Те, кто выбрал тогда неверное направление, путь за океан, сделали это в ущерб конфедератам, на стороне которых, к сожалению, почти не было немцев, в ущерб Германии, которая зря кормила и учила их, в ущерб России, у которой, среди прочего, и из-за этого во всем не хватило сил для прыжка в новый век, и в 1914 году в ущерб всех народов Европы, которых они своим самоотречением втянули в войну, которая в противном случае вряд ли произошла бы. В конце они стоили старому континенту больше мертвых, чем они принесли новому континенту живых — все это только из-за рокового отказа от собственного своеобразия.
Куда бы они массово ни стремились в массах, наши эмигранты были для нас гарантами мира — если они оставались немцами, они были противовесом любой направленной против нас политики; но только в таком случае, и в России это было легче, чем в Америке. Россия лежала ближе. Здесь можно было бы избежать того, что там не было возможно: а именно войны 1914 года — и как ее последствий также и этой, нынешней войны здесь. То, что можно было предотвратить в Америке, было только проиграть ее. Без русского объявления войны в 1914 году не было бы никакой войны, без американского объявления войны в 1917 году не было бы никакого поражения.
Если мы хотели мира для подъема и безопасности Германии, мы должны были твердо укорениться в одной из обеих стран будущего или в обоих. Но Россия с самого начала обещала больше. Мы должны были только предоставить ей наших лишних людей. Они принесли бы нам больше пользы, чем любая впоследствии выигранная битва. И если Россия хотела играть полагающуюся ей роль в мире, ей вовсе не нужно было для этого покорять Европу, ей следовало только втянуть эту Европу в себя.
Страны вроде нашей, но также и как Англия, Франция, Италия или Япония, приобретают власть распространением, широкомасштабной колонизацией. Они должны захватывать либо рынки, либо земли. Америка, едва завершив самый большой геноцид в истории — геноцид индейцев — приобрела свою силу путем почти одной иммиграции. Ей не требовалось ничего больше делать, кроме как вдыхать в себя непрерывно новых и новых людей. Места для этого хватало еще надолго. Пространства еще было в начале достаточно по всему миру, кроме Европы. Потому — на корабли и вперед! Мир — европейцам! Планета Земля — это большая Европа! Где-то к 1900 году до этого уже почти дошло. Затем последовала Русско-японская война. Зловещее предзнаменование. Она положила конец единовластию белых. Потом Первая мировая война разрушила то, что еще в 1913 году можно было обозначить как «Мировая держава Европа». Сможем ли мы снова создать ее? Обеспечим ли мы, если уже не прежнее единовластие, но, все же, по крайней мере, преобладание белой расы? Мы, союзники с Японией? Мы и японцы в настоящее время пытаемся осуществить восстание бедных землей народов. Если такие народы хотят отстоять их положение в мире, они нуждаются в пространстве и могут приобрести его сегодня лишь насильственным путем. Но страны с большими пространствами, как Россия или Америка, они уже имеют достаточно места, нуждаются только в людях, и если они хотят власти, то они не должны воевать, они должны только широко расставить свои руки, и пустое пространство откачает излишки населения у других, как сухая губка свежую воду. Так Америка откачала молодежь Ирландии, Шотландии и Англии, потом Скандинавии и нашу, и сделала их всех «янки», англоязычными американцами.
Уже Бисмарк отметил тот факт, что Англия и Америка говорят на одном языке, как самый важный факт его столетия. Если здесь был возможен противовес, тогда только немецко-русский. Невообразимо, какой подъем был бы у России, если бы она раскрылась немецкому переселению тем же самым способом как тогда Америка!
