Он вдруг вспомнил рассказ матери о внезапном сватовстве ее приемного отца, покойного Великого Киевского князя Олега. Как-то в столице рузов их конунг Берт оказал ему такую же честь. Тогда кубок поднесла Олегу дочь конунга Берта, и знакомство с нею окончилось сватовством. Ничего подобного, конечно, не могло повториться, но Свенельд невольно усмехнулся про себя.
— Кубок чести знаменитому полководцу Великого Киева! — крикнул князь Мал и хлопнул в ладоши.
Гридни распахнули двери, и в трапезную, чуть помедлив, точно собираясь с духом, вошла тоненькая девушка, почти подросток. Перед собою она несла большое серебряное блюдо, на котором стоял тяжелый золотой кубок, до краев наполненный фряжским вином. Девочка-подросток не только крепко держала блюдо с кубком, не позволяя расплескаться густому вину, но и двигалась столь легко и грациозно, что Свенельд откровенно залюбовался ею Невольно подумал: «Повезет тому, кого она полюбит..» — и встал, когда она приблизилась к нему
— Будь здрав, великий полководец, — девушка с поклоном протянула Свенельду блюдо.
— Будь здрав, Свенельд! — тотчас же хором подхватили все сидевшие за столом.
Свенельд залпом выпил кубок, поставил его на стол и вежливо склонил голову:
— Благодарю тебя, красавица.
Согласно обычаю, он откинул покрывало из легкого шелка, закрывавшее ее лицо, но несколько задержался с поцелуем, будто что-то напомнили ему вдруг ярко-синие глаза под густыми черными ресницами.
— Счастлив будет твой супруг, княжна Отрада.
Осторожно приник к пухлым устам жесткими, потрескавшимися в боях и на ветрах губами, и тотчас же за столом гости застучали кубками:
— Слава великому Свенельду! Слава!…
Девушка склонилась в низком поклоне и, не оборачиваясь, пошла к выходу А Свенельд, улыбаясь, глядел ей вслед, почему-то взяв в руки золотой кубок, отныне ставший гостевым подарком князя Мала. От смеха и шуток гудел огромный стол.
— Кажется, ты благословил жениха моей дочери, воевода, — сказал князь, когда Свенельд сел. — Мои уши не ослышались?
— Ты — счастливый отец, — Свенельд улыбнулся.
— Может быть, ты хочешь благословить его сейчас лично?
— Конечно, ведь кругом — счастливые люди! Зови молодца сюда, князь Мал.
Гости изнемогали от хохота. Свенельд знал любовь славян к шумному и непременно веселому застолью, понимал, что смеются они над ним, но смеются добродушно, а потому всячески старался соответствовать этому забубенному веселью.
— Так звать? — улыбаясь, добивался князь вторичного подтверждения.
— Зови!
— И ты благословишь их союз, даже если жених крив, горбат и без одного уха?
Одно ухо отрезали у военнопленных, Свенельд об этом знал. Но шутка казалась доброй, и пришел он к древлянам с миром Однако веселье несколько затягивалось, и потому ответил он на последний вопрос Мала вполне серьезно:
— Я дал свое слово.
За столом примолкли. Суровость Свенельда знали, и неуверенно хохотнул только какой-то записной шутник. И тогда князь Мал громко хлопнул в ладоши.
Гридни вновь широко распахнули двери, и тотчас же в горницу, держась за руки, вошли молодые. И Свенельд вдруг напряженно выпрямился в кресле: его старший сын Мстиша, которого он отдал в заложники князю Малу вел за руку княжескую приемную дочь Отраду Оба были в свадебных одеждах, щедро расшитых красным славянским орнаментом по серому фону неотбеленного холста, и ступали торжественно и неспешно. А подойдя к столу, опустились на колени перед отцами, и Мстиша сказал:
— Прости, отец, что не испросил я твоего благословения. Я люблю Отраду, и больше мне нечего сказать.
— Я рожу вам внуков, которые удвоят вашу славу, — тихо сказала невеста и положила перед Све-нельдом букет свежих, только что сорванных белых кувшинок.
Наступило молчание, потому что князь ждал слова Свенельда как отца жениха. И Свенельд заставил себя улыбнуться:
— Благословляю вас, дети мои.
3
Отец и сын смогли уединиться только после обильной и очень шумной трапезы. Князь Мал был счастлив и щедро лил это счастье на гостей, никого не выпуская из-за стола. Угомонился он, только окончательно уморившись, и Свенельда вместе с Мстишей наконец-то проводили в отведенные покои.
