Ознакомительная версия.
Строитель провёл рукой по глазам, словно снимал наваждение, и двинулся на восход по тропе, давно проложенной по гребню валов. Возле коновязи у южной срединной башни его поджидал серый в яблоках конь.
Издали могло показаться, что склоны Боголюбских холмов изрезаны ручьями, а вершины покачиваются, как гребни огромных волн. Вблизи ручьи оборачивались вереницами землекопов, идущих в затылок с корзинами за спиной. Волны превращались в башни, валы и стены, растущие на глазах и меняющие очертания. Всё двигалось, грохотало, тянулось вверх. Строилась гридница и оружейная, возводился дворец в два яруса. Обращённая главным входом к закату, поднималась Рождественская церковь. Внутренний переход через лестничную башню свяжет хоры церкви с дворцом.
В стороне, куда не долетала выбрасываемая земля и где грохот был приглушён вставшими в ряд берёзами, расположилась артель камнесечцев. Состояла артель из восьми человек: сам Горазд с сотоварищем-москвичом, владимирец, работавший с ними в Ростове, и четыре болгарских резчика из числа явившихся на княжий зов. Восьмым к артели прибился Дёмка. В закрытом помещении по летней поводе камнесечцы нужды не испытывали. Защитой от солнца служил дощатый навес, уложенный на столбы. Задняя стенка образовалась из плит, припасённых для вымостки большого двора.
Дёмка навес покинул, перебрался поодаль. В тени разросшихся мелких берёз он устроил собственную мастерскую. Перед ним, прислонённая к кочке, лежала плита. Девичье лицо с грубо намеченными чертами высоко выступало из камня. Сменив тяжёлую киянку на лёгкую и выбрав самый короткий закольник, чтобы лучше чувствовать известняк, Дёмка снимал тонкие срезы со лба, щёк, крыльев прямого носа. «Стук-стук камне-се-чец». Киянка била несильно и быстро. «Скол-скол». Рука покачивалась, смягчая удар. Вместе с белыми крошками, летевшими по сторонам, с лица уходило чужое, ненужное, лишнее, всё, что огрубляло черты. «Стук-стук камне-се-чец». Дёмке казалось, что с каждым ударом он разгоняет туман. Стали видны ясный лоб и большие глаза, проступили высокие скулы, округлился узкий подбородок. «Стук-стук-пере-стук». Словно дятел долбил по каменному стволу. «Бей-бей камне-се-чец», – отвечали Дёмке из-под навеса.
Работа под навесом шла в семь киянок. Горазд с сотоварищем вырезали львиные морды, изготовляя на пару плиты один для правой, другой – для левой части стены. Закольники остальных двигались по навершиям колонок от бахромы-опояски. Замысловатые бороздки и впадины собирались в стрельчатые с зубцами листья.
«Стук-стук-пере-стук. Бей-бей камне-се-чец».
Вдруг Дёмка оторвал взгляд от плиты и поднял голову. В привычную дробь вторглись чужие звуки. Так и есть: к навесу двигался князь. Что ни день он наведывался к камнесечцам. Дёмка из-за него покинул навес, причины имелись не показывать князю свою работу. На этот раз Андрей Юрьевич пожаловал не один. Рядом поспешал Пётр Кучков. На ходу боярин размахивал руками, видно, убеждал князя в чём-то. Князь смеялся в ответ. Но вот он что-то сказал, и оба остановились у плит, в стороне от навеса.
– Помилуй, князь-государь Андрей Юрьевич, – горячо продолжал Пётр Кучков начатый разговор. – Всё в Боголюбово и в Боголюбово. Подворье целыми днями без тебя пустое стоит.
– Слышал, что Боголюбским меня прозвали, – засмеялся Андрей Юрьевич. – Так и говорят: князь Андрей Боголюбский.
Пётр смущённо отвёл глаза. Собака-Анбал, как всегда, донёс. Что ни услышит, каждое слово передаёт князю.
– Не в прозвании дело, князь-государь. В том беда, что снова доступа к тебе нет. Вести же из городов поступают важные.
– Назови к примеру.
– К примеру, государь, князь Ярослав Галицкий собирает силу воевать киевский стол.
– Какие у князя Галицкого на то права?
– Не ищет он прав. «Выдай, – говорит, – моего врага смертного Ивана Берладника, а не то под Киев с воями явлюсь». Поддержку он ждёт от короля венгерского и польских князей.
Андрей Юрьевич перестал смеяться: далеко у Осмомысла дело зашло, если Кучковы о планах его прознали.
– Иван Берладник про козни врага своего оповещён, и, при его благородстве, он князя Изяслава не подведёт, – проговорил Андрей Юрьевич строго. – Что же касается новой грызни за киевский стол, то ведётся она впустую. Сердце Руси переместилось в срединные земли, и венчаться на великое княжение отныне станут не в киевской Софии, а в Успенском владимирском храме.
– Правда твоя, государь.
