- Прости, прокуратор! Снова моя латынь хромает. Я лишь хотел сказать, что этот галилеянин выдавал себя не за сына одного из богов, описанных Гомером, а за сына того бога, которому поклоняемся мы.
- Так следи за свой латынью, а то как бы и тебе не захромать. И какое, скажи, мне дело до похождений ваших здешних богов?
- По нашему закону, прокуратор, сказать такое – значит совершить святотатство. За это побивают камнями.
- Вот как? – я повернулся к Марцию и Игенсу - вы слышали? Этот жрец угрожает побить меня камнями за то, что я непочтительно высказался о его божке.
Каиафа всплеснул руками:
- Не тебя, не тебя! Ты не понял, прокуратор…
- Префект, разреши, я дам этой азиатской свинье в рыло, - перебил его Марций.
Чувства бравого центуриона были мне понятны, но… Я вздохнул.
- Не разрешаю. Наша задача - цивилизовать аборигенов. А оттого, что ты дашь ему в рыло, он не цивилизуется. Это понятно?
- Так точно, префект.
-… Поэтому, - заключил я, - просто выведи его вон.
«Клавдия Прокула Юстина приветствует Понтия Пилата.
Дорогой муж и друг мой, не прошло десяти дней, как ты уехал в этот мерзкий Иерусалим, а я уже безумно скучаю. Насколько лучше здесь, в Кесарии: прохлада, чистая вода, приличные люди. Впрочем, и тут не без досадных казусов. Вчера была на обеде у тетрарха Антипы. Он сам, и его супруга, достойная Иродиада, весьма удручены, а их маленький сын Агриппа и дочь, Саломея, тоже еще почти ребенок, были чуть ли не в слезах. Оказалось, ты отправил им ученого ритора, который сразу очаровал их своей обходительностью. А через день вдруг прислал за ним конвой, и его увезли на экзекуцию в Иерусалим…»
Вот это была плохая неожиданность. Плохая и загадочная. Не отрываясь от чтения, я приказал:
- Центуриона Марция сюда.
«… Офицер из местных был, к тому же, груб. Бедного ритора на глазах у детей связали и избили. Мне было стыдно за твоих подчиненных, ведь по ним судят о тебе и о Риме…»
Вошел Марций:
- Слушаю, мой префект.
- Экзекуция над разбойниками уже началась?
- Так точно. В полдень, как ты и приказал.
- Сколько разбойников?
- Так трое же, как и было…
- Было трое, центурион! – перебил я, - Было, пока я не отпустил этого Бар Аббу, как положено по императорскому эдикту об амнистиях. Значит должно остаться двое! Откуда третий?
- Не могу знать… Это в канцелярии…
- Отставить детский лепет! Возьми два десятка катафрактариев и рысью туда! Лишнего – снять и, если он еще живой, пусть им займется лекарь.
- Префект, а который из них лишний-то?
- Тот, которого я отправлял к тетрарху. Иешуа из Галилеи. Разберись на месте, как он там оказался, и кто его подвесил вопреки моему приказу.
- Понял. Разреши исполнять?
- Бегом! – рявкнул я.
Центурион исчез за дверью, только слышно было, как грохочут по мраморным ступеням его подкованные медными гвоздями калиги.
Я отпил из кубка вина, разбавленного родниковой водой, и вернулся к письму
«… Все из-за этого проклятого Иерусалима, где люди звереют от духоты и фанатизма. Твое присутствие там все равно ничего не решает. Скорее он сделает тебя безумным, чем ты исправишь его нравы. Приезжай лучше в Кесарию. Управлять провинцией можно и отсюда. А сейчас мне неспокойно за тебя. Я еще до рассвета дала это письмо лучшему наезднику из охраны, которую ты мне дал. Юноша поклялся, что полетит, как ветер и будет в Иерусалиме через час после полудня. Жду вестей. Люблю тебя. Твоя Юстина.»
Ого! Кто же этот парень, способный за полдня доскакать от Кесарии до Иерусалима?
- Вестового, что принес письмо – ко мне, - распорядился я.
Через несколько минут вошел молодой декурион.
- Ты звал меня, префект?
- А, вот оно что. Аскер Сармат. Конечно, кто же еще может лететь как ветер.
- Мой старший брат может, - совершенно серьезно ответил Аскер, - он служит в Мезии. Мой отец тоже мог, но сейчас ему уже пять десятков зим и он толстый.
- Что ж, Сармат. Вот тебе аурей в знак моей благодарности. До завтрашнего утра ты свободен. Непременно выпей за здоровье отца и брата.
- Хей! - воскликнул юноша, подбрасывая золотую монету на ладони, - командир щедр! Если будет нужен быстрый наездник – пускай командир всегда зовет Аскера!
Миг – и он исчез.
