– Мария, – вновь задал вопрос Варнава, – ты иудейка или язычница?
Мария спокойно встретила его взгляд.
– Я христианка. Меня крестил сам Учитель.
Леонидас и равви Амаха улыбались. Мария повернулась к Петру:
– Как ты думаешь, зачем тебе был послан сон в котором сам Господь сказал, что нет в Его творении нечистых животных? Чтобы ты заставил себя пойти к римлянину Корнелиусу и рассказать ему об Иисусе.
Петр не понял сути вопроса.
– У тебя ведь был и завет Иисуса: «Идите и расскажите всем…»
Петр колебался, но наконец сказал:
– Это непростой шаг для иудея. Но я смирился, я странствую по миру и несу Его слова язычникам.
– Ты никогда не задумывался над тем, что иудеи единственные в мире, кто делит людей на правоверных и язычников? – спросил Леонидас.
Во внезапно возникшей тишине вновь упрямо зазвучал голос грека:
– Люди, как монеты, несут на себе отпечаток – своего воспитания. Но вы – единственные, кто утверждает, что истина ведома вам одним. Это сложно понять.
– У нас есть Божье слово. Он избрал нас, – ответил Варнава.
Леонидас тяжело вздохнул.
Павел все время давал знаки мальчишке-писцу, и каждое произнесенное слово было им записано, но теперь он неподвижно сидел и глядел на Марию.
– Уже в первую нашу встречу ты обвинила Петра в том, что он выгнал тебя и тех, кого ты называешь ученицами Иисуса. Но если бы Петр послал женщин проповедовать учение Иисуса, его задача оказалась бы невыполнима.
– Почему же? – удивилась Мария.
– Тебе очень хорошо известно, что закон велит женщине спокойно учиться и все время подчиняться. Я никогда бы не позволил женщине проповедовать наше учение.
– Но почему?
– Потому, что Господь создал Адама первым. И еще потому, что именно женщину смог искусить змей, а она совратила мужчину.
Мария и Леонидас словно застыли, глядя друг на друга. Равви Амаха взволнованно заговорил:
– В другом месте в Писании говорится, что Бог создал людей по своему образу и подобию. «Мужчиной и женщиной сделал он их».
Он обратился к Леонидасу:
– Согласно иудейскому богословию – у Мудрости женская сущность. В Писании рассказывается о Софии, дочери Бога, рожденной задолго до человека. Она посещает землю для того, чтобы люди научились познавать и слушать.
Он перевел дыхание.
– Мне всегда казалось, что ее заповеди имеют большое сходство с тем, что говорил Иисус.
Ответ Павла был краток:
– Ты цитируешь плохо известные мне части Писания.
– Но ты ведь книжник, фарисей! – воскликнул Леонидас. – Среди прочего ты согласился с заветом Учителя нести Его слово людям. Мне многое известно о твоих делах, Павел, больше, чем ты думаешь. Насколько я понял, твоя успешная деятельность по созданию христианских общин держится на свободных и самостоятельных женщинах. Лидия в Филиппах, Дамарис в Афинах и Присцилла в Коринфе. Еще одна Присцилла в Риме и Лидия в Тиатире. И это далеко не все из них.
– В разных местах разные обычаи, – начал было оправдываться Павел, но своим видом выдавал, что загнан в угол.
– Я знаю также, что тебя тревожат дела в Коринфе. Там есть женщины, которые считают себя посланницами Мудрости. Они верят, что жизнь и деяния Иисуса – продолжение учения Софии, – заявил Леонидас.
Лицо Павла ожесточилось, но ему нечем было парировать.
– Но важнее всего то, что сам Иисус не смотрел на женщин как на низшие существа. Ты, Петр, разве не помнишь, о чем Он однажды говорил?
– Ты имеешь в виду Его слова о том, что мужчины должны стать подобными женщинам, а женщины подобными мужчинам, – неохотно отозвался Петр. Он некоторое время помолчал, словно обдумывая что-то, а потом вновь заговорил: – Я тогда этого не понял, не понимаю и сейчас.
– Это, тем не менее, не так уж и сложно, – саркастически ответил Леонидас. – Но мне пора заканчивать, нельзя же использовать предрассудки в качестве аргументов.
Варнава побледнел от гнева:
– Хочешь сказать, предрассудков нет у тебя, последователь Зевса и прочих отвратительных идолов?
Леонидас расхохотался:
– Я никогда не исповедовал культ Зевса. Кстати, ты совсем не разбираешься в греческом пантеоне, он гораздо более символичен, нежели ты думаешь. Сейчас я, как и Мария, христианин. Прискорбно то, что вы все еще скованы старыми догмами.