Про себя боярин подумал: «Притворяется князь-государь, что к Киеву безразличен. Сам про всё уведомлён тайно. Ни одной вестью его не удивишь. Лиса хитрая».
– Смотри-ка, брат Пётр! – весело воскликнул Андрей Юрьевич. – Строитель пожаловал. Редко он наведывается к нам на холмы.
Пётр обернулся, увидел спрыгнувшего с коня Строителя. Тотчас рядом с прибывшим очутился Кузьмище Киянин. С измерительными линейками в руках подоспели оба германца. Все четверо двинулись по гребню валов мимо дворца и лестничной башни к Рождественской церкви, возведённой по окна. Опояска из сверкающих медью колонок уже закружилась по белым стенам. Выше побежала дорожка-поребрик из небольших камней, уложенных на ребро.
– Сам дело бросил, другим прибыл мешать, – пробормотал Пётр. – Германцы почище в зодчестве разбираются. Пока он над храмом во Владимире бьётся, они в Боголюбове город поднимут.
– Иной храм как раз с город будет, – наставительно заметил Андрей Юрьевич и кротко добавил: – Давно, брат Пётр, собирался тебя спросить: за что не терпишь Строителя? Лицом бледнеешь, едва он появляется рядом.
– За то не терплю, государь, что не по чину заносчив. Откуда прибыл, из каких происходит? Ничего неизвестно. Имя и то утаил. А держит себя, ни дать ни взять, родовитый боярин.
Князь наслаждался бешенством своего окольничего.
– Что имя? – произнёс он задумчиво. – В каждое имя своё значение вложено. Андрей по-гречески значит «храбрый», Пётр – «скала». Строитель – «строитель» и есть. А что держит себя с достоинством, на то причина имеется.
– Какая причина? – не выдержав, полюбопытствовал Пётр. – Сделай милость, скажи, государь.
– Бояр у нас развелось, словно сорной травы при дороге, а Строитель на целую Русь, быть может, один.
Пётр прикусил губу. Чего добивался великий князь, унижая боярство? Мизинными людишками надумал себя окружить?
– Потому-то, брат Пётр, – продолжал Андрей Юрьевич, – мы с тобой в одиночку друг с дружкой стоим, а Строитель со свитой движется. И летописец при нём, и германцы его суждением интересуются, видишь, на стены указывают.
– Вижу и то, что сюда направляются. Дозволь удалиться, государь, не хочу смешаться с его окольничими.
– Ступай, остуди в холодке горячее сердце.
К камнесечцам Строитель спустился вдвоём с Кузьмищем Киянином. Стоявшему возле навеса князю он сказал:
– Германцы план выдерживают во всех измерениях. Камни ложатся на предназначенные им места.
– Твердыня с дворцом и церковью поднимется не хуже, чем у них на Рейне, – обрадованно подтвердил князь. – Ни в оборонной мощи, ни в красоте – Боголюбово ни в чём не уступит.
– Зодчество уподобляют музыке, – сказал Строитель и медленно двинулся мимо плит, лежавших у ног камнесечцев.
Камнесечцы работу прервали. Строителя слушали стоя.
– У каждого народа свои мелодии, свой звуковой лад, – говорил Строитель, разглядывая резьбу. – Музыка рейнских замков – это гремящие цепи подъёмных мостов, гул переходов под тёмными сводами, плеск глубокой воды во рвах. Боголюбово – крепость. Но лад здесь будет иной. Его зададут белые стены и золочёные кровли, вскинувшиеся над рекой. Словно в избе, которую рубят для мира, не для войны, окна и входы украсит резьба.
Строитель остановился около плит с львиными мордами. Плиты предназначались для окон.
– В книге «Физиолог» говорится, что лев обладает свойством с открытыми глазами, всё видя, спать, – вступил в разговор Кузьмище Киянин. – Поэтому стал он стражем, охраняющим стены.
– Лев – княжий знак, – возразил Андрей Юрьевич. – Лев – царь зверей, он выражает власть и княжью силу.
Плоскомордые добродушные львы смотрели на мир большими глазами и щерили пасти без всякой свирепости. Пока князь с летописцем спорили о смысле и назначении известняковых львов, Строитель подозвал старосту камнесечцев Горазда.
– Кто делал? – спросил он негромко, кивнув головой на камень, обтёсанный в виде звериной морды.
– Мальчонкина работа. Выученик наш. Дементий по имени.
Горазд поднял камень и повернул против света. Зверь ожил. Длинная морда вытянулась настороженно, над выпуклым лбом вскинулись чуткие уши. В обводке из желобков, как в меховой опушке, сверкнули глаза.
– Водомёт на крыше можно украсить для стока с кровель воды. На синем небе хорошо видеться будет.
– Собака? – спросил Строитель.
– Похоже, – усмехнулся Горазд. – Только Дёмка волком его называет. «Молодой, – говорит, – трёхлеток-волк».
Ознакомительная версия.
