— Только пусть небеса не допустят её превращения в трагедию, — вздохнул Ламотт. — У нас в руках бумага с согласием королевы купить бриллиантовое ожерелье, заверенная её личной подписью. Но каждый новый росчерк пера Вилетта приводит меня в ужас. Я очень боюсь, как бы кардинал не заподозрил неладное.
— Советую тебе выпить стакан вина, мой друг, оно придаст тебе мужества, и закуси ты этим восхитительным рагу из дичи. Его приготовила твоя жена. Мадам, готов расцеловать ваши ручки и даже ножки за отважные действия при выполнении задания. Вы превзошли самое себя...
Через два дня «друзья» кардинала покинули Париж. Сам он томился, не зная, чем занять себя. Когда же самая прекрасная, самая любимая женщина в мире уймёт свои страхи и позволит ему испытать такое блаженство ещё раз?
Наконец кардинал получил долгожданную весточку, листок с золотой каймой со словами, написанными её почерком. Сердце его сразу затрепетало. Это сокровище собственноручно доставил личный камергер её величества, месье Лекло — молодой человек приятной внешности с рассеянным видом праздного гуляки. На нём была новая дворцовая ливрея, но приехал он в обычной карете, чтобы не вызывать ненужных подозрений. Вполне естественно, месье не был посвящён в тайну и посему мог передать кардиналу лишь обычные дворцовые сплетни. Он был несколько удивлён и даже смущён подобным поручением, хотя и старался не подавать виду. Несомненно, Лекло полагал, что в переданном его преосвященству конверте скрывалась какая-то важная государственная тайна. Её величество лично передала ему своё письмо и попросила всё исполнить побыстрее и с должными предосторожностями. Нет, больше она ничего не сказала, но она, была чем-то чрезвычайно взволнована. Она не сказала, нужно ли ему дожидаться ответа.
Кардинал тут же удалился в свою комнату, чтобы прочитать дорогое ему послание наедине, а нарочный тем временем щедро угощался дорогими винами и закусками. Письмо было, по-видимому, написано под воздействием меланхолического настроения. Королева корила себя за то, что вселила хрупкие надежды на личную встречу, но судьбе было угодно, чтобы они не сбылись. К сожалению. Но такая страстная любовь вполне может оправдать подобную неудачу. И хотя они так и не смогли увидеться тогда, в Версальском саду, всё равно они дышали там одним воздухом, и уже одно это — громадное утешение для неё в этой тюрьме, стены которой возведены её высоким положением и дворцовым этикетом.
Письмо заканчивалось слабым, но вполне понятным намёком на бриллиантовое сокровище. Королева ненавязчиво повторяла, что никогда его не наденет до тех пор, покуда не убедится, что сотни драгоценных камней не отражают сотни его возвышенных чувств к ней, его глубокой любви. Бальзам на израненную душу! Кардинал не мог удержаться и написал несколько пылких строк, в которых выразил своё восхищение и заверил в своей нижайшей преданности.
Выйдя снова к Лекло, кардинал увидел, что тот здорово «нагрузился», и заколебался, стоит ли передавать бесценное письмо в дрожащие от выпивки руки.
Вопрос с ожерельем был решён. Кардинал распорядился немедленно привезти к нему Бёмера.
Бёмер тем временем чувствовал себя в подвешенном состоянии. Ему надоели упрёки Бассанжа, который никак не оставлял его в покое, и записка кардинала стала для него поистине божественным посланием.
Когда ювелира ввели в библиотеку, где с величественным видом восседал за столом кардинал, он услыхал от де Рогана благословенные слова:
— Ну, пришло время, месье, приступить к окончательным переговорам по поводу бриллиантового ожерелья от имени её величества королевы. Само имя должно храниться в тайне до гробовой доски. Цена остаётся той, которую вы назвали первоначально. Эта сумма будет выплачена за пять равных взносов. Первый будет сделан ровно через полгода, начиная с сегодняшнего дня, остальные через каждые три месяца до окончательного расчёта. Все взносы осуществляются через меня. Вот договор, который будет представлен на рассмотрение её величества. Она должна скрепить его подписью. После получения договора вы передадите ожерелье камердинеру её величества месье Лекло в моём присутствии. Если всё вас устраивает, то можем подписать немедленно.
Бёмер расплылся в довольной улыбке и стал отвешивать де Рогану один поклон за другим. Сколько времени над его головой витала надежда, не даваясь в руки! Но теперь он располагал честным словом принца, кардинала, должностного лица Франции. Каких же ещё заверений можно требовать? Они поставили подписи под договором. После того как со всеми формальностями было покончено, кардинал угостил Бёмера бокалом превосходного токая. Придворный ювелир летел как на крыльях. Да и оставшийся в доме кардинал был всем очень и очень доволен.
