– Почему ты подозреваешь Бонапарта? – сказал Баррас, звучного голоса которого нельзя было не узнать. – Си человек без корыстолюбия, какого нам и надо…
– Я считаю его честолюбцем, – возразил невидимый оппонент хозяина.
– А разве сам ты, Карно, не честолюбив? – продолжал Баррас. – Признайся откровенно: Бонапарт внушает тебе зависть. Ведь ты уничтожил, не представив их директории, составленные им планы для итальянской армии, из боязни лишиться своей славы благодаря триумфу нашего оружия!
– Я не знаком с этими планами, – возразил Карно, – они мне совершенно не известны. Клянусь, что это неправда.
– Не поднимай руки для клятвы! – грубо перебил его Баррас. – С нее, того и гляди, закапает кровь!
– И ты? Так же и ты упрекаешь меня в том, что я подписывал смертные приговоры? – резко подхватил Карно.
– Все смертные приговоры… да, ты подписывал их все с Робеспьером.
– Я подписывал их, не читая, как Робеспьер подписывал все мои планы нападения, не бросив на них даже взора. Мы служили революции каждый по-своему. Нас будет судить потомство!
– Убирайся, кровопийца! – воскликнул Баррас.
– Прощай, упивающийся золотом и сладострастием! – ответил Карно. – Повторяю тебе: я боюсь честолюбия Бонапарта, но не противлюсь тому, чтобы назначить его главнокомандующим в Италии! Ведь, в конце концов, он был цареубийцей, как и мы с тобой. Награждай его – это твое дело! Только не верь, что его намерения столь добродетельны, как ты воображаешь… Тринадцатого вандемьера он спас не Рим, а Византию! – И бывший член Комитета общественного спасения вышел вон, громко хлопнув дверью.
Баррас откинул портьеру, с улыбкой предстал перед Жозефиной и спросил:
– Какая счастливая случайность принудила вас, прекрасная виконтесса, удалиться от праздничного веселья и доставила мне приятную неожиданность этого разговора с вами наедине?
В глубине души Баррас был встревожен. Он не пренебрегал мимолетной благосклонностью соблазнительной креолки, но совсем не имел в виду возобновлять отношения, которые время от времени носили только характер случайной прихоти. Жозефина, сильно нуждавшаяся в деньгах, без поддержки, без связей, была счастлива сблизиться на минуту с человеком, победившим термидор, бывшим аристократом, щедрым, любезным, который мог послужить ей если не явным покровителем, то по крайней мере порукой в затруднительных обстоятельствах. Он же, со своей стороны, нетерпеливо спеша восстановить традиции старого режима, был польщен победой над женщиной знатного происхождения – вдовой президента учредительного собрания, главнокомандующего славной рейнской армией. Но между ними не оставалось ничего, кроме воспоминаний о приятной связи и прелести быстро миновавших наслаждений.
Несколько смущенная Жозефина откровенно сообщила ему о цели своего визита.
– Мне представляется возможность вторичного замужества, милейший Баррас. Что скажете вы на это?
– По-моему, вы осчастливите своего суженого… Могу ли я узнать, на ком остановили вы благосклонный взор?
– Вы его знаете, Баррас! Это генерал Вандемьер, – с улыбкой ответила Жозефина.
– Бонапарт? Малый с будущим… первостатейный артиллерист. Если бы вы, как я, видели его верхом на коне, в закоулке Дофина, наводящим пушки на секционеров, взобравшихся на ступени церкви Сен-Рока, то вы убедились бы, что такой храбрец непременно должен быть превосходным мужем! О, ему неведом страх! Мы стояли рядом, а секционеры открыли дьявольский огонь, – промолвил Баррас как бы в сторону.
– Он добр, – заметила Жозефина, – ему хочется заменить отца осиротевшим детям Александра Богарнэ и мне – мужа.
– Это весьма похвально. Но любите ли вы его?
– Я буду откровенна с вами, Баррас. Нет, я не люблю его. Я не чувствую к нему отвращения, но не могу сказать, чтобы он и нравился мне. Относительно его я нахожусь в состоянии прохлады, которая не предвещает хорошего. Люди набожные – ведь вам известно, что на Мартинике, моей родине, сильно развита набожность, – так вот люди набожные считают такое состояние самым опасным для души.
– Но вопрос касается и тела, когда заходит речь о браке.
– Любовь есть также культ, Баррас! Она требует веры… человеку нужны советы, поучения, чтобы верить, проникнуться усердием. Вот почему пришла я посоветоваться с вами. Решаться на что-нибудь самой всегда казалось непосильным для моей беззаботной натуры. Всю жизнь я находила более удобным подчиняться чужой воле.
