— Нет, нет и нет! — возопил Гитлер. — Никто не сможет принудить нас изменить название партии! Оно — на века! И «национал» — главное в этом названии! Иначе как мы сможем оправдать превосходство и величие арийской расы?
— Если продолжить вопрос о сходстве наших партий, — сказал Сталин, — то главное состоит не в названиях, главное состоит в том, что обе наши партии — правящие, они фактически олицетворяют собой государственную власть.
— Национал-социалистическая партия — это фюрер! — с гордостью воскликнул Гитлер.
— Коммунистическая партия — это народ, во главе которого стоит вождь! — тоже с гордостью сказал Сталин. — Лучший, талантливейший поэт нашей советской эпохи Маяковский очень верно выразил эту мысль: «Партия и Ленин — близнецы-братья. Кто более матери-истории ценен? Мы говорим — Ленин, подразумеваем — партия, мы говорим — партия, подразумеваем — Ленин!»
— Я очень хотел бы иметь такого же поэта, — с завистью произнес Гитлер. — Но ему бы надо фамилию Ленин заменить на фамилию Сталин!
— Мы, большевики-ленинцы, люди скромные, — возразил Сталин.
— И напрасно! — убежденно воскликнул Гитлер. — И скромность, и совесть — все это химеры, они лишь путаются в ногах, мешая идти к намеченной цели! Но — достаточно о партиях. Не пора ли нам сравнить наш социальный строй и нашу экономику? У вас национализирована вся промышленность, даже веники вяжет государство, а не частники. У нас — еще более обширная программа, но без ваших крайностей. Мы обещали передать концерны государству, пресечь все нетрудовые доходы, конфисковать военные прибыли.
— И что же, у вас «Крупп»[3] — уже национализирован?
— У вас осуществлена коллективизация сельского хозяйства, — сделав вид, что не расслышал вопроса, продолжал Гитлер. — Наша цель — провести аграрную реформу. Это значит безвозмездно экспроприировать помещичьи земли, отменить земельную ренту, запретить спекуляцию землей. В нашей экономической программе целых двадцать пять пунктов!
— Однако, придя к власти, — скептически оценил эту скучную тираду Сталин, — вы и не подумали выполнить хотя бы один из этих двадцати пяти пунктов!
— Не будем больше об этом! — поспешил увернуться Гитлер. — Черт побери, в конце концов, главное состоит в том, что нас объединяет. Вы не замечаете, что у нас с вами, лично у нас, очень много сходства? Вам, чтобы укрепить свою власть, понадобилось провести тотальную чистку кадров от всяческой скверны и даже убрать с дороги Кирова.
— А вам, чтобы прийти к диктаторству, понадобилось поджечь рейхстаг[4], — в пику Гитлеру тут же «забил гол» Сталин. — Но вы не заноситесь чрезмерно высоко, иначе вы теряете чувство меры. Мне на глаза попалась как-то писанина некоего Хьюстона Стюарта Чемберлена…
— Гениальный мыслитель! — едва услышав это имя, восторженно прервал его Гитлер. — Отпрыск английского аристократического рода, был женат на дочери моего любимого композитора Вагнера!
— Все, кто прославляет вождей, не могут не считаться гениальными, — заметил Сталин. — Но ваш гений, скажем прямо, хватил лишку! Ну еще куда ни шло восславить вас, но объявить о том, что Христос был арийцем, — это уже не лезет ни в какие ворота! Если бы этот отпрыск был еще жив, он и вас бы произвел в Иисуса Христа.
— Гениев надо уметь прощать, — приглушая полемику, сказал Гитлер. — Не будем ссылаться на них. Лучше откроемся, что мы думаем друг о друге. Я считаю, что Сталин как лидер — потрясающая личность, он держит страну железной хваткой.
— То же самое можно сказать и о Гитлере, — сразу же отреагировал Сталин. — Я знаю, как велика любовь германской нации к фюреру, это укрепляет мощь Германии.
— Борьба — отец всего! — распаляя себя похвалой Сталина, возбужденно заговорил Гитлер. — Какой бы дели ни достиг человек в жизни, он достигает ее благодаря своей жестокости. Жизнь сохраняет только тот, кто растаптывает чужую жизнь. О вашей жестокости, господин Сталин, наслышан весь мир. Чего стоит один ваш знаменитый ГУЛАГ!
— О вашей жестокости, господин Гитлер, мир знает еще больше, он содрогается от нее. Чего стоят одни ваши концентрационные лагеря!
— Моя педагогика тверда, — еще возбужденнее и настырнее продолжал Гитлер. — Слабость должна быть изничтожена.
В моих орденских замках подрастает молодежь, жаждущая насилия, власти, никого не боящаяся, страшная. Свободный прекрасный хищник! Мне не нужен интеллект. Знания погубили бы мою молодежь.