— Голова от хмеля не закружилась? — спросил Свенельд, усаживаясь в деревянное резное кресло.
— Нет, — улыбнулся Мстиша. — Я доселе никогда не пьянел.
— Почему же ты не сообщил матери, что выбрал себе жену и получил согласие рода?
Сын открыл было рот, но тут же закрыл его и виновато опустил голову.
— Ладно, я — воин, мое место в седле, — жестко продолжал Свенельд. — Но за что лишать матушку такой радости, сын?
— Я потерял голову, — честно сказал Мстиша. — Как увидел Отраду, так и потерял.
— Это славно, — усмехнулся отец, размышляя, как перейти к важному для всего рода разговору. — Я должен поведать тебе семейную тайну, сын. Пришло время.
— Я слушаю.
Мстиша несколько растерялся, так как полагал, что отец станет говорить ему об особых обязанностях перед собственной семьей, поскольку он вот-вот должен был стать человеком женатым. Но отец вообще был немногословен, пустых разговоров не терпел и, кажется, признал за старшим сыном все права взрослого мужчины, коли завел разговор о семейной тайне. Мстиша никогда не слышал о ней, никто вокруг — ни родные, ни тем паче приближенные, не говоря уже о челяди, никогда ни о какой тайне не упоминали, и он понял, что тайна эта — взрослая. Что отец ожидал именно этого рубежа его жизни. А потому сразу забыл о будущих жарких объятиях молодой жены. Но спросил:
— Квасу принести?
— Принеси.
Мстиша сорвался с места. Он не думал, что жажда вот-вот перехватит отцу горло — он понял, как тому трудно начать разговор, и хотел дать ему время для размышлений. Свенельд был весьма благодарен сыну за такую догадливость, почему и не сказал ни слова, хотя Мстиша совсем не торопился вернуться с квасом.
Наконец он все доставил и уселся перед отцом, по-прежнему погруженным в глубокую задумчивость.
— Налить?
— Налей. — Свенельд помолчал, спросил неожиданно: — Как думаешь, почему мы назвали тебя Мстиславом? Мстишей? Тебе никто этого не рассказывал?
— Никто, отец.
Свенельд опять помолчал, размышляя, с чего начать.
— Моего отца, а твоего деда, воспитанника Рюрика варяга Сигурда, сгноил в порубе князь Игорь, — наконец негромко начал он. — Там дед ослеп и не мог двигаться, настолько малым и темным был этот поруб. Он переслал мне свой меч, нож и огниво. Когда ты исполнишь данную роду клятву, я передам их тебе. Если погибнешь — твоему сыну.
— Какую клятву, отец?
— Я приму ее от тебя, когда мы закончим нашу беседу, — сурово сказал Свенельд, и Мстиша сразу примолк. — В смерти отца моей матери, новгородского Вадима Храбра повинен отец Игоря Рюрик. Асам Игорь повинен в смерти ее приемного отца Олега Вещего. Счет велик, но тебе придется взять его на свою совесть.
— Я убью князя Игоря, — сквозь зубы выдавил Мстиша.
Свенельд усмехнулся:
— И тем отправишь его душу прямехонько к блаженным кострам Вальхаллы? И она, греясь возле них, будет смеяться над нами и всем родом нашим? Не спеши, клятва еще ждет тебя. А пока узнай, что отомстивший Рюрику воин твоего прадеда Трувора Белоголового, Ратимил, нашел способ лишить Рюрика жизни, не пролив ни единой капли крови конунга собственной рукой.
— Как?… Скажи, отец, как он это сделал?
— После клятвы. Мстиша встал:
— Я готов, отец.
— Когда-то конунг Рюрик взял с твоего деда страшную клятву, — сказал Свенельд, поднимаясь. — Твой дед исполнил ее слово в слово, но сын Рюрика отблагодарил его порубом. Поэтому я не люблю варяжских клятв. Ты — уже славянин, носишь славянское имя и знаешь, чем грозит славянину неисполнение клятвы.
— Знаю, отец. Но при мне нет меча.
— Ты поклянешься на моем мече.
Воевода молча положил на стол перед сыном меч в простых, обтянутых черной кожей ножнах. Мстиша знал — мечи в подобных ножнах не носили воеводы. Это был меч варяга.