– Значит, я должен приказать вам выйти за генерала?
– Посоветуйте только мне это. Я восхищаюсь храбростью Бонапарта. Тринадцатого вандемьера он спас общество. Это человек высшего полета, – промолвила Жозефина. – Я ценю обширность его познаний по всем отраслям, которая дает ему возможность здраво судить обо всем, ценю живость его ума, благодаря которой он схватывает на лету чужую мысль раньше, чем ее успеют выразить; но меня, признаюсь, пугает то, что Бонапарт, по-видимому, стремится подчинить своей власти все окружающее.
– У него в самом деле повелительный взор! При нашей первой встрече, – серьезно заметил Баррас, – я был крайне удивлен его наружностью. Предо мной стоял мужчина ниже среднего роста и чрезвычайной худобы. Его можно было принять за аскета, бежавшего из пустынного уединения. Волосы, подстриженные на особый манер, заложенные за уши, ниспадали у него по плечам… О, это не щеголь из среды нашей золотой молодежи! На нем был фрак прямого покроя, застегнутый доверху, с узенькой каемкой золотого шитья, а на шляпе – трехцветное перо. С первого взгляда он показался мне некрасивым, но характерные черты, живой, пытливый взор, быстрота и резкость жестов обнаруживали пылкую душу; широкий, нахмуренный лоб обличал в нем глубокого мыслителя. Его речь была отрывиста; он выражается не совсем правильно. Но если Бонапарт не гонится за правильностью языка, зато ежеминутно находит великое… Это настоящий мужчина, Жозефина, человек цельный, доблестный, который, может быть, завтра сделается героем! Если он сватается к вам, берите его. Вот мой дружеский совет.
– Значит, вы предлагаете мне выйти за него?
– Да… и со временем вы его полюбите.
– Вам так кажется? Я немного побаиваюсь генерала…
– Не вы одна! Все мои сотоварищи опасаются его. Карно, террорист, кровопийца, сообщник Робеспьера, ненавидит Бонапарта, потому что завидует ему и боится его. Но ведь он любит вас, как вы сказали мне?
– Он страстно влюблен в меня, но, Баррас, – ведь между друзьями можно говорить откровенно! – пережив первую молодость, могу ли я надеяться сохранить надолго эту пылкую любовь, которая у генерала походит на припадок бреда?
– Не беспокойтесь о будущем.
– А вдруг после свадьбы он разлюбит меня? Не придет ли тогда ему в голову вымещать на мне свое малодушие, свою податливость? Пожалуй, он раскается в своем увлечении и затаит в сердце горечь разочарования. Не пожалеет ли он впоследствии, что не составил более блестящей партии, не женился на женщине моложе меня годами? Что отвечу я ему тогда? Какой найду выход? Я буду плакать. Не лучше ли заблаговременно избежать этих слез?
– Зачем рисовать себе заранее мрачные картины? Мы навлекаем на себя лишнее горе, страдая заранее от воображаемых бедствий! Бонапарту написано на роду сделаться счастливцем. Скажите, вы суеверны? Так вот, извольте видеть, генерал говорил мне, что у него есть счастливая звезда и что он верит в нее.
. – Когда я жила на острове Мартинике, то одна негритянка, занимавшаяся колдовством и удивительно верными предсказаниями будущего, напророчила мне, что я со временем надену королевскую корону. Мне что-то не верится, чтобы Бонапарт сделался королем, а я разделила с ним трон.
– Вы можете разделить с ним славу, которая увенчает главнокомандующего прекраснейшей армией республики.
– Что хотите вы сказать этим? – спросила удивленная Жозефина, припоминая только что происходившую перебранку Барраса с Карно из-за генерала Бонапарта.
– Я хочу сказать, что вы будете счастливейшей из женщин, как теперь вы прелестнейшая царица красоты в нашей республике, если выйдете за Бонапарта. А в виде свадебного подарка я, ваш старинный друг, благодарный сверх того и генералу, под моим начальством так славно расстреливавшему мятежников, положу вам в корзинку чудесную вещицу – назначение вашего мужа главнокомандующим итальянской армией! Однако гости, должно быть, уже удивляются моему отсутствию на празднике, – сказал Баррас, наслаждаясь смущением Жозефины, – берите меня под руку и вернемся в салоны. Я хочу первым поздравить Бонапарта с предстоящей женитьбой и его новым назначением!
И, увлекая вдову Богарнэ, пораженную предписанным ей решением и неоценимой милостью, которую всемогущий директор оказал ее будущему супругу, Баррас величаво вступил в парадные комнаты, залитые огнями, пестревшие цветами и женскими туалетами, под руку со своей бывшей любовницей, которой предстояло отныне называться госпожой Бонапарт.
