Ратша тяжело поднялся, расправил плечи и понял, что появление гетов, почти наверняка сулившее смерть, больше обрадовало его, чем огорчило. А ведь и то хорошо, что сойдется он с ними как раз теперь. Не у Всеславушки на глазах. И уж позаботится, чтобы они недалече отсюда ушли. Один и другой.
Он вытащил из ножен меч и внимательно осмотрел. Длинное лезвие не заржавело и выглядело вполне годным для боя.
– Ну?.. – негромко сказал Ратша мечу. – Я ли тебя не ласкал, я ли не холил? Смотри, и ты не подведи…
Щелкнул ногтем по серому лоснящемуся металлу, в ответ послышался звон. Вот так появляются россказни, будто иные мечи поют сами собой, предчувствуя битву. Ратша шагнул вперед, на край островка. Он не станет ни прятаться, ни убегать. Он знал гетов: они разбудили бы его, прежде чем напасть. Но лучше будет, если он выйдет к ним сам.
Он еще оглянулся на Вихоря и Мусти. Конь, более привычный дожидаться хозяина, стоял почти спокойно. Зато Мусти струной натягивал привязь, глаза блестели, шерсть на загривке стояла торчком… уж этот умница сообразит в случае чего, как освободить и Вихоря, и себя. Больше Ратша не оборачивался.
Геты остановились, когда он появился между валунами и молча пошел им навстречу, выдирая ноги из сырого податливого мха. Хакон заложил пальцы за ремень, насмешливо сощурился: худой, заросший серой щетиной, Ратша показался ему измученным и больным. Грязная повязка на голове, страшные синяки вокруг глаз – жаль, что им не дали схватиться тогда у конюшни, больше чести было бы зарубить его в тот день, а не теперь. Что драться с таким, разве только прикончить.
– Здравствуй, – сказал Хакон, когда Ратша подошел вплотную и тоже остановился, держа в руках меч. – Мало радуешься ты мне, как я погляжу!
Ратша подумал и ответил на северном языке:
– Верно, не радуюсь. Но и не горюю.
А для стороннего глаза все это выглядело, наверное, мирно: встретились трое и разговаривают себе, даже посмеиваются… Вот Авайр увидел поодаль лежачее дерево и отошел к нему, думая выжать мокрые сапоги. Сел – и прогнивший ствол подался с глухим треском. Авайр неуклюже взмахнул руками, холодная вода хлынула ему под одежду. Хакон и Ратша дружно расхохотались. Потом снова повернулись друг к другу.
– Ушел я от Эймунда, – весело поведал молодой гет. – Теперь никакой дряхлый старец не помешает мне, если я захочу мстить.
Авайр вылез наконец из мокрой ямы во мху и отправился искать местечко посуше, ругаясь сквозь зубы и отряхиваясь по-собачьи.
Ратша внимательно следил за ним краешком глаза: не для чего бы этому Авайру оказываться у него за спиной… Он кивнул Хакону обмотанной головой:
– Не уйти нам с тобой друг от друга, видать, одно на роду обозначено. Сперва меня из дому выгнали, нынче же и тебя.
А мысленно добавил: и здесь вместе останемся. Это уж наверняка.
Кажется, Хакон собирался сказать ему что-то обидное, но неожиданно передумал и провел рукой по лицу – как паутину убрал.
– Вот теперь ты увидишь, Словении, высоко ли я ценю свою честь, – проговорил он, почему-то заметно волнуясь. – Надо тебе знать, что, если бы меня не оскорбил твой слуга, мне, пожалуй, захотелось бы примириться с тобой. Это после того, как ты меня пощадил.
Ратше потребовалось некоторое время, чтобы понять услышанное. Однако потом он проглотил хорошо отточенные слова, уже висевшие на кончике языка, ибо ему вдруг расхотелось их произносить. Он отвел глаза, поскреб ногтем усы и хмыкнул, внезапно увидев себя и Хакона со стороны. Действительно, понадобилось же им привести друг друга на край, толкнуть к бесчестью и к гибели, и все затем, чтобы понять по колено в болоте – с самого начала вовсе незачем было вытаскивать из ножен мечи… Великое слово произнес отчаянный Хакон – считай, мир предложил! Вот каков человек, нипочем не захотел просить милости тогда в поединке, нынче же знал за собой силу – и сам о примирении заговорил…
– И я… – начал Ратша еще неуверенно. Но договорить ему не привелось. Потому что Хакон вдруг переменился в лице, и Ратша понял, в чем дело, еще прежде, чем тот крикнул, глядя куда-то за его плечо:
– Берегись!