Мария наполнила чаши гостей, они выпили и, несмотря ни на что, расстались как обычно. Внезапно на ум Леонидасу пришло, что иудеи любили переливать из пустого в порожнее. «Это их отличительная черта», – невольно подумал грек.
Прощаясь у ворот с Марией, Павел сказал:
– Когда-нибудь ты должна будешь рассказать о том, что видела в день Воскресения. И о Его смерти.
Мария закрыла глаза.
– Тебе до сих пор больно? После всех этих лет…
– Да.
По дороге обратно в синагогу Варнава заявил:
– Она хочет, чтобы мы отреклись от наследия наших предков.
– Насколько я понял, именно этого требовал ваш Учитель, – ответил равви Амаха.
Павел не принимал участия в разговоре, он молчал, отдавшись размышлениям о том, каким образом Леонидасу удалось столько узнать о христианских собраниях в греко-римском мире. И прежде всего, откуда грек получил сведения о внутренних распрях в Коринфе? «Однажды я спрошу его, и он ответит», – подумал Павел.
– Давай до обеда погуляем по саду? – предложил Леонидас, когда Мария вернулась в беседку. Она, улыбаясь, кивнула.
– Считаешь, нам стоит остыть?
Леонидас засмеялся.
– Ну, вообще-то я ни удивлен, ни обеспокоен.
По петляющей тропке взобрались они на верхнюю террасу, и взгляды их обратились к морю, в котором вскоре должно было исчезнуть солнце.
– Я кое о чем хотел сказать тебе наедине, – заявил Леонидас. – Ты заметила, что Терентиус постоянно крутится рядом во время наших бесед с апостолами? Он как всегда учтив и замкнут, но уши его прямо-таки горят от любопытства.
Мария выглядела такой потрясенной, что Леонидас не выдержал и рассмеялся. Потом он внезапно посерьезнел. Увидев, как покраснела Мария, он поспешно сказал:
– Ты не должна бояться. Он предан и деликатен – это он впитал с молоком матери.
– Я не боюсь, – возразила Мария. – Мне стыдно. Я вдруг поняла, что Терентиус с женой в моем доме стали чем-то самим собой разумеющимся, словно это не люди, а мебель. Это ужасно.
Леонидас удивился.
– Он ведь сам держит дистанцию.
Мария молчала, так и было, но Иисус никогда бы этого не одобрил, Он бы заставил их встретиться и поговорить.
Леонидас продолжал:
– Когда я покупал обоих у Ливии, она мимоходом заметила: единственное, что можно поставить в вину Терентиусу, – это их с женой принадлежность к ужасной христианской секте.
Мария остолбенела.
– Ты ведь понимаешь, какое впечатление на него произвело то, что ты оказалась Марией Магдалиной. В Антиохии есть секты, для членов которых твое имя почти так же свято, как имя Иисуса.
Мария глядела на город, вспоминая, как ходила по этим широким улицам и слушала речи буддистских монахов в шафранно-желтых одеждах и проповеди зороастрийских жрецов. В Антиохии сталкивались персидские учения о вознесении души, иудейское представление о мудрости, вавилонская астрология и греческая философия. Мария часто останавливалась послушать индийских проповедников, их учение о человеческой сущности, которая есть Бог. Она узнавала эти слова, их мог бы говорить Иисус, хотя здесь они звучали иначе. Она никогда не слышала о тайном христианском обществе, но оно, тем не менее, существовало.
Следующим утром, когда Леонидас ушел в контору, Мария приняла решение. Она перехватила Терентиуса по дороге на рынок и твердо сказала:
– Нам нужно поговорить.
Он совсем не волновался, до тех пор пока Мария не предложила ему присесть напротив своего стола в библиотеке. Красивое лицо темнокожего слуги помрачнело, и Мария вдруг поняла, как можно начать разговор.
– Я поняла, что у нас с тобой один и тот же Учитель. Перед лицом Иисуса все люди равны. Если ты настаиваешь на том, чтобы стоять, я сделаю так же.
И она выпрямилась, как статуя, с руками, скрещенными на груди. Неожиданно она заметила, как подрагивают утолки его губ, и удивленно подумала, что слуга почти улыбается. Он сел, Мария тоже.
– Расскажи о своей вере, – это звучало как приказ, Мария сама удивилась собственному тону. Однако слова ее возымели действие, и нубиец, хоть и скудно, но все же начал описывать гностическое собрание. Он рассказал о знании, постичь которое можно, лишь пойдя против своей сущности.
Мария, выслушав его, спросила:
– Как ты думаешь, ты бы мог взять меня на одно из ваших собраний?
– Да.
– Как ты понимаешь, я очень надеюсь быть неузнанной.
