— А вы не обиделись, что я отобрала у вас коня?
— Нисколько! — почтительно ответил Зульфикар. И вдруг покраснел до ушей. Он поглядел сначала на Бадию, потом на ее мать. Он знал, как любит Бадия подшутить над ним в присутствии родителей. Но тут она снова заговорила:
— Гнедой, видите ли, привык ко мне. Оя любит меня больше, чем моего брата, когда-то он даже сбрасывал Низамеддина. Конь ведь никогда не забывает грубости. А брат его однажды ударил. Вот я и подумала, к вам он не привык и может вас тоже сбросить. Животные понимают все, что говорят хозяева, особенно лошади и слоны. Вот и он сейчас понял то, что я вам сказала. Только ответить не может, — с веселым смехом добавила Бадия.
— Я догадался, что гнедой понимает то, что вы ему говорите, — улыбнулся в ответ Зульфикар. — Я как-то слышал однажды, как вы убеждали его поесть, когда он капризничал, и доказывали ему, что есть надо вовремя, иначе можно и заболеть. Своими ушами слышал.
— Верно, верно.
— Да и трудно не понять, — снова улыбнулся Зульфикар. — Гнедой сразу повеселел, когда вы вскочили в седло. Он так красив!
— А я? — вдруг спросила Бадия.
Зульфикар промолчал. Он не смел ответить — рядом сидели родители Бадии.
— Мне говорили, что у вас в Бухаре есть жена, — продолжала Бадия. — Это правда?
— Что?
— Что у вас в Бухаре есть жена.
— Нет, — отрицательно покачал головой Зульфикар.
— Почему же отец до сих пор вас не женил? Я слыхала, что в Бухаре рано женятся.
— Вы ведь тоже бухарская.
— Вы хотите сказать, что и меня до сих пор не выдали замуж? — рассмеялась Бадия. — Не бойтесь, — добавила она, — папа плохо слышит. К тому же, он сейчас разговаривает с господином Нишапури. Да было бы вам известно, я родилась в Герате… А гератские в таких делах не слишком торопятся. Жаль, что вы не похожи на Нишапури, вы — человек подозрительный. И в душе вашей много тайн. Я быстро распознаю людей, а вот вы по сей день для меня загадка. Вы замкнуты и не желаете раскрыть душу…
— Да нет же, госпожа Бадия!
— Дочка, — послышался вдруг голос Масумы-бе-ка, — слезь-ка с коня. — Закончив разговор с Завраком, Масума-бека услышала голос дочери, доносившийся с той стороны арбы, где сидел Зульфикар. — Там впереди мост над пропастью. И дорожка узкая, видишь? С одной стороны отвесная гора, а с другой пропасть. Как бы не было беды.
— Хорошо, мамочка, — отозвалась Бадия. И шепнула Зульфикару — А я все равно узнаю!
Весна не поскупилась на все великолепие своих красок. Казалось, что ликует сама природа. Отличное настроение не покидало Бадию во время прогулки; шаловливый весенний ветерок ласково обвевал лицо. Она следила за веселым полетом птиц в лазурном небе, любовалась высокими красно-бурыми склонами гор, холмистой степью, застланной ковром алых тюльпанов. И чудилось ей, будто все это создано для нее. И завороженным взглядом впивала в себя эту красоту. Рядом с нею любимые мать и отец, добрые друзья, под ней конь брата, который так привязан к своей юной хозяйке. И Заврак Нишапури, который так любит поострить, отпустить шуточку… И этот бухарский юноша. Ей казалось, что ее тоже влечет к нему: неужели он ее любит? А как же тогда Худододбек? Но ведь он, этот важный, гордый и надменный щеголь, даже на войну не соизволил пойти. Отдал своего коня другому, а сам остался дома. Видно, по просьбе отца вмешался царевич. Да и вообще ничто его не интересует, живет в свое удовольствие под крылышком родителей. Нет уж, чем важный отпрыск богатого дома, куда лучше этот безвестный пришелец из Бухары.
Поравнялись с мостом, переброшенным над пропастью, и Масума-бека приказала Бадие сойти немедленно с коня. Бадия послушно соскочила с гнедого и передала поводья Зульфикару, который помог ей взобраться на арбу, а сам сел на коня и поехал впереди. Миновав «Чертов мост», он остановился, дожидаясь арбы. Тут его догнал Заврак. Он тоже был не слишком доволен, что Зульфикар так долго болтал с Бадией, и насмешливо заметил:
— Попробовали бы вы прокатиться на моей лошади, почтеннейший! Тогда могли бы смело хвастаться, что проехали разом на двух конях. Я то, Нишапури, вам ва гнедого ничего не сделаю, а вот как бы Худододбек не оторвал бы вам голову.
— А вы мастер шутить, настоящий острослов, — рассмеялся Зульфикар. — Только, к сожалению, я не могу отдать вам гнедого. Откровенно говоря, боюсь: с одной стороны, как сами видите, гора; с другой — пропасть. Пропасть-то вы разглядите, но, чего доброго, не заметите гору и ткнетесь в нее лбом. Да и не подпустит вас гнедой, лучше уж держитесь своей кобылки.
— Ха-ха-ха, брыканье осла лошадь стерпит, — весело рассмеялся Заврак. — А вот о голове все же подумайте.
— Сабля, которая может отсечь мою голову, пока еще в Ахсикенте.
— И все-то вы знаете, Шаши!
— Ладно, берите гнедого, а то и в самом деле обидитесь. — Зульфикар спрыгнул с коня. Они обменялись местами. Арба, погромыхивая по камням, покатила по узкой тропинке под самой горой. Бадие по душе была ловкость Зульфикара. Глядя со страхом на пропасть, зияющую справа, Масума-бека шептала потихоньку: «Пронеси, господи!» Зодчий глядел на своих расшалившихся как дети учеников и думал о том, как было бы хорошо, если бы и сын его ехал сейчас с ними. Уж тот никому не отдал бы своего гнедого и летел бы впереди как сокол. Но что бы то ни было, поход закончился победой и сын вернется. Конечно, ни одна война не обходится без жертв, и это очень горько, очень горько. Живы ли Шадманбек и Абуали?
Арбы устада Кавама и устада Табризи и Худододбек, гарцевавший впереди, уже давно проехали ущелье и исчезли из виду. Любил Худододбек покрасоваться и, конечно, прибыть на место первым. И тут трое всадников в красных халатах, давно уже ехавшие позади арбы зодчего, вдруг пришпорили своих коней и промчались вперед. И зодчий и Зульфикар давно заметили их и все дивились: чего ради они плетутся за их арбой? А теперь, когда всадники обогнали их, они успокоились. Ведь нынче праздник. И едут сюда все: и состоятельные семьи, и вельможи, и состарившиеся, уже не у дел полководцы…
Ближе к вечеру три арбы, вышедшие на рассвете одна за другой из города, прибыли к подножию Кухи-сиёха на место народного гулянья. Зульфикар и Заврак спешились на поляне у самой реки, бушевавшей среди огромных камней у подножия горы. Невдалеке от того места, где остановились устад Кавам и мавляна Табризи, они в сторонке начали сооружать шатер прямо на траве. Ученики устада Кавама, шагах в ста от них, занимались тем же, а Худододбек стоял рядом со своим конем, важный словно индюк.
Вместе с Зульфикаром и Завраком хлопотала и Бадия, но Худододбек даже не глядел в их сторону. «Видать, взяли какого-то мальчишку, чтобы помог построить шатер», — подумал он. Но вдруг его словно чем-то ударило, он обернулся и пристально поглядел на Бадию. Подошел поближе. Бадия исподлобья посмотрела на него. Худододбек зашагал прочь с таким видом, будто гордость не позволяет ему торчать у чужого шатра.
«Эх ты, храбрец, — подумала Бадия. — Ну ладно, уж проучу я этого жениха!»
Зульфикар тоже оглянулся на Худододбека, который в горделивой позе стоял поодаль, там, где натягивали шатер ученики его отца, и перевел взгляд на Бадию. От девушки не ускользнул насмешливый огонек, мелькнувший в глазах Зульфикара, но она бровью не повела и продолжала заниматься своим делом, словно ничего не произошло. Впрочем, в наступивших сумерках уже трудно было разглядеть ее лицо.
Но не прошло и получаса, как Бадия, вдруг, кивнув на Худододбека, обратилась к Зульфикару:
— Посмотрите-ке, господин Шаши, застыл словно суслик, завидевший ястреба.
— Это вы о ком, госпожа? — спросил Зульфикар, испугавшись, что она намекает на Заврака, стоявшего рядом с ним.
— О сыночке преподобного устада Кавама.
— Да что вы, он держится прямо, и фигура у него ладная.
— Да, конечно, держится он прямо. И фигура мощная, но, как говорится в народе, фигура-дура. Ха-ха-ха…
Зульфикар промолчал.
— Стало быть, так он и будет торчать здесь весь вечер без дела и без толку, лишь бы все его фигурой могли вдосталь налюбоваться?
— Ну что вы такое говорите, госпожа, — прервал ее Заврак. По праву давно живущего в доме зодчего Заврак позволял себе иной раз пожурить молодую девушку. Недаром сам зодчий относился к Завраку с доверием, как к родному сыну. — Если вы скажете еще хоть одно дурное слово о семье господина Кавама, я непременно пожалуюсь вашей уважаемой матушке.
— А я не боюсь!
Заврак хмуро взглянул на Зульфикара, как бы говоря: «Это ты, мол, виноват. Не пристало говорить о женихе недостойные слова!»
— Так уж вы никого и ничего не боитесь, госпожа?
— Никого и ничего. Даже в священных книгах говорится, что мужчины и женщины равны. Чего же ради вы посягаете на это равенство? — со смехом воскликнула она. — Я ведь все равно за вас не пойду.
