— Анджела!
Его жена с пепельно-бледным лицом сидела на краешке стула в гостиной. Адам перевел взгляд на двух мужчин, стоявших рядом с ней.
— Доктор Кельно?
— Да.
— Инспектор Эйбанк из Скотланд-Ярда.
— Инспектор Гендерсон, дополнил второй, показывая свое удостоверение.
— Что вам нужно? Что вы тут делаете?
— У нас есть ордер на ваш арест, сэр.
— На мой арест?
— Да, сэр.
— Да что это такое? Что это за шуточки?
Мрачное выражение лиц посетителей дало ему понять, что речь тут идет не о шуточках.
-—Арестовать меня?.. За что?
— Вы будете отправлены в Брикстонскую тюрьму для последующей выдаче Польше, где предстанете перед судом как военный преступник.
3
Вокруг был Лондон, но в обстановке комнат было что-то от Варшавы. Анджела сидела в приемной «Общества борцов за Свободную Польшу», стены которой были украшены сусальными портретами маршала Пилсудского, Рыдз-Смиглы, Падеревского и галереей польских национальных героев. Здесь и в других подобных местах в окрестностях Лондона сотни тысяч поляков избавились от мечты вернуться в Польшу.
Беременность Анджелы теперь не вызывала сомнений. Зенон Мысленский успокаивал женщину, которая нервно комкала платок. Открылась высокая дверь, ведущая во внутренние помещения, и к ним подошел секретарь.
Оправив платье, Анджела оперлась на руку Зенона. Граф Анатоль Черны вышел навстречу им из-за стола. Он встретил Зенона как старого друга, поцеловал руку Анджеле и предложил сесть.
— Боюсь, — сказал вылощенный маленький аристократ, что мы напрасно потеряли время на контакты с правительством в изгнании. Англия больше не признает его, и мы не в состоянии получить какую-то информацию из британского Министерства внутренних дел.
— Ради Бога, да что же это такое происходит! Пусть нам хоть кто-нибудь объяснит, — вскипела Анджела.
— Нам известно лишь то, что примерно две недели назад из Варшавы прибыл некий Натан Гольдмарк. Он еврейский коммунист и следователь по особым делам польской тайной полиции. У него есть несколько заверенных под присягой показаний выживших узников Ядвиги, в большинстве своем польских коммунистов, в которых выдвигается ряд обвинений против вашего мужа.
— Какого рода обвинения?
— Я сам еще не видел их, а Министерство внутренних дел держит все в тайне. Позиция Британии такова. Если иностранное правительство, с которым заключено взаимное соглашение, требует экстрадиции, представляя неопровержимые на первый взгляд доказательства, дело следует обычным порядком.
— Но какие возможные обвинения могут быть выдвинуты против Адама? Вы читали данные по расследованию в Монце. Я сам был там, — сказал Зенон.
— На самом деле оба мы знаем, что происходит, — ответил граф.
— Нет, я совершенно ничего не понимаю, — сказала Анджела.
— Коммунисты чувствуют необходимость в постоянном пропагандистском наступлении, чтобы оправдать захват ими Польши. Из доктора Кельно хотят сделать козла отпущения. Что может быть лучше, чем доказательство того, что националисты сотрудничали с нацистами?
— Ради Бога, что же мы можем сделать?
— Мы, конечно, можем бороться. Кое-какие возможности у нас имеются. Министерству внутренних дел потребуется несколько недель, чтобы оценить ситуацию. Наша тактика первым делом должна заключаться в намеренном затягивании расследования. Мадам Кельно, я бы хотел взять на себя смелость посоветовать вам юридическую фирму, которая может оказать помощь в данном деле.
— Да, конечно, — прошептала она.
— «Хоббинс, Ньютон и Смидди».
— О мой бедный дорогой Адам! О Боже милостивый .
— Анджела, прошу тебя
— С вами все в порядке, мадам Кельно?
— Да .. простите. — Она прижала побелевшие от напряжения кулачки к губам и с трудом перевела дыхание
— Ну-ну, — сказал граф Черны.— Мы же в Англии. Мы имеем дело с приличными цивилизованными людьми.
Такси марки «остин» остановилось в центре Пэлл-Мэлл, ища возможность для поворота в потоке встречного движения, и наконец, описав полукруг на пятачке размером не больше пенни, остановилось у Реформ-клуба (Лондонский клуб, членами которого являются высшие государственные чиновники, политические деятели, видные журналисты. Основан в 1832 году как клуб вигов.).