Гадес и вороны! Вот на таких простых ребятах и держится мир!
Эту часть повествования я излагаю с чужих слов, которых, впрочем, выслушал вполне достаточно, чтобы представить себе все, что происходило в середине дня на Лысой горе.
- С дороги! Живо с дороги, бараны! – небольшой отряд катафрактариев врезался в толпу, расшвыривая замешкавшихся ударами тупых концов копий. Почти не снижая скорости, кавалеристы выехали к лобному месту.
- Старшего ко мне! – заревел Марций, спрыгивая с коня, - чтоб мигом был здесь!
Старший команды экзекуторов уже бежал к нему на полусогнутых.
- Докладывает опцион Гай Лонгин…
- Отставить, Гай - перебил центурион, - потом доложишь. Показывай, где тут у тебя висит этот… из Галилеи, который на «И».
- Иешуа? Вот он, на среднем кресте.
- Гм. Он живой вообще?
Лонгин взял у стоящего рядом легионера длинную пику и легонько ткнул висящего в ребра. Тот едва заметно вздрогнул и снова обвис на веревках.
- Докладываю: живой.
- Сам вижу, что живой. Приказано снять. Одного из своих отправляй за лекарем. Быстро!
Марций махнул рукой катафрактариям, и двое из них тут же образовали из своих тел нечто вроде живой лестницы. Забравшись на их плечи, центурион перерубил мечом веревки, которыми были прикручены к перекладинам руки распятого. Тело сползло вниз, где его подхватили и уложили на землю.
- Тащите его в тень и облейте водой. Но пить не давать, пока лекарь не разрешит… Так, а это еще что такое? Этих кто сюда пустил?
Двое знатных туземных жрецов в сопровождении храмовой охраны взбирались на гору, эмоционально жестикулируя.
- Центурион! Зачем ты снял казненного!? – выпалил один из них, едва успев отдышаться.
- По приказу префекта. А теперь быстро кругом и марш отсюда. На месте экзекуции посторонним находиться не положено.
- Центурион, мы уйдем, но сперва дай поглядеть на тело. Мы должны убедиться, что этот мошенник мертв.
Марций молча поднял над головой кулак и дважды растопырил пятерню. Мигом подбежал десяток бойцов во главе с декурионом.
- Плавт, выпроводи этих баранов.
- Слушаюсь!
- Но центурион, - возмутился один из жрецов, - этот Иешуа говорил, будто после смерти воскреснет! Пойдут слухи…
Марций не удостоил его ответом, а лишь добавил к предыдущему приказу уточнение:
- Будут ерепениться – без разговоров бей в рыло. Понятно?
- Так точно! – ответил декурион.
Центурион кивнул и направился в навстречу к опциону Гаю Лонгину, который шагал вверх по склону в сопровождении благообразного пожилого джентльмена из местных.
Плавт, тем временем, обратился к жрецам с выразительной фразой из пяти слов, среди которых в официальной переписке могло быть употреблено только два: «на» и «отсюда».
- Бардак у тебя, опцион, - недовольно пробурчал Марций, - уроды какие-то ползают по служебной территории.
- Виноват! Сейчас распоряжусь…
- Не подпрыгивай, я сам распорядился. Это кто с тобой?
- Врач.
- О! – сказал центурион, уважительно поклонившись, - Марций Германик к вашим услугам, почтенный.
Медик для него, как и для любого легионера, стоял на втором месте после начальства. Кто, спрашивается, заштопает тебе продырявленную в бою шкуру? Вот то-то и оно…
- Иосиф из Аримафеи к вашим, - врач так же уважительно поклонился, - ну, и где тут больной?
...Через немного времени, центурион вместе с катафрактариями отбыл, увозя в повозке Иешуа вместе с врачом. Опцион Гай Лонгин подошел к своим отдыхающим бойцам, молча отобрал бурдюк со смесью вина и холодной воды, и сделал несколько добрых глотков.
Один из ветеранов, пользуясь случаем, спросил:
- А кто он такой, этот Иешуа?
- Просто так интересуешься? – фыркнул Лонгин, вытирая ладонью губы.
- Вроде того. Какие-то местные болтали, что он сын главного здешнего бога…
- Ну, скорее не сын, а родственник… И не здешнего бога, а… Короче, парни, Марций говорит, префект письмо от жены получил. Ну, жена его сами знаете, кому внучатой племянницей приходится.
- Да, говорят, самому божественному Октавиану Августу…
- Точно! Прочел префект – и сразу за Марцием. Кто, говорит, так-перетак вашу мать и бабку подвесил этого парня? Быстро вернуть все, как было и разобраться. Вот они и разбираются. Пока повозку подгоняли, Марций ко мне: докладывай, опцион, кто притащил сюда этого Иешуа и распорядился его вешать.
