Мелмордха рассказывал нескольким мужчинам во главе стола большей частью о воинах, приходящих в Дублин, кто они такие, откуда пришли и чего можно ожидать от них.
— Верховный Король подымет Дэл Кэйс, может быть, некоторых других.
— А что Мелсечлэйн? — спросил человек в плаще из серебристых лис.
— Мелсечлэйн властвует в Кончубаре, — сказал Мелмордха, — я не знаю, что он будет делать. Вот Мюртах знает его лучше, чем остальные. Что ты скажешь, Мюртах?
Мюртах резко поднял голову и задумался. Он вспомнил Мелсечлэйна в Кэтхэйре.
— Он придет. Может быть, он не будет сражаться, но он подымет армию.
Человек в плаще из серебристых лис сказал:
— Почему ты думаешь, что, может быть, он не станет сражаться?
Мюртах взглянул на Мелмордху, словно задавая ему вопрос.
— Он будет выжидать, возможно. Смотреть, кто из нас выигрывает, и иметь свежую армию, чтобы сражаться с победителем.
— Почему он будет так действовать? Если ирландцы выиграют…
— Он хочет вернуть себе верховный трон, — сказал Мюртах. — Если выигрывает Верховный король, то Мелсечлэйн станет… Но, может быть, он станет сражаться с Верховным королем против нас. Я не знаю.
— Ты Мюртах О'Каллинэн.
Мюртах кивнул и отправил кусок мяса в рот. Рыжеволосый датчанин сказал:
— Брат Сирбхолла-Убийцы Датчан? Мюртах снова кивнул.
— Я слышал, — спокойно сказал Бьорн, — что ты что-то вроде арфиста.
Мюртах поднял взор и взглянул прямо в невыразительные темные глаза Бьорна. Бьорн улыбнулся и обтер свой рот длинной рукой.
— Бьорн, — сказал Мелмордха, — этот человек гость в моем доме.
— Мы тоже.
— Ну и что из этого? — сказал Мюртах. — Я арфист, датчанин. А тебе разрешено убивать арфистов?
Бьорн снова улыбнулся.
— Убийство арфиста приносит несчастье. Мужчина, сидящий рядом с Мюртахом, сказал:
— Он дважды убивал людей за ложь, когда они говорили, что они арфисты. Он сказал, что они вообще не были арфистами.
— Тихо, — сказал Бьорн, — он говорит, что он арфист. Не запугивай его, а то у него будут руки трястись.
Мюртах поднял одну руку и оглядел ее. Пальцы дрожали. Бьорн засмеялся, Мюртах сказал:
— Если ты хочешь песен от меня, ты их получишь. Он откинулся и позвал слугу:
— Пойди и принеси мою арфу. Она в моих вещах. Там два инструмента с натянутыми струнами. Принеси их оба. И острые штучки, с которыми играют на втором.
Бьорн откинулся назад.
— Ты говоришь, как арфист.
— Я и есть разговаривающий арфист, я не пою. Мелмордха сказал:
— Бьорн, тебе не следует приставать к нему.
Бьорн немного повернул голову, достаточно, чтобы краем глаза видеть Мелмордху, улыбнулся и снова посмотрел на Мюртаха. Мюртах подумал обо всех историях об этом человеке, обо всех убийствах, и налетах, и долгих путешествиях, он подумал, что Бьорну, должно быть, до смерти надоело жить с его репутацией, и он почувствовал жалость к нему.
Он встал, чувствуя некоторую слабость в коленках, пошел к двери в маленькую переднюю комнату и открыл ее. Там сидели и играли в кости двое слуг. Мюртах прошел через комнату и запер дверь во двор.
— Никого не впускайте сюда, — сказал он им, — пока будете слышать звуки арфы в большой комнате, и сами не вставайте в дверь.
— А Бьорн там? — спросил один из слуг.
— Да. Достаточно скоро вы сможете вывезти мертвое мясо. Он зажег фонарь, повесил его на дверь, выходящую во двор, и вернулся обратно в большую комнату. Эту дверь он прикрыл, оставив небольшую щель, немного шире его ладони. Он прикинул, что расстояние до головы стола было около пятидесяти шагов, для уверенности он их просчитал. Слуга уже был там с его арфой и луком.
— Все оставайтесь здесь, — сказал Мюртах. Он огляделся. Бьорн сидел, положив обе руки на стол. Его корона была сдвинута на затылок, но больше он не улыбался. Другие сидели недвижно. Мюртаха удивило его собственное спокойствие. В его коленях по-прежнему была слабость, но это все. Он натянул тетиву лука и посмотрел на дверь. Свет фонаря из той комнаты проникал сюда из щели. Он выбрал стрелу, поднял лук и быстро выстрелил, прежде чем его пальцы начали дрожать. Он опустил лук и высвободил тетивуnote 18.
Теперь все люди вокруг стола были уже на ногах и взирали на дверь. Один из них выругался себе под нос:
— Он поразил его через отверстие замка.
