму и затаишься поблизости? — спросил Адриан тоном, в котором явственно угадывалась насмешка.
— Почти, — ответил трибун, — этот, с позволения сказать, «не медведь», похоже, очень любит жрать бриттов. Вот тебе и козлёнок.
— Своих людей подставишь, как наживку? — удивился Адриан.
Трибун кивнул.
Публий Элий пристально посмотрел на него, но ничего не сказал.
«Вот же мерзавец».
— Разумеется, найду добровольцев, — пообещал Гентиан.
Легат не ответил.
— Да, кстати, претор, почему бы тебе не продолжить успешный почин предшественников? У тебя же тоже Первый легион. Хоть и не Германский, но всё же. Может выдашь мне «медвежатников»? Поддержишь, так сказать, славные традиции?
Гентиан улыбался. Публию хотелось съездить ему по роже.
* * *
— Вот нас-то нахрена погнали? — ворчал Гней Прастина, подбрасывая в чахлый костёр хворост, — если варвары режут ауксиллариев, пусть бы те и ловили их. А мы здесь причëм, а дрочила?
Легионеры Первого Минервы сидели несколькими группами возле костров, разведëнных на дне оврага. Было их тут четыре контуберния, а чуть поодаль, в паре сотен шагов, возле дороги, расположилось полдюжины бриттов-ауксиллариев. Половина на виду, нагло и беспечно, другая половина скрытно. Первые служили наживкой для варваров, вторые в засаде — подмога. А легионеры должны были прихлопнуть неведомых убийц, если бритты сами не справятся. Скажем, если тут вовсе не один варвар орудует, а целый отряд.
Бритты вызвались добровольцами. Гентиан посулил им при успехе, то есть при убийстве или изловлении непримиримых варваров, что нападают из засад, всех добровольцев сделать дупликариями и, помимо этого, щедро наградить разовой донативой, без удержания. В размере полугодовой платы. Из своих средств, коих у него, сына сенатора, имелось в достатке.
Дупликарии — легионеры, получавшие двойную оплату. Донатива — денежные подарки легионерам от императоров. Почти всегда половина донативы удерживалась до выхода в отставку, чтобы солдаты не промотали всë за годы службы и не вышли «на гражданку» нищими.
— Начальству виднее, — пробормотал Корнелий Диоген, — и прекрати меня так звать.
Он негромко разговаривал с Авлом Назикой на греческом, чем изрядно раздражал Балабола, который не понимал ни слова. А вот Молчаливый Пор, похоже, понимал, потому как слушал с интересом и даже временами морщил лоб, совсем по-детски, когда в речи товарищей проскакивало нечто сложное.
Для Авла греческий не был родным, но он изучал его охотно и уже