Через сколько испытаний ему самому пришлось пройти! Женская красота обычно чрезвычайно капризна, но эти капризы нужно воспринимать только как естественное продолжение красоты и всячески поощрять их. Где вы видели розу без шипов?
Некоторые из писем, в которых речь шла о бриллиантах, можно было отнести к категории — «и да, и нет», и в этом и состояла их волнующая, возбуждающая пикантность. В последнем, которое де Роган получил от неё, королева требовала, чтобы заключённый договор был представлен на одобрение ей до того, как он вступит в силу, это был тонкий намёк на то, что она в последний момент может изменить своё мнение в отношении столь «незначительного», на её взгляд», дела. Она употребила слово «пустяк». Может, это и пустяк для королевы, что же касается кардинала и Бёмера, то они были прямо противоположного мнения. И что делать ему с договором? Он не может доставить его во дворец без Жанны, а время в таком важном деле могло стать решающим фактором. Он ещё раз перечитал её милые слова, такие естественные и очаровательные в её устах, и теперь лишь истово молился, чтобы Жанна вовремя появилась в Париже: чем быстрее, тем лучше.
Его ожидала невероятная радость и облегчение. Верный друг никогда не подводил. Едва Бёмер ушёл, как на улице послышался стук лошадиных копыт, и в комнату вплыла Жанна, излучающая счастье и радость. От её розовых щёк веяло деревенской свежестью. Боже! Как она кстати! Через несколько мгновений она уже держала текст договора и звонко смеялась, как колокольчик.
— С удовольствием отвезу его в Версаль, мой друг. Ну разве могла бы я продержать вас хоть час в бесполезном томлении, если бы не обстоятельства? Конечно, нет. Вы слишком хорошо меня знаете. Так друзья не поступают. Мой муж всё ещё в Барсюр-Об, и теперь я — свободная женщина. Почему бы мне не поехать сейчас же во дворец? Завтра и вернусь. Налейте мне стакан вина, и я поехала.
Как мог кардинал выразить свою благодарность? Как передать своё необычайно блаженное состояние?
Он сам принёс для графини лучшее вино из своего подвала, поставил на стол закуску — маленькие зелёные устрицы, которые мадам де Ламотт просто обожала, сладкие хлебцы, сальми — вкусное рагу из птицы, замечательно пышный омлет и от души всё приправил ароматным острым соусом. Но даже такое обильное угощение не могло задержать Жанну дольше, чем полагалось по отведённому ею для этого времени, ибо графиню ждали уже во дворце в Версале. Очарованному ею другу никогда не забыть это смуглое личико, сияющих глаз, когда она кивала ему и махала рукой за стеклом кареты, посылая воздушные поцелуи, то и дело прикасаясь кончиками пальцев к своим накрашенным губам. Договор лежал у неё в кармане.
Кардинал отлично спал в эту ночь, ему снились горящие глаза Жанны, её пронзительные взгляды. Едва он закончил ранний завтрак, как эта чаровница уже стояла в его комнате.
— Ну, радуйтесь, ваше высочество! — воскликнула она. — Сегодня очень удачный день! Королева приняла меня, как подобает, по-дружески, я бы сказала даже больше — с искренней любовью. Прежде всего она поинтересовалась, нет ли каких вестей от вас. Я ещё никогда не видела её такой красивой. Щёки пылали, как красные розы, глаза сияли, как голубые мерцающие звёзды, алые губы дрожали, но здесь я вынуждена остановиться. Нельзя испытывать пылкого влюблённого слишком продолжительной отсрочкой. Ну, все заботы уже позади. Вы только посмотрите, что я привезла.
Из маленькой атласной сумочки, где часто хранились записочки в самом надёжном тайнике — на груди, — она вытащила листок, так хорошо знакомый кардиналу. Он развернул его с видом человека, одержавшего триумф. На нём он увидел подпись королевы, чуть ниже подписи Бёмера. Внизу, у самой кромки, он прочитал одну очаровательную строчку: «Очень хорошо, Мария-Антуанетта, французская королева».
Не так много слов, но и их было достаточно, чтобы весенняя непогода превратилась в солнечное жаркое лето. А как удивится этот Бёмер! Старик наверняка скажет: «Господи, а теперь позволь слуге твоему удалиться на покой».
