от ваших слов бросает в дрожь. Стало быть, важен не муж, а обеты в церкви?
— В чём поклялась, от того не отступлюсь уже, — вздохнула Аннет. — Хотя и выйду с холодной головой. Да и сама ещё не знаю за кого.
— Вы редкая девушка, — повторил поэт, провожая её на место.
Слова молодой Олениной тронули его до глубины души. Такая в них слышалась сила и одновременно покорность судьбе. Однако выходило, что муж не имел большого значения. За кого бы ни выдали. Это пугало и вместе с тем обнадёживало.
На Анну Алексеевну поэт произвёл странное впечатление: он был некрасив, а в манерах много неделикатности. Арапский профиль портил и без того обезьянье, подвижное лицо. Но вместе с тем ей почудилось понимание и сочувствие в его словах.
Аннет подошла к матери не чтобы поделиться, а чтобы укрыться возле неё. В этот момент рядом возникла хозяйка дома, до неприличия голая мадам Хитрово.
— Вы слышали, Анна Марковна, что Пушкину отказано от дома Урусовых, — обратилась она к мадам Олениной.
— Как так? — всполошилась почтенная дама. — А мы его принимаем. — Что он снова натворил?
— Он? Ничего? — Елизавета Михайловна обмахивалась огромным, прямо-таки египетским веером. Минутами казалось, что именно павлиньи перья опахала и составляют весь её сегодняшний гардероб. — Но Урусовы прочат княжну Софи в фаворитки императору. С тех пор, ну вы сами знаете… А Пушкин в Москве часто у них бывал и, говорят, ухаживал за всеми сёстрами. Называл их «три грации». Теперь же путь ему закрыт.
Анна Марковна фыркнула:
— Какой скандал!
К чему относились её слова, к тройной влюблённости поэта или к участи княжны Софи, дочь не поняла. Её покоробило только, что все так свободно рассуждают об императорской семье. «Вот подтверждение моих слов, — подумала она. — Муж, что бы ни делал, в своём праве. А супруга изменит ли долгу? Никогда».
В этот миг двери распахнулись, и в залу без сопровождения прошествовала графиня Закревская. Она никуда не ездила об руку с мужем.
«Смелая дама, — отметила Аннет. — Но за эту смелость приходится платить репутацией. И не потеря ли репутации делает даму смелой?» Она сама уже очертила для себя границы, за которые не перейдёт. И возникший в зале женский ропот, сопровождавший бесстыдную Аграфену, только подтверждал правильность подобного выбора.
Графиня пересекла зал и вышла на балкон. Там она намеревалась сидеть и дуться, ожидая, кто из мужчин не струсит и явится её развлекать.
Медная Венера не отказывала себе в праве посещать светские собрания, но делала это больше из желания побесить окружающих, чем из интереса. Вращаясь в свете уже более десятка лет, она, кажется, всё уже видела, но так и не растеряла своей откровенной, ни в какие ворота не лезущей красоты. Клеопатра перед самоубийством!
Аннет с неудовольствием заметила, как Пушкин, едва увидев Закревскую, сорвался с места и устремился к ней, заняв место верного пажа. От мадемуазель Олениной не укрылось, как хозяйка с досадой хлопнула себя веером по ладони и так согнула перья, словно намеревалась их сломать.
— Поразительная наглость! Её не приглашали! А ведь пойди я на балкон, возмутись, и она же задаст мне вопрос: почему её, супругу министра внутренних дел, обошли карточкой.
«Вот как они из-за него дерутся! — подумала Аннет о Пушкине. — И даже не спросят: кому он на самом деле рад? С кем побеседовал бы от сердца?»
К ней подошла черноглазая Россети и по фрейлинской короткости взяла под руку.
— Похоже?
Анна Алексеевна сразу поняла, о чём говорит товарка. Точно так же при дворе дамы окружали и гнали государя, как дичь. В этом было что-то ложное, неискреннее.
— И в том, и в другом случае всё основано на тщеславии, — шепнула смуглянка. — Пушкин танцевал с вами, и, глядите, вы вдруг стали интересны множеству кавалеров. Вон стоят, как гончие, с высунутыми языками.
Аннет неприятна была такая грубая откровенность.
— С его величеством довольно и одного снисходительного слова, — продолжала Россети, — чтобы те, кто вчера вас не замечал, начали стелиться.
— Это гадко, — оборвала Оленина.
— Гадко, да сладко, — рассмеялась собеседница. — Советую попробовать. Ведь вы намереваетесь же когда-нибудь выйти замуж.
* * *
Оставалось всего несколько дней до отъезда, и леди Дисборо всё печальнее вздыхала, проходя по комнатам своего особняка. Здесь протекло четыре года. Сюда она приезжала, восхищённая обхождением добрейшего императора Александра в первый год их с мужем миссии. Здесь узнала о его смерти на юге — вот роковой для русских край! Здесь пережила нелепый мятеж 14 декабря. Бесконечное следствие и стоны знакомых, трепетавших за близких. Бедная Софи Волконская! Её обожаемый брат оказался одним из главных злодеев.
С этим домом на Английской набережной было связано столько воспоминаний, столько роковых дней, что покидать его сегодня, несмотря на радостную надежду увидеться с детьми, казалось ошибкой. Но муж твёрдо сказал: едем.
— Вспомни, как мы тряслись два года назад, когда мятежники бегали по льду буквально у нас под окнами. Поверь, будет хуже.
Ей так и не удалось выведать у него, что именно он знает. Но Спозо почему-то был уверен: поход — роковая затея. Если государь хочет остаться жив, он должен сидеть в столице — караулить корону. Но сей последний, по слухам, оставлял сына на брата Михаила и брал с собой жену. Вот неразлучная пара! А говорили, а намекали, а строили предположения…
Леди Анна была довольна. Ей нравилась императрица. Безобидная, как божья коровка. Ну кому она помешала? Явно не мужу.
Вчера Спозо привёл к чаю незнакомого ей капитана Джеймса Александера, только что прибывшего в Петербург. Пробило пять. Мужчины, оживлённо разговаривая, вступили в столовую. Эдвард представил гостя. По виду типичный француз. Даже странно было видеть на нём красный английский мундир. Двадцать пять. Служил в Бомбее, потом в Иране. Сначала в войсках Ост-Индской компании, там адъютантом при посланнике в Персии полковнике Макдональде, сопровождал секретаря миссии капитана Кемпбела, встретил и препроводил в Лондон бывшего посланника при шахском дворе сэра Уиллока…
Всех этих господ Анна знала как очень приятных и останавливавшихся у неё в доме. А вот об Александере слышала впервые. Создавалось впечатление, будто он, как пчела с цветка на цветок, собирал с них мёд, а потом раскладывал по сотам.
— Много езды, — заключила леди Дисборо. — И при каждом вы что-то вроде порученца?
Джеймс сдержанно улыбнулся.
— Порученца, охранника, стража — любое слово подойдёт.
«И будет одинаково неверным», — отметила про себя Анна. У молодого человека лицо скорее замкнутое, чем открытое. Он может придать ему любое выражение, но каково оно