— Мы мыслим, иначе. Молодежь, овладевшая знаниями, верная своему патриотическому долгу, — наш идеал. Мы даем ей знания, которые нужны для победы коммунизма. Наша молодежь пойдет в бой с именем Сталина.
— Культ личности — самая лучшая форма правления, — наставительно произнес Гитлер. — Меня радует, что в речевом обиходе наших государств есть немало схожих терминов, особенно для обозначения наших заклятых противников, которым нет места под солнцем. Мы их называем политически неблагонадежными.
— Это слишком мягко и расплывчато. У нас эпитет покрепче — враги народа.
— А вот что сказал обо мне Бальдур фон Ширах, — похвастался Гитлер. — Я подарю вам его альбом. Там сто фотографий из моей жизни и прекрасный текст. Вот его стихи из альбома: «Самое главное в нем — это то, что он не только наш фюрер и герой для всех, но и личность — твердая и прямая; в нем не только сосредоточены корни нашего мира и душа, вознесенная к звездам, вместе с тем он остался человеком, таким, как ты и я». Это лишь подстрочный перевод, а если бы вы только послушали, как звучат стихи! Я плакал навзрыд, читая их, это так трогательно!
— А вот что сказал обо мне Герберт Уэллс, — решил похвастаться и Сталин. — «Я никогда не встречал человека более искреннего, более порядочного и честного; в нем нет ничего зловещего и темного, и именно этими качествами следует объяснять его огромную власть в России. Я думал раньше, что люди боятся его. Но я установил, что, наоборот, никто его не боится и все верят в него… Его искренняя ортодоксальность — гарантия безопасности его соратников». Ну как, чем не стихи?
— Хорошо думают о нас наши друзья, — сказал Гитлер. — Враги же считают меня варваром. Да, да, мы действительно варвары. Мы хотим быть варварами. Мы считаем это почетным званием!
— У нас иное представление о варварах и варварстве, — заметил Сталин. — Но как сказал ваш великий поэт Гейне, когда порок грандиозен, он меньше возмущает.
— Гнусные писания этого выродка мы швырнули в костер! — пролаял Гитлер.
— Кричащий во гневе — смешон, — усмехнулся Сталин.
— Молчащий во гневе — страшен, — парировал Гитлер.
— Пока счет ничейный, — продолжая лукаво посверкивать глазами, сказал Сталин. — Помните притчу? Были два мужа мудрых, но гневливых — Гераклит и Демокрит. Один, разгневавшись, прослезился, а другой — рассмеялся, и таким образом оба избавились от ярости.
— Но очень прошу не напоминать мне больше о Гейне. Тем более, что он не ариец. Вам же не доставит радости, если я буду цитировать вам вашего Льва Толстого, который утверждал, что власть одного человека над другими губит прежде всего властвующего? Впрочем, хватит с нас этих мудрецов, изрекающих несусветные глупости. Нас с вами объединяет даже сугубо личное. У вас покончила самоубийством ваша любимая жена Надежда. У меня — лишила себя жизни моя любимая племянница Гели. А ведь я хотел на ней жениться. У вас по поводу смерти Надежды ходили всяческие слухи и сплетни. Вплоть до того, что вы ее сами убили. А мне приписывали, что я прикончил Гели в припадке ярости, приревновав ее к шоферу Эмилю Морису…
Сталин заметил, что на глазах Гитлера блеснули слезы, и почувствовал, что и его собственные глаза повлажнели.
— Зачем нам говорить на столь печальные темы? — преодолевая в себе неприятные чувства, спросил Сталин. — Сентиментальность — ахиллесова пята вождей.
— Это верно, — согласился Гитлер. — Мы должны быть тверды как сталь. У вас очень точная фамилия.
— А вы зря, расставшись с фамилией Шикльгрубер, не подобрали себе более символический псевдоним, — сказал Сталин. — Это бы еще сильнее возвысило вас.
— Гитлер — звучит великолепно! — возразил фюрер. — Но не хватит ли нам говорить о второстепенном? Надеюсь, мы встретились с вами не ради праздной болтовни.
— Кстати, еще раз о вашем стратегическом плане под кодовым названием «Барбаросса». Несмотря на то что вы преподнесли его в нашей беседе не более чем прикрытие, способное ввести в заблуждение Англию, я расцениваю его как план вторжения в Советский Союз. Вы можете вводить в заблуждение одряхлевшую Англию, но ввести в заблуждение товарища Сталина и нашу великую державу — затея, которая может завершиться лишь одним — полным провалом. Мы отдаем должное императору Священной Римской империи Фридриху Барбароссе[5], но завоевать Советскую империю вам не удастся, какими бы громкими именами ни называли вы свои агрессивные планы.
