Не от хорошей жизни наш воинский эшелон гнал через открытую степь. Еще хуже обстояло дело на станциях и разъездах, которые бомбили с особым старанием. Там неподвижные составы оставались совсем беззащитными, а здесь имелась хоть какая-то свобода маневра: увеличить или уменьшить скорость, резко остановиться или дать задний ход. Эшелон, состоявший из товарных вагонов и нескольких открытых платформ, защищала счетверенная установка «максимов» и два-три пулемета на крышах. «Юнкерсы-87» несли по полторы тонны бомб, имели четыре пулемета. У эшелона не оставалось возможности выжить, не помогло мастерство машиниста. Первые же бомбы хотя и не попали в цель, зато взорвались близко к насыпи.
Паровоз сразу получил повреждения и окутался белым облаком. Раскаленный пар из пробитого котла свистел с такой силой, что взрывы заглушали этот звук лишь на мгновения. Хорошо разогнавшийся локомотив заметно уменьшил скорость, не хватало мощности. Один из пикировщиков, не обращая внимания на пулеметный огонь, прошел вдоль эшелона, сбросил с большой точностью две бомбы. Они перебили рельс, и паровоз с маху воткнулся в развороченную землю. Первый вагон разорвал сцепку, закувыркался под откос, волоча за собой еще две коробки с людьми.
Высота насыпи, учитывая низину, с нашей стороны составляла метров восемь. Деревянные вагоны катились, выбрасывая бойцов сквозь открытые двери. Тяжелые платформы с орудиями и снарядными ящиками устояли на рельсах и не дали головным вагонам стащить остальной эшелон. Состав замер, бойцы выскакивали из дверей и разбегались. Выгоревшая степь мгновенно покрылась людьми в новенькой красноармейской форме, которая совершенно не защищала их в выгоревшей степи.
Ближайший к нашему лесному островку вагон перевернулся на крышу, вокруг него ворочались придавленные, оглушенные падением люди. Кое-кто вставал, но большинство подняться не могли. Очередная бомба взорвалась рядом с паровозом, другая разнесла в щепки платформу. Пушка, летевшая под откос, сначала потеряла колеса, затем отлетела станина. Массивный ствол, крутнувшись, догнал смертельным ударом бегущего красноармейца, отбросив его на несколько метров. Осколки бомб проделывали огромные дыры в неподвижных вагонах, однако люди из них уже выскочили.
Второй акт трагедии переместился от насыпи в степь. Высыпав восемь или десять тонн бомбовой начинки, самолеты принялись гоняться за людьми. «Юнкерсы» не сумели уничтожить воинскую часть осколочными бомбами, теперь торопились наверстать упущенное огнем пулеметов. Все происходило знакомым способом. Пикировщики включили сирены, подгоняя людей, и падали сверху, полосуя цель спаренной носовой установкой. Когда, мелькнув серебристым пузом, самолеты выходили из пике, начинали свою работу два пулемета в задней части двухместной кабины.
Они бы резвились долго, хватало и топлива, и патронов, охота за людьми будоражила. Адреналин, вброшенный в кровь, заставлял летчиков не только пикировать, но и в азарте выделывать на подъеме фигуры высшего пилотажа. Так, между прочим, надолго не отвлекаясь от основной работы. Люди, теряя разум от воя машин и треска пулеметов, делали круги, возвращаясь снова к насыпи. Это облегчало работу пилотам, но неожиданно возникло препятствие.
Ударила с новой силой счетверенная установка «максимов» на платформе. Она стреляла в борт и хвост самолетов, когда те выходили из пике. Пулеметчики оказались не только опытными, но и смелыми. Они воевали в одиночку, возвышаясь над опрокинувшимся паровозом и горевшими вагонами. Калибр, хоть и мелковатый для бронированных пикировщиков, срабатывал в умелых руках неплохо. Один из «Юнкерсов», получив десяток пуль в корпус, взвился, как пришпоренный. Другой, не обращая внимания на русские пулеметы, гнал перед собой толпу красноармейцев. За эту самоуверенность расплатился стрелок в задней части кабины. Пули размолотили стекло, спаренный пулемет задрался вверх. Досталось и пилоту, который все же справился с управлением и повел рыскающий «Юнкерс» прямиком на свой аэродром.
Зенитчики быстро сменили расстрелянные ленты и разогнали не слишком быстроходные «Ю-87» точными очередями. В шайке самолетов возникла минутная растерянность. Пули попадали в крылья, пробивали борт, опасно стучали в кожух мотора. Смелость зенитчиков спасла немало жизней. Четыре машины сразу бросили свою работу и в дружном негодовании на фанатиков, не желавших безропотно умирать, обрушились на зенитную установку. Пулеметные трассы дырявили в клочья кожухи «максимов», выбивали из зажимов ленточные коробки. Три пулеметчика успели нырнуть под вагон. Их пытались догнать очередями с разных сторон, забыв о разбегавшихся красноармейцах. Пули вколачивались в дощатый настил платформы, плющились о железные колеса, в разные стороны летело древесное крошево и крупные щепки.