— Через щель, — поправил Мюртах. — Отверстие для замка слишком мало для наконечника стрелы.
Он взял арфу и пошел к главному месту и сел, держа лук на коленях.
— Бьорн, ты все еще хочешь мою песню?
Все остальные начали смеяться и бить ладонями по столу. Бьорн улыбнулся, не сжатыми губами, а так, как улыбаются маленькие дети.
— Я немного шире, чем эта щель, — сказал он, — если ты играешь на арфе так же хорошо, как на другом инструменте, то нет надобности в таких фокусах.
— Хорошо сказано, — заявил мужчина в плаще из серебристых лис.
— Я не играл на арфе с тех пор… с тех пор, как мой брат был убит. У меня нет желания умереть из-за того, что у меня не было практики.
Он сыграл на арфе музыкальную фразу, потом подтянул одну струну и сказал:
— У кого-нибудь из вас есть любимая песня?
— Сыграй то, что тебе самому нравится больше всего, — сказал Бьорн.
— Тогда вот песня о детстве Качулэйна — точнее, там три песни, первую исполняет Ферпос.
Первая была самая легкая из трех. В ней рассказывалось, как Качулэйн явился к Эвейн Мача в Ольстере и победил трижды по пятьдесят ребят Кончубэра в их играх, Качулэйну было только семь лет. Эта музыка походила на ритмы ирландского хоккея, что нравилось ему больше всего. Время от времени он произносил одну или две строчки, так что слушатели могли следить за тем, о чем рассказывала музыка.
Вторая история была более трудной — «Рассказ Кормака Корлонгэса». Кончубэр пошел в дом кузнеца Кулэйна и послал за Качулэйном, чтобы встретиться с ним там. Часть музыки была, как потрескивающий огонь, это напомнило ему Од, и на какой-то момент он почти запнулся. «Но Качулэйн пошел непредупрежденный к цепной собаке, которая охраняла собственность кузнеца. Мальчик пришел к дому кузнеца, и собака напала на него», — раскаты арфы и резкий лай заставили по крайней мере одного датчанина подпрыгнуть. «Но маленький мальчик убил чудовище, а в уплату кузнецу он стал цепной собакой кузнеца, пока тот смог найти другого. Поэтому его стали называть Качулэйн, Пес Кулэйна».
— Не могу поверить, что у тебя не было практики, — сказал Мелмордха, — никогда не слышал, чтобы ты играл так хорошо.
— Не перебивай, — сказал Мюртах. — Теперь песня Фьяча мак Фирэбы.
Качулэйн стал воином и ускакал с возничим Юбаром в оплот сыновей Нэхтена, о которых говорили, что число ныне живущих ольстерцев не превышает числа павших от их рук.
… Первое сражение было достаточно легким, но второе заняло больше времени, он должен был обращать внимание, чтобы его пальцы не цеплялись друг за друга. Он чувствовал, что подступает самая трудная часть, у него все напряглось внутри, но впервые в жизни он прошел через нее, не защемив струны. Третье сражение не представило трудностей, но в целом музыка была столь чудесной — диапазон и соревнующиеся интонации — что она захватила его, и он забывал читать строки стихов. В концовке высокий чистый голос мальчика Качулэйна вознесся, словно птица, рвущаяся к солнцу, вознесся над всей остальной музыкой и завис там, пока низкие голоса замолкали и наконец стихли. Когда он взглянул на датчан, то увидел, что их лица светились.
Он положил арфу на колени и взял чашу с вином. Некоторое время никто не говорил и не двигался, наконец Бьорн повернулся к мужчине в плаще из серебристых лис и сказал:
— Теперь я понимаю, почему ты хочешь быть королем ирландцев, Бродир.
— Ты голоден? — спросил Мелмордха.
Мюртах покачал головой. Он опустил чашу и подвинул ее слуге, чтобы тот наполнил, и снова поднял арфу. Люди в зале разговаривали, и под гул их голосов он сыграл несколько мелодий, которые привык играть для практики. Они все также ели и швыряли кости на пол собакам, которые дрались за них. Мелмордха нагнулся и показал, что хочет поговорить с Мюртахом, когда тот закончит.
— Да? — спросил Мюртах, отложив арфу.
— Ты всегда должен иметь при себе арфу.
— Нет. Есть множество вещей, которые ты делаешь лучше всего, если оставляешь их самих по себе.
— Ты имеешь в виду дело с Мелсечлэйном?
Мюртах издал три острых ноты на арфе, словно высокий смешок.
— Да.
— Я думаю, короли полагают, что нас прибудет больше, чем будет на самом деле.
— Это еще одно соображение.
Бьорн вдруг стал сердиться на что-то, теперь он наклонился вперед и ударил мужчину, стоящего перед ним через стол.
— Заткнись, я хочу послушать этого арфиста.
В зале немедленно наступила тишина. Бьорн снова сел, поглядывая вокруг себя. Он повернулся к Мюртаху и окликнул его:
