Так и получилось. После нескольких прикладов к бутыли, когда его глаза засветились добрым блеском, он неожиданно спросил:
— Так ты не раздумал посмотреть того пленника? Учти, он живёт не хуже нас.
Это было сказано явно с каким-то намёком. Но с каким? Может, просто хотел поймать Камбилу? Но тот не клюнул на этот крючок, посчитав возможным воспользоваться им после второго предложения. И он промолчал.
— Ты... чё меня не слышишь?
— Слышу, — ответил Камбила.
— Так... ты хочешь или нет к нему... наведаться?
Камбила вновь ответил не сразу, показав всем своим видом безразличие к пленнику. Наконец произнёс:
— От нашей, прости, скуки пойдёшь и не к нему.
Конрад посмотрел на него посоловевшими глазами, достал бутыль, посмотрел на свет, сколько в ней осталось. Сделав пару глотков, подал её пруссу:
— Спрячь, ещё... пригодится. А мы... завтра... сходим. Ладно, я... пошёл.
— Подожди!
Камбила выглянул в коридор. Он был пуст.
— Пошли! — и он, обхватив его за талию, повёл рыцаря в его келью.
Наутро Конрад был не в духе. Подташнивало. Он много раз бегал пить, но об обещанном не забывал. Когда ему облегчало, он пришёл к Конраду.
— Пошли! — произнёс он, правда, не поясняя, куда.
Камбила нехотя поднялся, поняв, что тот хочет отвести его к пленнику. Оказывается, пленник уже выздоровел и жил в келье... недалеко от самого магистра. Дверь оказалась запертой.
— Куда-то убёг, — пояснил Конрад и добавил: — теперь к нему ты можешь ходить и без меня.
Когда Камбила вернулся к себе, он сел на сиделец и задумался: «Почему его, пленного, вдруг поселили там? Или, может, Конрад что-то напутал? Хотя такого не может быть. Правда, кроме единственного случая: если тот станет... предателем. Но он, Руссинген, его брат, не может этого совершить! А если... Надо узнать. Но сколько бы он ни ходил туда, дверь была заперта.
Однажды, идя от дверей Руссингена, если он там жил, Камбила нечаянно столкнулся с несколько странным человеком. У него было лицо, которое почти невозможно запомнить. Оно было безликое, походило на всех. В то же время у него был зоркий взгляд людина, похожего на ищейку. Когда прусс прошёл мимо него, он почувствовал, что этот странный человек посмотрел ему вслед.
Звали этого странного человека Обно. И имя-то у него было обтекаемое. В Ордене он был правой рукой магистра. Знаток многих языков, кроме немецкого. Причём говорил на них без акцента. Кроме того, он был знаток по приготовлению и использованию различных ядов. И неизвестно, сколько влиятельных лиц расстались с жизнью, не подозревая, что это было дело рук Обно. Не гнушался он и подслушивать чужие разговоры, которыми охотно делился с магистром. Такой человек нужен был магистру, И вот этот человек своим чутьём ищейки что-то заподозрил.
Вторая встреча не принесла ничего хорошего. О том, что здесь часто появляется прусс, узнал магистр. Он хотел было сказать об этом Конраду, но ищейка предупредил:
— Магистр, — сказал он, — не торопись и никому ничего не говори. Дай мне право всё выяснить.
Тот подумал и согласился.
На этот раз приход Камбилы был удачным. Дверь оказалась неплотно закрытой. Камбила осторожно приоткрыл её и увидел спину человека, сидевшего за столом. Одет он был в чёрную рыцарскую мантию. Голова низко склонена, и узнать, кто сидит за столом, Камбила не смог. Он постучал, ему ответили по-немецки:
— Войдите.
Камбила вошёл, прикрыл за собой дверь и остановился в нерешительности. Но что-то ему подсказывало, что это брат.
— Руссинген?! — тихо произнёс Камбила.
Человек быстро обернулся и вскочил на ноги.
— Камбила?
В его голосе не чувствовалось особой радости. Стараясь этого не замечать, Камбила бросился к нему. Братья обнялись.
— Как ты, как отец, как мать? — поинтересовался Руссинген.
— Я давно оттуда, не знаю. Когда уезжал, все были живы-здоровы. — Когда я уезжал, — продолжил Камбила, — то видел по глазам отца, что он был рад моему отъезду на твой поиск.
Проговорив это, Камбила увидел, что лицо брата как-то скривилось, но он постарался взять себя в руки.
— Как ты оказался здесь? — удивился он и, взяв из вазы мандарин, протянул Камбиле: — Угощайся.
— Я за тобой, — ответил тот, странно поглядывая на этот фрукт, — ты кто здесь? — спросил он у брата, вертя в руках мандарин.
— Чисти и ешь, — сказал брат, — а насчёт того, кто я, отвечу. Я выбрал в жизни свой путь. Я принял их веру.
От этих слов Камбала вскочил:
— Ты... ты... — он даже стал задыхаться, — ты... перешёл к своим врагам? — и, отшвырнув мандарин, схватил его за плечи. — Ты предал нашу веру.
— Да какая наша вера! — он потихоньку стал снимать с плеч руки Камбилы.
В это мгновение дверь скрипнула. Братья оглянулись на звук. Руссинген даже подошёл к двери, открыл её и выглянул в проход. Там было пусто. Зайти за угол он поленился.
— Кому мы и где поклоняемся? А у них! Посмотри, какие церкви. Какие книги! Их пишут умные люди. У них можно многому научиться.
— Чему учиться? — голос Камбилы прозвучал грубо, с вызовом.
Руссинген отступил на пару шагов.
— Камбила, я не узнаю тебя! Ты всегда считался в нашей семье самым умным. Почему ты не поймёшь, что жизнь не стоит на месте?
Камбила с укоризной посмотрел на брата.
— Ты, Руссинген, предатель. Ты предал веру наших предков, которые, избрав своих богов, столетиями чтили их. Ты предал их за это! — он обвёл вокруг рукой.
Келья, если можно было так назвать это помещение, отличалась от других большими размерами и неким богатством в убранстве. Вместо жёстких деревянных ослопов — диво-кресла, мягкие, удобные. Стол, инкрустированный золотом. На столе — фрукты, бутылка какого-то вина, кубки. На постели — тёплое толстое одеяло. В одном углу икона, в другом — столик с зеркалом.
— Нет, Камбила, нет! — энергично запротестовал брат, — я этого не просил. Они меня выходили. Они спасли меня, понимаешь?
Камбила же стоял, как истукан. Руссинген, вероятно, хотел оправдаться и продолжал:
— Я им обязан жизнью. Понимаешь, брат?
Но брат продолжал молчать, осуждающе глядя на него. Потом гневно проговорил:
— Ты... забыл Пунэ!
Руссинген встрепенулся:
— А что Пунэ? Ты думаешь, они умно сделали, что уничтожили себя?
— По крайней мере, их совесть чиста. И они сдержали клятву, которую давали своему Криве.
— Я тоже верил в своего Криве, пока не оказался здесь, не скрою... они много со мной говорили. Когда я встал на ноги, многое показали. И я сам, слышишь, сам понял... — он подскочил к брату и схватил его за грудь.
— Отпусти!
Камбила с силой оторвал его руки и направился к двери. Взявшись за ручку, он повернул голову в сторону брата:
— Я ещё приду. За любой, — он голосом подчеркнув эти слова, — а ты готовься. Об этом расскажешь отцу. Как он решит, так и будет! — сказав, Камбила решительно шагнул к порогу.
— Нет! Камбила, нет! Никуда я не поеду! — вдогонку крикнул Руссинген.
Взволнованный от услышанного, Камбила так резко открыл дверь, что она глухо обо что-то ударилась. Но он этого, похоже, не заметил.
К себе Камбила пришёл весьма расстроенным. С ходу рухнул на лежак и уставился в потолок. В голове почему-то не было никаких мыслей. Была только одна злоба. Он рисковал своей жизнью, а тот...
— Хватит спать! — услышал он над собой чей-то голос.
Открыв глаза, увидел, что перед ним стоит Конрад.
— Ты чё так опустился? — безразличным тоном спросил он, поглядывая на разбросанную одежду, и, не дожидаясь ответа, сказал: — Я к тебе забежал, чтобы спросить: ты не будешь возражать, если я на несколько дней пошлю Егора попасти наших лошадей? На улице потеплело, и магистр приказал выгнать лошадей в поле.
— А, бери! — махнул Камбила рукой и повернулся лицом к стене.
Конрад поглядел на него безучастным взглядом и вышел из кельи. Когда тот ушёл, Камбила поднялся, сел на лежак и стал думать. Теперь в его голове вертелись один за другим разные варианты похищения Руссингена. «Оглушить и вытащить во двор. Атам? — задаёт он себе вопрос. — Там надо пройти охраняемые ворота. Не получается. Пригрозить брату, что убью? Ну и что? При первой же возможности тот может поднять крик. Напоить его, чтобы он как бы заснул и вывести за ворота, но где взять такого порошка? Да и вряд ли получится из-за бдительной стражи». Сколько он ни думал, приходил к одному: надо убедить его бежать вместе, не может же брат так всё бросить, он одумается. От этой мысли у него повысилось настроение.
Услышав гонг, Камбила поторопился в трапезную. Обед был скуден. Гороховый суп с маленькими кусочками мяса. На второе рыба с пшеном и бокал какого-то сладковатого настоя. Обижаться ему было не на что. Он, по просьбе всё того же Конрада, был переведён в рыцарский зал. Рыцари, сидя за столом, бросали на него косые взгляды, и ни один из них не пытался с ним заговорить. Похоже, он для них не существовал. Он и сам не очень разговорчив, но такое к нему отношение коробило его, рождая подавленное настроение. Себя успокаивал одним: ему осталось терпеть мало, вот только уговорит брата, и они, ни на мгновение не задерживаясь, помчатся к себе. Там он увидит и дорогую ему Айни.