Не сумев достать русских пулеметчиков, пилоты расправились с зенитной установкой. «Максимы» перекосило, борта платформы светились многочисленными пробоинами. После чего четыре самолета прошлись над степью. Остатки боеприпасов достали несколько бедолаг, продолжавших бежать, затем «Юнкерсы» еще раз попытались испугать степи воем моторов и потянулись на базу.
Победу над вражеским эшелоном безнадежно испортили русские пулеметчики. Эскадрилья «Ю-87» возвращалась потрепанной стаей. Давно исчезли две поврежденные машины. Следом за тремя «Юнкерсами», пытавшимися делать вид, что все нормально, рыскал отставший собрат, за ним тянулась дымная полоса.
Возле насыпи началось шевеление, вставали уцелевшие бойцы, еще не веря, что остались живы. К эшелону тянулись людские цепочки, хотя существовала опасность повторного налета. Ковыляли и ползли раненые, в основном тяжелые. Младший лейтенант Шмаков в очередной раз доказал, что не зря его повысили из рядовых окруженцев до командира роты. По его распоряжению мы стали помогать раненым.
Захар Леонтьевич быстро накладывал жгуты, останавливал кровь, мастерил из подручных средств шины на перебитые руки-ноги. Вскоре присоединились осмелевшие санитары из эшелона. Раненых относили в наше укрытие, акациевую рощу, где можно спрятаться от самолетов и жары. Люди просили воды, но найти ее не могли. Тогда Шмаков послал к парившему паровозу меня и двоих ребят. Машинист дал нам теплой воды, мы вдоволь напились и понесли в разных посудинах воду для раненых.
Степь возле разбитого эшелона усеялась погибшими. Такое количество я видел лишь у Чира, когда прорвались немецкие танки. Здесь все сотворила шестерка «Юнкерсов». Убитые в новенькой форме лежали там, где их настигли осколки или пулеметные очереди. Вчерашние призывники еще не успели разносить ботинки, все были коротко стрижены. Возле мертвых тел лежали винтовки. Ребята не бросали оружие до последнего, намереваясь с ним сражаться. Можно и этот эшелон списать на войну. Отцы-командиры гнали его бездумно, не зная толком, что впереди. Так часто случалось, надо ли удивляться огромным нашим потерям на передовой и вокруг нее.
С запозданием начал распоряжаться комендант эшелона, сутулый, почти горбатый капитан лет сорока. Он с трудом проталкивал слова и мотал головой, еще не отошел от контузии. Павел Кузьмич Шмаков попросил разрешения снять с убитых несколько пар ботинок. Капитан сказал, что надо подождать начальство из Сталинграда.
– Какое начальство? Город разбомбили, дым на все небо. Нам не отдашь, вон те сволочи разуют.
Он показал рукой в сторону мелкой лесополосы, где нетерпеливо топтались люди, виднелись лошади и телеги. Наиболее ушлые хозяева из окрестных хуторов слетелись за добычей, как мухи, которые гудели над мертвыми. Можно понять их нетерпеливую жадность, лишенную всяких преград. Имелась возможность обеспечить семьи добротной обувью и одеждой, обменять часть вещей на всякие нужды. Капитан, заикаясь, снова завел пластинку про начальство из города, однако Шмаков перебил его:
– Давай я тебе пару подвод для раненых пригоню, помрут ведь люди.
– Н-ну, если сможешь…
– Смогу, – заверил младший лейтенант и приказал мне с тремя новобранцами обойти лесополосу и отобрать телеги.
Злость, скопившаяся за последние сутки, помогла действовать решительно. Мы перехватили одну телегу, а затем вторую. Хозяин пытался ее угнать, вовсю нахлестывая лошадь. Я, не раздумывая, всадил в небо трескучую очередь и заставил его остановиться. Не обращая внимания на ругань и уговоры, привел повозки, за что капитан позволил снять пять пар ботинок. Это оказалось непростым делом. Хотя я нагляделся на мертвых, но руки непроизвольно тряслись. На просьбу помочь Саня Тупиков отрицательно мотал головой. Мне помог Женя Кушнарев, расшнуровывая ботинки.
– Обмотки тоже снимать? – спросил он.
– Снимай. Впрочем, не надо.
Мы справились с ботинками быстро, связали их попарно и забросили на плечи. Я обратил внимание на бесхозные винтовки. Они оказались без патронов, но несколько штук мы забрали. Комендант эшелона, утомившийся от хлопот, не стал спорить и уступил винтовки. Павел Шмаков спешил покинуть опасное место, но выделил четверть часа, чтобы найти патроны. Цинковый ящик подобрали возле зенитной установки. Сержант пытался привести пулеметы в порядок, хотя было ясно – дохлое дело. Два ствола торчали из остатков кожухов гнутыми тонкими железяками, поворотные механизмы заклинило.