Ричард Смидди поправил котелок, взял под мышку сложенный зонтик, открыл потертый кошелек и аккуратно отсчитал плату, строго по счетчику.
— И шесть пенсов вам, — добавил он
— Спасибо, хозяин, — сказал кэбби, включая надпись «свободно» Он покачал головой, засовывая в карман скудные чаевые. Не то чтобы он хотел войны, Боже сохрани, но был бы не против, если бы вернулись янки.
Ричард Смидди, сын Джорджа Смидди, внук Гарольда Смидди, принесших славу знаменитой старинной адвокатской конторе, поднялся к входу в Реформ-клуб. Он с удовольствием ждал встречи с Робертом Хайсмитом, которая была оговорена за неделю Как предписывалось правилами этикета, секретарь Смидди написал записку секретарю Хайсмита в парламенте, вручив ее с нарочным. Так и было условлено о встрече Смидди позволил своему секретарю намекнуть, что дело носит исключительно важный характер. В настоящий момент Смидди размышлял об уходящих традициях, на смену которым приходит чисто американская привычка хватать телефон и решать таким образом все дела.
Он вручил портье в гардеробе зонтик и котелок и обменялся с ним привычными репликами об отвратительной погоде.
— Мистер Хайсмит ждет нас, сэр.
Смидди поднялся по лестнице туда, откуда Филеас Фогг начал и где завершил свое путешествие вокруг света за восемьдесят дней — ниша справа от входа. Роберт Хайсмит, крепкий костистый человек в небрежно сшитом костюме, приподнялся из глубокого кожаного кресла, которое уже поскрипывало от старости. Хайсмит был довольно яркой личностью, родом из семьи поместного дворянина. Юрист он был высшего класса, и неоднократно выступал в суде, а недавно, в возрасте тридцати пяти лет был избран в палату общин. Ярый крестоносец по натуре, Хайсмит всегда был готов ткнуть пальцем в творящуюся, по его мнению, несправедливость. Поэтому он возглавил британское отделение «Международного убежища», организации, которая занималась защитой политических заключенных.
— Привет, Смидди! Садитесь, садитесь же.
— Очень любезно с вашей стороны, что вы не замедлили со встречей.
— Ну, не так уж я торопился. Пришлось выдержать немалое давление со стороны Министерства внутренних дел, чтобы все привести в порядок.
— О да, такое и со мной случается.
Хайсмит заказал виски, а Ричард Смидди— чай с пирожными.
— Ну-с, теперь я знаком с сутью обвинения, сказал Хайсмит.— Они вменяют ему в вину чуть ли не весь уголовный кодекс.— Он поправил очки, пригладил растрепанные волосы и зачитал с листа: — Делал смертельные уколы фенола заключенным, сотрудничал с нацистами, отбирал заключенных для газовых камер, участвовал в хирургических экспериментах, принял присягу как почетный немец. И так далее, и тому подобное. Звучит как описание кровожадного чудовища. Что же это за личность?
— Достаточно приличный человек. Слегка грубоват. Как вы знаете, он поляк.
— Что ваша контора думает по этому поводу? — Мы с предельным тщанием изучили его дело, мистер Хайсмит, и я готов поставить последний фунт стерлингов за то, что он невиновен.
— Подонки. Ну, мы не позволим им выйти сухими.
« „Международное убежище"
Реймонд-билдинг
Грей-инн
Лондон, WC-1
Заместителю Государственного секретаря
Министерство внутренних дел
Департамент по делам иностранцев
10 Олд-Бейли
Лондон ЕС-4
Достопочтимый мистер Клейтон-Хилл,
Я уже предварительно информировал Вас об интересе, который «Международное убежище» питает к делу доктора Адама Кельно, ныне содержащегося в тюрьме Его Величества в Брикстоне. Что касается самой процедуры, то наше общество с большим подозрением относится к требованиям коммунистических государств выдачи им политических заключенных. Вне всякого сомнения, доктор Кельно является жертвой политических игр.
Дальнейшее расследование привело нас к убеждению, что обвинение против доктора Кельно не имеет под собой никаких оснований. Все свидетельства против него поступили со стороны польских коммунистов или лиц, придерживающихся коммунистических взглядов.
Не случайно никто из них не утверждает, что является очевидцем преступных деяний доктора Кельно. Все основано на смутных слухах, которые, без сомнения, были бы отвергнуты любым судом Западной Европы. К тому же польскому правительству не удалось представить хоть одну жертву жестокости доктора Кельно.
