— Так, значит, не шутишь?
— Нет, — коротко слово камнем упало между ними, припечатав тишину. Екатерина молчала, наслаждаясь своей маленькой победой. Государыня впервые выглядела растерянной.
— Но ведь мне донесли… Простыню показали. Через шесть лет после брака — и девица! Засмеют ведь! На всю Европу позора не оберешься. Почему молчала?
— Боялась гнева царского.
— Гнева боялась, а как припекать стало, не испугалась признаться. Поди-ка вон! — вдруг приказала она. — Свои покои не покидать, ждать Лестока. Если он подтвердит твои слова, то я… Я… Ступай!
Екатерина вышла, держа прямую острую спину, под роскошным платьем дрожали коленки, в уголках глаз застыли блестящие слезинки, но внутреннее чувство подсказывало: старой жизни скоро придет конец. Впереди ее ждут перемены. Вот только к лучшему ли?
Тем же вечером в приватной беседе с императрицей Лесток доложил: великая княгиня действительно девица.
Императрица впала в ярость. По ее приказу, наследника тайно подвергли медицинскому освидетельствованию, несмотря на протест. Чертушка выл, извивался и грозился убить каждого, кто к нему прикоснется. После сник, расплакался и позволил делать с собой все, что было надобно. И только изредка поскуливал от обиды и злости.
Выслушав второй доклад, Елизавета к собственному удивлению тоже расплакалась. И тут подгадил. Чертушка, он и есть чертушка: ничего хорошего от него жди. Лесток подал императрице успокоительную настойку пополам с вином. Елизавета осушила чарку залпом и потребовала еще. И еще. Порозовела, повеселела и потребовала подробностей. Лесток поспешил исполнить желание государыни.
Анатомическое строение наследника не позволяло ему исполнить свои мужские обязанности не только по отношению к своей жене, но вообще и к любой женщине. Следовательно, о продолжении рода и речи не шло.
— Эта проблема характерна для всех императорских домов Европы, — деликатно объяснял Лесток. — К примеру, известно, что французский король Людовик…
— Ты еще про мусульман вспомни! — оборвала лейб-медика Елизавета. — С их, прости господи, обрезанием.
— Именно обрезание и помогает избавиться от этой деликатной проблемы, — не успокоился Лесток. — Вот французы…
— Дались тебе эти французы, — рявкнула императрица. — Про нас сказки сказывай, а французы сами разберутся, что к чему.
— Великий князь нуждается в небольшой операции, — придворный медик тщательно подыскивал слова, чтобы не оскорбить столь августейших особ. — Сужение крайней плоти таково, что не позволяет Петру Федоровичу…
— Знаю, слышала, — громко высморкалась императрица. — Что предлагаешь?
— Иссечение плоти. Как у мусульман.
— Нет! — взвизгнул великий князь, бывший тут же. — Не надо! Я все могу, тетушка! Спроси, кого хочешь, каждая ответит, что лучше меня никого нет. Это все она, Катька, на меня наговаривает. Из зависти и злобы.
— Да чего тебе завидовать, уродик? — взвилась императрица, превозмогая отвращение. — Молчи, Петрушка! Как скажу, так и сделаешь, — истерика прошла, и к Елизавете вернулась способность соображать.
— Операция быстрая и практически безболезненная, — лейб-медик трясся от волнения.
— Нет! Не дамся! — еще немного, и совсем сорвется, уже пена у рта показалась. Государыне с брезгливостью посмотрела на всхлипывающего юнца, побитого оспинами. Ну и как такому щенку царство передать?
— Пошел вон!
Когда Петр вышел, Елизавета еще некоторое время молчала, щуря опухшие глаза на свет.
— Налей еще.
— Ваше величество… Вам нельзя столько пить, — Лесток вспомнил про частые обмороки Елизаветы, наступавшие как раз после четвертой чарки. Бледнела и падала навзничь, задыхаясь. Приходилось ножом резать корсет и платье.
— Налей, говорю. И доверху, не жалей вина, его у нас нынче много, — хохотнула и приложилась, сделав добрый глоток. Толк-то будет от этой операции?
— Надеюсь, — еле слышно прошептал лейб-медик. — Только не обессудьте, ваше величество…
— Говори! — короткий приказ был подобен оплеухе.