Теперь мы уже во второй раз ведем войну друг против друга, и при этом у нас есть все, что мы могли бы предложить друг другу, дать один другому то, чего у того не хватает! Если бы в политике всегда руководствовались чистым разумом, наши страны давно были бы объединены в одну, под немецким ли «царем» или под русским «кайзером». Вы, наверное, думаете, что это было бы нереально! Полистайте назад в истории! Были общие короли Англии и Аквитании, Арагона и Сицилии, Сицилии и Германии, Германии и Бургундии, Германии и Ломбардии, Германии и Венгрии. Италия столетиями была составной частью Священной Римской империи, у Карла V наряду с немецкой короной была одновременно корона Испании, более поздние Габсбурги вместо испанской короны владели короной Венгрии, и больше чем на протяжении двух веков. Было ли все это нереально, например? Только до тех пор, пока не стало фактом! Что же такое история, если не результат человеческой фантазии! Тот, у кого фантазии больше, делает ее. Фантазия, в сочетании с выдержкой и глазомером — у Бисмарка было все три эти качества. Уже в 1866 году он видел в сегодняшнем противнике завтрашнего союзника. Он непреклонно мешал этим своему королю. Тринадцать лет спустя возник союз двух империй, и двенадцать миллионов австрийских немцев скрепили волей своего императора судьбу 40 миллионов ненемецких австрийцев с немецкой судьбой, связали союзом корону старой империи с короной новой, созданной Бисмарком. И Мольтке? Знаете ли вы, что он предлагал после 1871 года вернуть Шлезвиг-Гольштейн датчанам? Но при одном условии: что они были бы готовы теперь присоединиться — как королевство среди прочих — к новой Немецкой империи также со своей стороны, как уже поступили Бавария, Саксония и Вюртемберг до них. План потерпел неудачу, будь то из-за нас, будь то из-за датчан, из-за недостаточной фантазии с их стороны, или с нашей, или с обоих — мы этого не знаем.
Фантазия движет историю, отсутствие воображения заставляет ее застывать. Фантазия — это душа политики — и войны и вооружения. Что же, если не недостаток в фантазии, не позволил нам победить в 1918 году, а других, французов и британцев, заставил заплатить за их «победу» такую несоразмерно большую цену! Так как этот дефицит фантазии с обеих сторон был одинаков по размеру, более бедная средствами сторона должна была в конце неизбежно проиграть. Пожалуй, и на этой войне были решительные успехи с самыми незначительными потерями и наивысшей выгодой, как в 1914 году в Восточной Пруссии, в 1915 году при Горлице, в 1916 году в Румынии и в 1917 году в долине Флич, но никогда, однако, не на западе. Здесь время работало против нас. Расплата была ужасной, как для нас, так и для них. Иногда намного дешевле вовремя проиграть войну, как Франция теперь, чем победить в ней слишком поздно как та же Франция — но также и Англия — в 1918 году. Выиграли только неевропейцы: Америка, Япония.
Мы надеялись, что справимся с войной военным путем, и проиграли ее экономически; мы думали, что решим ее исход на суше, и проиграли ее в открытом море; рассчитывали, что победим с нашим углем и нашими железными дорогами, но Америка с ее потоками нефти и легионами грузовиков нанесла нам на дорогах Франции в конце смертельный удар.
До 1914 года армии и флоты все списывали друг у друга как плохие ученики. Мы построили — как другие — линкоры, а нужны нам были подводные лодки; у нас была — как у всех — масса кавалерии, но в 1914 году для решающего удара нам стоило бы иметь больше орудий и больше пулеметов, а во Франции велосипедов. Но у нас не было, все же, ни времени, ни средств для длительной борьбы. Мы должны были поставить все на карту, и она лежала, если армия не справлялась, под водой. Но мы снова и снова, направляли нашу силу против силы противника, мы хватали быка за рога, когда куда лучше было бы только подставить ему ножку, или делали — как с нашими подводными лодками — необходимое слишком поздно, только с половинчатыми усилиями и только с половиной средств.
— Но, — сказал теперь офицер на рыжей лошади, — мы уже тогда были подобны осажденной крепости. А вылазки из крепостей, если они должны существенно изменить ситуацию, принадлежат ведь, как сегодня прорывы из окружений, к категории самых трудных операций. Взломать британскую блокаду, освободиться из обусловленного природой стесненного положения между пятью фронтами и отнять у врага закон действия, это поневоле стоит своей цены. Так как это не удалось в 1914 году с первой попытки, нам как раз пришлось повышать ставки.
— Мы больше не могли этого, кроме как на море, — ответил всадник на вороном коне, — и как раз там эта ставка, полное и неограниченное использование достаточного количества подводных лодок, наступила слишком поздно.
— Зато у нас были все преимущества внутренней линии, — возразил едущий на рыжей лошади.
— Их мы тоже использовали: в 1915 году в России и Сербии, в 1916 году в Румынии и в 1917 году в Италии.
— Но там нельзя было выиграть войну, на суше это было возможно лишь во Франции. Как раз тогда, в 1917 году, когда двадцать французских дивизий бунтовали, англичане снова и снова прыгали в брешь, чтобы мы ничего не заметили.
