— Все–то вы, карлики, знаете, — отвечал ему Фольке Фильбютер. — А с тобой мы уже встречались, это ты стоял на холме девы. Показал бы ты мне тогда кратчайшую дорогу, не скитался бы я голодный трое суток. Какое мне дело до того, кто правит в Уппсале? Король — гость, что приглашает к столу хозяина и пирует за его счет. И отец, и дед, и братья мои были храбрыми мужами, но ни один не продал себя на королевскую службу. А теперь подай мне рог, карлик.
— Или ты никогда не слышал о сокровище, что хранится в пещере старого Йургримме? — продолжал карлик, не слушая его. — Знаешь ли ты о Гарме, волке–псе, что хочет поглотить луну? Когда–то древний мастер взял бычий рог и пропел над ним заклинание. Потом натер его соком болиголова, от которого теряют разум, одел в драгоценную оправу и назвал в честь Лунного Пса. С тех пор рог передает свою силу тому, кто пьет из него. И человек, подобно Лунному Псу, хочет поглотить луну и звезды. Мастер так испугался своей работы, что спрятал Пса в дупле старого дерева. Там пчелы облепили его воском и наполнили медом. Но старый Йургримме нашел Лунного Пса по велению своих богов. Это из него хочешь ты утолить свою жажду.
— Твои боги заботят меня так же мало, как и лунные псы.
Йургримме приблизился к нему. Рог оказался тупой и короткий, с металлическим кольцом вокруг основания и деревянным наконечником на противоположном конце. К нему были приделаны неуклюжие железные лапы, похожие на собачьи.
— Никогда не оскорбляй богов, странник, — сказал старик, протягивая Фольке Лунного Пса. — Мы, карлики, знаем об этом больше, чем ты. Чем дальше мы бежим от людей в леса, тем чаще видим богов и разговариваем с ними. Они живут в каждом источнике, каждом дубе и каждом венке омелы на нем. Есть они и в медовой браге, и в петухе, что приветствует солнце каждое утро, и в рыбе, что стоит в реке пониже порогов. Пастухи могут рассказать тебе о добродушном Торе, скрывающемся в расщелинах скал со своими козами. Завидев нас, он в гневе бьет молотом по камню, так что с наших поясов сыплются каменные топорики. Но мы подбираем и храним его обереги. Тому, кто захочет угождать всем богам, ни на что больше не останется времени. Поэтому мы, карлики, выбрали камень. Из него рождается то, что мы любим больше всего на свете: золото и серебро. И я спрашиваю тебя, чужак, разве не прекрасно ступать по земле, кишащей божествами? Что скажешь, чужак? Или тебе смешна мудрость старого Йургримме?
— Мне смешна мудрость старого Йургримме. — ответил Фольке. — И я могу достойно заплатить за твой живительный напиток. Что ты за него хочешь, карлик?
— Мы, карлики, ничего не хотим, — отвечал Йургримме, — потому что нам надо слишком много. Но мы знаем, что в этом мире принадлежит нам, и своего не упустим. Еще там, на скале, я привязал тебя к себе, начертав на земле тайные знаки. Вот поэтому ты в конце концов и пришел в моей пещере. Бери же и пей! От тебя не приходится ждать большой опасности, потому что ты не христианин. Но помни, если поклоняющийся Христу утолит жажду из этого рога, то возжелает не только луну со звездами, но и все невидимое глазу, что связано с этими светилами. Бойся такого человека!
Фольке взял рог и с удовольствием выпил кисловатый напиток. Тем временем карлик отвязал от пояса каменный нож и незаметно сделал надрез в углу его мешка.
— Мне понравилось твое можжевеловое варево, — сказал викинг, возвращая рог. — Если тебе ничего от меня не надо, благодарю и желаю здравствовать.
С этими словами он снова взвалил мешок на спину и продолжил путь.
Вскоре за деревьями заблестело озеро с поросшими тростником берегами. За ним пошли одиночные крестьянские дворы, обрабатываемые поля и луга. Фольке заметил, что его мешок стал легче.
На пологом склоне с редкими голыми дубами викинг обнаружил заброшенный хлев без дверей и присел отдохнуть на высокий, как скамейка, порог. Здесь он снял с плеч свою ношу и обмер, заметив, что угол мешка сморщился, как высохшее яблоко.
Нащупав пальцем небольшую дырку, Фольке понял, что часть драгоценного содержимого осталась на дороге. Тогда он перевязал место пореза веревкой, снова взвалил мешок на плечо и поспешил к пещере карлика.
Однако на этот раз в ней никого не оказалось. Лишь кучка золы осталась на месте костра. Усталый и злой пустился Фольке в обратный путь. По дороге ему удалось подобрать лишь несколько монет, большая часть пропажи сгинула, спрятанная под снегом до следующей оттепели.
Лишь к вечеру успел он снова добраться до заброшенного хлева. Гнев и обида быстро отступили перед свойственной ему крестьянской расчетливостью, и Фольке успокоился.
— Почему должен викинг, словно бездомный бродяга, скитаться в поисках пристанища? — спросил он громко, будто обращаясь к кустарникам и деревьям на пригорке. — Места здесь много и земля хорошая. Я построю здесь хутор и назову его Фолькетюна, и вы, карлики, станете моими рабами.
Пятеро признанных знатоков закона указали Фольке землю в лесу, и он так обрадовался ей, что не отверг даже бесполезного болотца с краю. В присутствии свидетелей уплатил викинг причитающееся бывшему владельцу, Ульву Ульвссону, а тот немедля переплавил полученное в маленькие серебряные столбики, которые закопал в тайном месте. Вот что сделал Фольке, прежде чем взять во дворах огонь и начать выжигать и выкорчевывать под пашню лес.
В те времена не было в стране свеев и гётов ни бродяг, ни нищих. Те, кто ничего не имел, жили при богатых дворах и оставались довольны. А на севере были еще охотничьи племена, что поклонялись воинственному богу Ти и блюли старый закон. Он позволял оставлять при себе отнятое силой и половину украденного, а вот попрошаек велел убивать на месте. Оседлые крестьяне давно уже смотрели на него как на дикость, однако горячих голов хватало везде. Им–то и не давала покоя слава о богатствах Фольке Фильбютера.
Поэтому к его двору стекался народ. Многие нанимались работниками, но большинство добровольно отдавалось в холопство. Вскоре Фольке обзавелся внушительным отрядом охраны, который ночами грелся у костров на огнище. А у подножья холма выросла просторная изба, сложенная из крепких дубовых бревен и утепленная еще зеленым мхом. Летом подсыхающие стены трещали, словно в них гнездилось множество сверчков с крепкими, как древесина, челюстями. В избе Фольке не было ни хозяйского кресла со столбами, ни кровати, устланной шкурами. Хозяину оказалось довольно длинной скамьи у очага да охапки сена на утоптанном земляном полу. Он мог бы купить и ковры, и резные чаши, однако для начала приобрел двенадцать белых кур да красного петуха. Вскоре появились козы и овцы. Для всей этой блеющей, мычащей и кудахтающей братии Фольке соорудил загон в одном из углов своей просторной избы. Дверь в сени он всегда оставлял приоткрытой для безопасности. Притолока ее располагалась так низко, что входящему даже при среднем росте приходилось сильно нагибаться. И если им оказывался враг, у хозяина оставалось время встретить его ударом сучковатой дубинки, которая на этот случай всегда лежала на скамье.
Постепенно Фольке обзавелся амбарами и прочими хозяйственными постройками. Потом на конюшне появились низенькие мохнатые лошаденки, а в хлеву замычали пегие коровы. Щеки Фольке округлились и раскраснелись, как у жены, что имеет привычку дольше положенного задерживаться возле своих молочных крынок. Голос приобрел особую зычность и глубину, а в руках по–прежнему чувствовалась сила, способная своротить шею медведю. Каждое утро, лишь только в домашнем загоне голосил петух, выспавшийся хозяин Фолькетюны поднимался со своей соломы. Он начинал день с осмотра волчьей ямы, а потом — поскольку та каждый раз оказывалась пустой — отправлялся к работникам на поля. Ни разу еще рука раба не коснулась большого плуга, в такой чести держал его Фольке. Он сам доил своих коров и ухаживал за лошадьми и быками и пах, как пастух.
С рабами он обращался мягко, потому что они были как волосы на его темени и кожа на его запястьях. Напротив, Фольке считал делом своей хозяйской чести хорошо одевать и сытно кормить их. Вероятно, они простили бы ему и побои, и голод, потому что по–своему любили хозяина. Они хотели видеть в нем человека значительного, а никак не ровню себе и только больше гордились бы им, если бы он справил своему коню роскошную сбрую с колокольчиками, обил бы стены дома дорогими тканями и застелил кружевной скатертью стол, за который им не суждено было сесть. Презрительные усмешки на лицах гостей раздражали дворню, вызывая недовольство и едва ли не ропот. Однако Фольке твердо стоял на своем и ничего не желал менять.
Иногда через лес проезжали купцы с халландской солью, которая сильно дорожала неспокойные времена. А случалось им иметь при себе большие сокровища, Фольке мог послать своих людей на грабеж. Так прирастало его богатство. Убитых сбрасывали в болотце, мимо которого и сам он проезжал не иначе, как в сопровождении верных людей и средь бела дня.
