Поначалу Ерназару показалось, что стучат копыта коней. А когда стучат копыта, то всякому беглецу мерещится погоня. Странно только, почему стук не приближался, стихал и возникал в одном и том же месте.
Поднялся Ерназар и стал оглядывать склоны Кара-тау. Зоркий глаз юноши легко отыскал стайку людей, прилепившуюся у невысокой скалы. Люди махали руками, и в руках этих чернели железные молоты. Так показалось Ерназару. Одежда на людях была хивинская, но не на всех. Один был одет в светлую куртку с блестящими пуговицами. Пуговицы, попадая в лучи солнца, ярко вспыхивали.
— Русский?!
Ерназар взял под уздцы коня и направился к скале.
Да, это был русский, но совсем не такой, каким представлял себе русского Ерназар. Походил на хивинца обликом, вот только лицо было светлым. Главное, говорил по-узбекски. По-узбекски он и приветствовал Ерназара.
— Салом алейкум!
— Ваалейкум ассалом! — ответил тоже по-узбекски Ерпазар. — Хорманг! Не уставать вам.
— Спасибо на добром слове, джигит! — улыбнулся русский. — И тебе не уставать. Дорога твоя, вижу, не легкая и у этой скалы не кончается.
Смутился Ерназар. Дорога его, кажется, кончилась — и именно у этой скалы.
— Дом мой далеко, но остановиться думаю здесь, если не прогоните…
— Гость, выходит, наш? — оставил свою доску, на которой были разложены камни разной величины и разного оттенка, русский и подошел к Ерназару. — Расседлывай коня и садись к дастархану. Сейчас обедать будем… Эй, Абдурахман, ставь котел на огонь да зови ребят.
— Не стесню ли я вас? — сделал попытку отказаться от дастархана Ерназар.
— Знаешь обычай Востока: гостю почетное место. А более почетного места, чем дастархан, у нас нет.
— Вы же не с Востока… Вы с севера.
— Верно, я — русский. Но здесь ты можешь меня считать узбеком, туркменом, каракалпаком. Братом…
Расцвел, будто вторая весна пришла к нему, Ерназар.
— Я — каракалпак… Могу ли и себя считать вашим братом?
— Конечно, добрый юноша… Я наслышан о каракалпаках и рад, что судьба привела меня в их края.
— А я рад, что судьба привела меня к этой скале… Счастливая скала.
Загадочными показались слова юноши русскому, и он вопросительно посмотрел на него.
— Ты что, ищешь, как и мы, серебро и золото?
— Нет, ага, ум мой не так пытлив и знания не так велики, чтобы открывать тайны земли… Я ищу русского человека.
Еще более загадочными стали слова юноши. Загадочными и странными. Зачем этому каракалпаку русский человек? Какая причина заставила его скакать к подножию Каратау? Судя по всему, скакать не один день.
— Ну, нашел, — усмехнулся русский. — Что же ты теперь будешь делать с ним?
— Делать?! Разговаривать, — простодушно признался Ерназар.
— Чистая душа у тебя. Да не торопись открывать ее людям. Запоганят ее завистью и обманом.
— Вы-то не сделаете такое?
— Наверное, не сделаю. Но ведь ты меня не знаешь.
— Что из этого. Верю…
Смутил вконец русского Ерназар. Не был он, поди, ангелом среди людей. И среди людей не был самым лучшим. Просто человек. Добрым был. Доброта-то его и заставила проявить внимание к молодому каракалпаку.
— Трудную ты задачу мне задал. Поверил в человека. А это, значит, взвалил на меня камень величиной с эту скалу. Неси и не споткнись, не урони камень. Уронишь — потеряешь веру в себя…
— Я считал, когда в человека верят, ему легко…
— Нет, — покачал головой русский. — Ему не легко. Легко тому, кто верит… Ну да что об этом толковать… Сядем к котлу, подкрепимся!
Абдурахман, которому русский поручил разогреть обед, снял котел с треноги и поставил его на плоский камень посреди цветной скатерти. Вокруг котла расположились помощники русского — молодые и немолодые хивинцы. Их было не много, но все рослые, широкоплечие, мускулистые. Один мог заменить троих. И все же немногочисленность помощников русского удивила Ерназара. Что могут сделать великого в горах десять человек? Сдвинуть с места скалу им не под силу. За дастар-ханом не полагалось задавать вопросы старшему, а русский был здесь старшим, и юный гость не посмел бы нарушить заведенный еще предками порядок, но любопытство победило, и он спросил:
— Вы собрали столько камней! Что можно из них сделать?
— Пока ничего, — ответил русский. — Ты когда-нибудь видел берег, размытый Аму?