Подобными предупреждениями не бросаются зря. Ратша крутанулся на месте – и удар, назначенный раскроить ему затылок, пришелся в лицо, убив примирение не рожденным. Это Авайр отбросил воинское благородство, точно цветной вышитый плащ, пусть нарядный, но способный нынче лишь помешать ему с местью за брата. Ратшу едва не свалило наземь, перед глазами полыхнули и сгинули косматые солнца. Он мгновенно ослеп от их огня, от раздирающей боли и густой крови, хлынувшей по лицу. Остальное совершилось без его воли, само. Привычные руки занесли меч и полоснули то место, где он успел заметить Авайра. Авайр переломился в поясе и рухнул, расплескивая болотную воду. И закричал так, что с сосенок шумно взвились усевшиеся было птицы.
Ратша не видел, как черным комом пролетел мимо взъерошенный Мусти: обрывок перекушенной тетивы хлестал пса по спине. Лапы Мусти глубоко увязали во мху, но он кинулся на Хакона с налета, не раздумывая, бесстрашно. Как на медведя, сграбаставшего друга-хозяина в цепкие когти. Хакон пнул наседавшую лайку ногой, отшвырнул прочь. Мусти с визгом перевернулся в воздухе, но сразу вскочил и бросился снова. На этот раз ему досталось вдетым в ножны мечом – отлетев в сторону, он остался лежать.
Ратша между тем поднял руку к лицу. В левом глазу бесновалось гудящее пламя, но правый был еще цел, и багровая тьма медленно расступилась, дав ему увидеть стоявшего перед ним Хакона. У Хакона тоже был в руке меч, и гет держал его наготове. Так вот, значит, какая цена всем его разговорам о мире. Бешеная ярость подхватила Ратшу, бросила вперед, утраивая силы. Хакон сперва попятился перед ним, потом остановился. Два длинных меча встретились с лязгом.
Солнце садилось – могучие Боги войны знатно веселились на окровавленных небесах. Меч Хакона полыхнул в сумерках, казнил корявое деревце, но даже не замедлил полета. Ратша отбил гетский клинок, не допустил его до себя и тут же сам рванулся вперед – получай. Ему повезло больше: Хакон охнул – вполголоса, не в голос.
Теперь они шатались почти одинаково, но чутье воина подсказывало Ратше, что он ослабеет первым. Еще немного, и свалится Хакону под ноги, и тот добьет его со словами: это за Авайра тебе… Вспышка ярости выгорела, как сухая солома, не способная дать долгого жара, и знакомый меч казался неправдоподобно тяжелым, каждый замах будто откраивал лоскут от жизни, еще сохранившейся в теле. Солнце медленно дотлевало за лесом, сгущалась кромешная осенняя ночь. Ратша на своем веку видел немало, не в одних веселиях веселился; случалось, калечили, и жестоко – по ползимы в ранах лежал… но такого, как ныне терпел, – ни разу еще. Может, вот так и является к воину государыня Смерть. Минет год-два, придут добрые люди на это болото за сладкой ягодой морошкой, найдут три кучки сгнивших костей да ржавые мечи, покачают головами и станут гадать, кто здесь кого побил!..
Впрочем, ни о чем таком Ратша не думал. Просто, слабея, намеренно промедлил, позволил Хакону достать себя еще раз. Велик воин, у кого хватает мужества на подобный прием, трижды велик, кто сумеет распознать ловушку и не попасться в нее. Раненый Хакон подвоха не угадал. Ратша принял на грудь раскаленную, брызжущую искрами полосу… и тут же срубил гета косым страшным ударом, от которого не было обороны. Верный меч не обманул его, не подвел, но тьма снова сомкнулась, – некому было поглядеть, как Хакона швырнуло навзничь в истоптанный мох…
Ратша продержался на ногах дольше. Он еще постоял победителем – огромный, черный на остывающем небе… потом и его повело, как вынутое из горна железо, он слепо шагнул, привалился к сухой сосне. Обдирая плечом кору, сполз на мшистую кочку и остался сидеть. Больше ему не сдвинуться с места; завтра утром Всеслава тронется в путь и будет уходить все дальше, так и не узнав, что он был совсем рядом с ней. Никто не позовет ее сюда, не расскажет ей, что с ним приключилось.
Пелко решил обойтись в эту ночь без костра. Дымок над болотом будет заметен издалека, мало ли кого он может привлечь; а и ни к чему бы – за день-два до встречи с охотниками ижорского племени, с Устья… Придя на выбранный для ночлега островок, он сказал об этом Всеславе, и она без слова раскидала по кустам уже собранный хворост. Боярыня, которой хотелось отведать горяченького и высушить промокшую обувь, поохала было, но упрашивать корела не стала. Ему видней.
Пелко посмотрел на низкое солнце, развернул свое одеяло и лег возле оплетенного травой валуна, положив рядом копье.
– Разбудишь, как стемнеет, – попросил он Всеславу, и она привычно кивнула. Так они поступали с первого дня. Закатится солнышко – и Пелко снова продерет глаза, примется бесшумно похаживать кругом островка. Ему, охотнику, не привыкать бороться со сном.
