чета», вынуждал уже ставшего королем Филиппа IV к решительным военным действиям. Изабелла назначила своего придворного художника Рубенса посредником в переговорах, но результата они не принесли.
Умерла тетка короля в далеком городе Брюсселе такой же нелюбимой, какой туда и приехала. Остался только ее портрет в покоях Его Величества — не того художника и переговорщика Рубенса, другого местного художника, Адриана Брауэра.
На портрете Изабелла Клара Евгения в лучшие свои годы. Красивая и счастливая, в наряде с роскошной мантией и с тремя кольцами на правой руке, складывающимися в одно и отличающимися лишь цветом камней — желтым, красным и синим. Два из них — с желтым и красным камнями — теперь всегда на руке Короля, третьего, с синим камнем, Карлица не видела. Подарил ли Король какой-то из фавориток, или тетка пожадничала, в могилу с собой унесла, не знает. А историю тетки Изабеллы Карлица запомнила.
Ничего хорошего в самой королевской власти нет. Куда как лучше невидимо самими королями управлять. Только этому научиться надобно.
И Карлица учится.
Уроки придворной жизни Карлица постигает в двух классах одновременно.
В первом — прилюдно в своих собственных, почти кукольных широких фижмах и в отстукивающих по полу барабанную дробь туфельках на очень высокой деревянной подошве, чтобы хоть немного выше казаться, но и на колодках, больше похожих на орудие пыток, чем на туфли, она дышит всем в пупок.
В другом классе — босиком, в тоненьких мальчиковых штанишках между юбками Герцогини. Ступни после этого грязные, пол во дворце редко кто дочиста метет, иной раз можно ногу о брошенную кем-то в углу кость или осколок разбитого бокала поранить, но оно того стоит.
В первом из ее классов постижения таинства интриг Герцогиня «свою мартышку» не замечает. Как не замечают папильона. Или банкетку, которая ничего не смыслит в важных делах. Не может же мебель мыслить! Так и Карлица мыслить не должна.
Но в этих очных классах только начальные знания. Самые важные заговоры и интриги не плетутся прилюдно. Свои университеты можно пройти только между ног покровительницы.
Так Лора и растет под фижмами.
Точнее, не растет. Год. Два. Еще несколько. Не растет.
Когда свет высоких окон Эскориала подсвечивает прозрачные ткани и пробивается сквозь тончайшую, фламандского кружева нижнюю юбку, Карлица видит живот, ноги и то, что между ног Герцогини. Густые темные заросли. У нее самой таких зарослей нет. И всё, что должно быть женское, у нее как игрушечное.
Стыд от своей неполноценности не сравним ни с каким другим стыдом. Когда Герцогиня, не замечая ни ее, ни прислужниц, ни папильонов, принимает ванну или переодевается и из жесткого корсета вываливаются две пышные груди с круглыми темными сосками размером с яблоко, Карлица испытывает жгучий стыд. За то, что она сама не такая.
Смотреть в зеркало на себя голую Карлица не решается. Ни разу не видела себя в полный рост без одежды — со стыда бы сгорела. Нагота — это стыд! В той старой серой жизни их били плетками, заподозрив, что кто-то за кем-то во время справления нужды подглядывает.
Всё, что Карлица видит, наклонив голову вниз — соски размером с незрелую горошину. И всё.
Она ждет.
Скоро-скоро придет время, и груди у нее вырастут. Такие же пышные, как у Герцогини. С ее телом такая грудь будет смотреться еще пышнее.
Ростом ее господь обидел, но груди-то от роста не зависят. У карлиц бывают груди. Пробираясь в мастерскую придворного живописца Диего, сеньора Веласкеса, она видит на картинах не только Его Величество, покойную королеву и повернутый к стене портрет некогда всесильного первого министра Оливареса, но и портреты разных карлиц.
Груди других карлиц на их портретах вызывают у нее интерес больше, чем всё остальное. Груди у них есть. Едва ли не больше, чем у самой Герцогини.
У них есть! И у нее будут! Все говорят, вот придут крови, и груди вырастут. Нужно только подождать.
Обидел господь телом. Но вернул разумом и хитростью. И жаждой учиться. У такой искусной мастерицы интриг, как ее Герцогиня.
Если она хочет стать Первой с большой буквы, самой большой вне зависимости от роста Придворной Дамой, ей надо знать всё, что творится во всех покоях дворца!
Научиться легко, как в двери заходить под любые фижмы и выбираться из-под них. Двигаться шаг в шаг. Не дышать Герцогине или другой, еще более важной даме в пупок. Не глотать шумно. Не чихать от пыли, поднимаемой юбками. Не кашлять. Даже сердце свое ей нужно научить громко не стучать.
На ее счастье, эти новомодные фижмы настолько неудобны, что дама и сама не понимает, что ей мешает — жесткий каркас шириной в два паса или запутавшаяся между ног карлица.
Карлица сама терпеть не может свои фижмы для парадных выходов в свет. Но Герцогиня требует быть при полном параде, когда берет ее с собой, и приходится испытывать все эти муки. Благо под ее фижмами не поместится даже кошка, разве что мышь.
Герцогиня как маршал на поле битвы. Выстраивает свои войска в нужную диспозицию. Герцог плетется в арьергарде, чтобы выступить на переднюю линию и возглавить атаку, когда его госпожа скажет. А она скажет! Только прежде свою линию обороны идеально выстроит. И передовые отряды для атаки подготовит. И лазутчиков в стан врага зашлет.
А лучший лазутчик кто? Конечно же она, Карлица! Незаметная. Как пустое место. Кто заметит Карлицу!
— Я буду заходить в нужные мне кабинеты и покои. Садиться в кресла или на диваны. И вскоре уходить, а позже возвращаться.
Учит «свою мартышку» Герцогиня:
— Тебе нужно незаметно под кресла-диваны перелезть и сидеть там, пока я снова не приду. И слушать! Всё внимательно слушать. Запоминать, а после мне слово в слово передавать.
Так Карлица узнает, в какой части дворца метут полы лучше, а где ковры не вытряхиваются веками: искусство не чихать от вони и пыли ей приходится возвести в абсолют. Даже если очень чихнуть хочется.
Учится тереть переносицу, зевать, проглатывать чих, подавлять его в горле. Много чего еще учится делать со своим организмом, чтобы он не выдал своего присутствия.
Превращаться в неодушевленный предмет. Лишнюю ножку от дивана или кресла.
Долго сидеть без воды.
И без обратной надобности.
Не мерзнуть.
Не плавиться от зноя.
Превращаться в слух.
Всем своим тельцем превращаться в слух, чтобы потом всё дословно пересказать Своей Обожаемой Герцогине.
Или не всё пересказать… Но об этом она подумает после.
В первый раз Герцогиня ловко
