пудрой, Репнину нельзя было дать его лет и он всё ещё вполне смело мог считаться красивым мужчиной.
Он вежливо поклонился графу Потоцкому, встретившему его у порога дверей, но во всей его осанке чувствовалось сознание своего превосходства как представителя могущественной монархии, для которой Польша уже казалась одной из отдалённых провинций России. Репнин снял шляпу лишь у порога гостиной и сделал это правой рукой, вследствие чего, как бы случайно, протянул Потоцкому левую руку.
Граф сделал вид, что не замечает высокомерия Репнина, и с непринуждённой, весёлой улыбкой приветствовал его как дорогого, почётного гостя, но совершенно равного себе по положению.
— Сегодня счастливый для меня день, — проговорил Потоцкий, вводя князя в гостиную, — так рано я уже имею удовольствие принимать дорогого гостя. Надеюсь, милый князь, вы мне дадите возможность оказать лично вам какую-нибудь услугу или выполнить какое-нибудь желание императрицы Екатерины Великой, которую моя родина чтит как свою высокую покровительницу.
— Я пришёл к вам и за тем, и за другим, любезный граф, — ответил Репнин, опускаясь на диван, к которому Потоцкий подвинул кресло для себя. — Я получил от моей всемилостивейшей государыня приказ, который совершенно подтверждает и моё желание. Для выполнения этого дела я особенно рассчитываю на вас, граф.
— Я буду счастлив служить вам, — с выражением живой радости, — ответил Потоцкий, — пожалуйста, распоряжайтесь мной.
— Императрица собирается на этих днях покинуть Петербург, — начал князь Репнин, — чтобы встретиться с императором Иосифом и посмотреть свои владения, так распространившиеся в её царствование на фундаменте, заложенном Петром Великим.
— Вот это прекрасно, — воскликнул Потоцкий с сияющими от радости глазами. — Какая величественная картина: глава Германии рука об руку с августейшей владычицей севера! Какая же сила в Европе может поспорить с этим союзом? Но и в этом союзе, — продолжал граф и, как бы забывшись, в увлечении схватил руку Репнина, — наша всемилостивейшая императрица окажется первой. Её светлый ум и олимпийское спокойствие покорять непостоянного, суетящегося императора. Её воля будет признана от границ Азии до самых Альп. О, мой дорогой князь, это лучше всякой битвы. Ум, взор и уста императрицы одержат большую победу над врагом, чем все генералы, вооружённые смертоносным оружием.
— Да, это верно, — подтвердил Репнин с горделивой улыбкой на губах. — Обязанность всех слуг императрицы заключается в том, чтобы облегчить ей эту победу. Плоды победы отразятся и на вашей родине, граф, которой наша всемилостивейшая государыня желает навек даровать спокойствие, порядок и мир.
Странный огонёк мелькнул в глазах графа, но быстро исчез, и Потоцкий ещё оживлённее, чем до тех пор, воскликнул:
— Пожалуйста, считайте меня одним из вернейших слуг её величества. Я от всей души благодарен вам, милейший князь, за доверие, оказанное мне. Скажите, что от меня требуется? Вы знаете, что я всегда рад служить государыне.
— В таком случае слушайте дальше, — продолжал Репнин. — Государыня императрица желает принять императора Иосифа в Могилёве.
Потоцкий вздрогнул.
— Как, в Могилёве? На территории Польши? — воскликнул он.
Репнин, строго взглянув на него, возразил:
— Вы забываете, граф, что Могилёв принадлежит теперь России.
— Конечно, конечно, — поспешил согласиться граф Потоцкий, с трудом овладевая собой, — но в могилёвской провинции польское народонаселение, и потому там существуют польские обычаи и нравы.
— Императрица везде имеет право повелевать, и если бы ей даже вздумалось принять своего высокого гостя в Варшаве...
Потоцкий вполне преодолел своё внутреннее волнение; его взор стал спокойным и ясным, а лёгкая тень, появившаяся на его лице, могла быть объяснена его размышлением по поводу ожидающегося важного события.
— Вы знаете, милый князь, — прервал он Репнина, — что в Вене с неудовольствием смотрят на покровительство, оказываемое императрицей моей родине; французские дипломаты неустанно убеждают Австрию в том, что русское владычество в Польше крайне опасно для венского двора. Если при данных условиях императрица примет своего августейшего гостя в старинных польских владениях, среди польского народа, то это может показаться очень неприятной демонстрацией. Вы знаете, как я предан императрице, и потому считаю своим долгом указать, что встреча в Могилёве может вызвать конфликт, которым не замедлят воспользоваться враги России.
— Вы правы, любезный граф, — холодно и спокойно ответил Репнин, — приём императора в Могилёве будет несомненно демонстрацией, но этого именно и желает её императорское величество.
— Это — желание государыни императрицы? — с изумлением переспросил Потоцкий Неужели она пожелает вызвать неудовольствие императора Иосифа, который может перейти на сторону её противников?
— Этого нечего бояться! — возразил Репнин. — В Вене слишком хорошо знают, что только Россия может удержать габсбургский дом от падения. Борьба между Австрией и Пруссией — лишь вопрос времени, и рано или поздно она снова начнётся. Решительный конец этой борьбы зависит от России; если она заключит союз с Пруссией, то роль Австрии в Германии будет окончена. Таким образом Вена будет достаточно умна, чтобы не рисковать будущим из-за минутной зависти. Во всяком случае, — прибавил он с вызывающим высокомерием, гордо откинув голову назад, — во всяком случае не пристало русской императрице, в особенности если ею является великая и непобедимая Екатерина Алексеевна, идти окольными, скрытыми путями для достижения своей цели. Это допустимо для слабых, которые хитростью должны скрыть своё бессилие. Русский орёл высоко поднимается над своими врагами, и если он опустится за добычей, то весь свет не в состоянии вырвать её от него. Государыня императрица хочет быть и остаться владычицей Польши. Всё то, что по естественным условиям принадлежит Австрии и Пруссии, т. е. что касается их границ, она великодушно предоставляет им, что уже доказала на деле; но само царство польское, его центр останется под могуществом русского орла. Государыня императрица ни от кого не скрывает своих планов, в том числе и от императора Иосифа. Врагов, идущих против неё, она уничтожит, а друзей, поддерживающих её, конечно, вознаградит. Как видите, любезный граф, — закончил Репнин с обидной улыбкой, — я вполне разделяю ваш взгляд на значение этой встречи, но не могу принять ваше предостережение. Приём в Могилёве — демонстрация, но он и должен быть ею. Однако как ничтожен мир, если он не может подняться на ту высоту, с которой русская императрица взирает на Европу!..
Потоцкий потупился; спокойные, ясные слова князя вызвали в нём дрожь, наминая своей уверенностью безумство римских цезарей. Вместе с тем он не мог не поражаться действиями удивительной