— Видел.
— Заметил в обнаженных пластах земли диковинные ракушки?
— Да.
— Подумал, откуда они попали туда?
— Нет. Я же говорил вам, ага, что ум мой не так пытлив и знания не так велики, чтобы разгадывать тайны земли.
— Это уже не тайна. Ракушки лежат здесь миллионы и миллионы лет. Под нами было дно моря…
— Арала?
— Арал по сравнению с тем морем — капля. И как оно называлось, никто не знает, потому что не было у него названия и некому было его дать… Так вот, ракушки — это след прошлой жизни. Остался след и на камнях, и в самих камнях. Его-то мы и ищем.
— И что ж: этот след — золотой, серебряный?
— Может быть и золотым. Но лучше, если бы это золото было черным. Ты слышал что-нибудь о нефти, добрый юноша?
То, что горит?
— Да. Черным золотом зовут его, потому что польза от черного золота велика. Придет время, без нефти жизнь замрет…
Слова русского взволновали Ерназара. О необыкновенном говорил он, хотя необыкновенное это было очень простым и находилось где-то рядом, протяни руку — и коснешься его. Груда камней высилась за спиной Ерназара. Сказочных камней.
— Хан знает, что вы ищете?
— Не только знает. Помогает искать. Джигитов дал, пусть, говорит, распотрошат гору, доберутся до сокровищ.
— Ему своих мало?
— Предела богатству нет, как нет предела желаниям. Ты ведь тоже что-то ищешь?
О богатстве не думал Ерназар. К чему оно? Есть у него конь быстроногий, второго не надо. Второго он отдал несчастному Касыму, которого чуть не убили хивинцы.
— То, что я ищу, не в камнях и не в хурджуне. Я хочу блага своему народу. Обездолен мой народ…
Загадочным все-таки был этот юный каракалпак. Похож на закатное облако, что окрашивается то одним, то другим цветом. Не поймешь, какое оно в самом деле. Оставил ложку русский, стал разглядывать Ерназара.
— Как кличут-то тебя?
— Ерназаром!
— Запомню… А я — Грушин! Ты тоже меня запомни. Благо, которое ты хочешь добыть народу, не в слове. Дай ему сокровища, что на земле и в земле. Что на земле, дать легче, что в земле — труднее. Тогда понадобится Грушин. Понял?
— Понял, ага!
Теперь за дело! Хоть и велика гора, а надо все же ее распотрошить…
— Можно мне помочь вам?
— Отчего же нельзя? Камней всем хватит. Их тут господь бог набросал, за всю жизнь не переберешь…
Верно, камней всевышний накидал щедро. Десять помощников Грушина и одиннадцатый — Ерназар — трудились в поте лица, орудуя кирками, молотками и просто голыми руками, однако перетащили и раскрошили всего лишь сотню камней. Разбитые, они не сверкали ни золотом, ни серебром. Не чернела и нефть.
— На сегодня хватит, — остановил работу Грушин, когда солнце скрылось за горой и синие тени легли вдоль берега.
Абдурахман снова развел огонь под треногой и водрузил на нее черный от дыма котел.
— Вы сказали, ага, что наслышаны о каракалпаках, — напомнил Ерназар Грушину слова его, произнесенные при знакомстве. — Хорошо ли говорят о моем народе в России?
— Мало говорят. Слишком далеко живете от нас, а когда за истиной надо ехать тысячи и тысячи верст, мало кто проявляет желание добыть эту истину. О каракалпаках я узнал больше из книг. Забредали в ваши края путешественники, они-то и поведали людям про жизнь на берегах Арала, Сырдарьи и Амударьи. Сохранилось кое-что в придворных канцеляриях, донесения послов, прошения на имя императрицы. Указ Елизаветы Петровны о принятии каракалпаков в русское подданство попал мне в руки. Великий указ, добрым словом высказано в нем желание России взять под свое покровительство малый народ.
— Держали в руках его? — засветился весь Ерназар.
— Держал и читал.
— А народу нашему сказали, будто он уничтожен. Будто отказалась от нас Россия…
Нахмурился Грушин. Складка суровая пролегла над бровями.
— Недруги сказали. Много их развелось, будто спасения хотят людям на этом и на том свете, а не о спасении думают — о гибели. Толкают на братоубийственную войну, вражду разжигают между соседями, неверие друг к другу сеют. Неверие, братец, хуже огня, души сжигает.
— Кто же посеял у русских неверие к нам? — спросил Ерназар.
— Не так спрашиваешь, братец! Кто посеял неверие к русским у каракалпаков? Дело-то Маман-бия никто не поддержал. Смельчаки, направившие коней своих на север, погибали в пути.