— Организм наследника отравлен пьянством, кутежами. К тому же Петр Федорович еще не изволили оправиться полностью после перенесенной болезни…
— Иными словами, — безжалостно закончила государыня, — ты не уверен, что ребенок, рожденный от Петрушки, будет нормальным и здоровым…
— Я вообще не уверен, что великая княгиня сможете зачать ребенка от своего мужа, — неожиданно для себя высказал затаенные мысли лейб-медик. И тут же испугался собственной смелости.
Вопреки опасениям царского гнева не последовало. Государыня размышляла.
— Ценю твою честность, — наконец промолвила она. — А как ты оцениваешь состояние великой княгини?
— Она абсолютно здорова. Организм крепкий, бедра широкие — выносит и родит без осложнений.
— А мое?
Лесток замялся.
— Сколько мне осталось? — напрямик спросила государыня. — Говори, как есть, от этого и твоя судьба зависит.
— М-м… Если ваше величество будет ограничивать себя в еде и ночных развлечениях, сократит потребление вина и водки, станет побольше гулять и отдыхать…
— …то умрет практически здоровой. Дальше можешь не продолжать, — милостиво разрешила Елизавета Петровна. — Значит, не так уж и долго. Поспешать надо. А сейчас поди прочь, думать буду.
Врач, кланяясь, неуклюже попятился спиной к двери и плотно прикрыл ее за собой. Елизавета вздохнула с облегчением: наконец-то одна. Тяжело встала и налила себе еще вина. Гулять, так гулять. Думать, так думать.
Оставлять Россию Петрушке нельзя. Уже сейчас на пруссаков ровняется, а что будет, когда на трон взойдет? Отдаст державу на поругание и разрушение. И Бестужев не поможет. Впрочем, что Бестужев? Недолго ему осталось. И на могущество найдется управа — старость. А старость подкралась незаметно. Прав, конечно, Лесток, чтобы пожить подольше, нужно о многом забыть. Ни вина, ни яств заморских, ни мужчин ласковых. Сон, сон и еще раз сон. Но… не хочется. То, что вредно, самое приятное и есть. И так мало удовольствий, чтобы и от этих отказываться. Что же касается сна, так в могиле отоспится. Там все спят.
Эх, чертушка, чертушка… Ничего не скажешь, порадовала сестричка племянничком. Но другого-то нет. То есть при желании нашла бы, конечно: незаконных — пруд пруди, а толку… Вдруг еще хуже будет? Единственный выход — законный наследник престола, а при нем умная мать регентшей. Чем Катька хуже Елены Глинской? Та ведь сумела сохранить государство для сына. Вот только сына у Катьки нет. Пока нет, — мысленно поправилась Елизавета. — Но обязательно будет.
И кто сказал, что женщина не может управлять государством? Басни все это. Именно поэтому из всех невест шесть лет назад она выбрала прусскую девчонку, разглядев в ней характер и стойкую волю. Только такая, как она могла принять чужую веру и всем сердцем ее полюбить, невзирая на насмешки двора. И только такая, как она, сможет стать русской императрицей.
Словно в подтверждение ее тайным мыслям посыпал крупный холодный снег. В считанные мгновение запорошил невскую перспективу, укрыл черные проталины Невы и очистил болотный воздух.
Когда Екатерина вернулась с прогулки, ее тут же позвали в покои государыни. Она вошла, как и была, с первого морозца, едва скинув шубку. В холодных руках маленькая смешная муфта. На уложенных волосах бриллиантами блестели капельки растаявших снежинок. Глаза блестели. Влажные губы улыбались.
— Обещала тебе снег, — взяла ласковый тон государыня. — Как видишь, обещания свои держу. Так и ты держи свои клятвы, не лукавь понапрасну.
Екатерина непонимающе уставилась на царственную тетушку.
— Твой долг — родить наследника, — Елизавета кормила с рук комнатную собачонку, и казалось, не обращала внимания, на растерянность званой гостьи. — Вот и исполняй. Поняла меня? Неважно, как ты этого добьешься, с Петрушей… или… Знать ничего не хочу. Но через девять месяцев мне нужен наследник. Не слышу ответа!
— Сделаю все, ваше величество, — Екатерина присела в реверансе. Надеюсь, что в скором времени смогу вас порадовать приятным известием.
— Уж постарайся, — кивнула императрица, а вдогонку добавила: — завтра мы устраиваем небольшой раут, так сказать, в семейном кругу. Жду, что будешь. Хватит в опочивальне маяться, еще насидишься в одиночестве…
Вернувшись к себе, Екатерина не выдержала горячечного волнения и распахнула окно. В комнату ворвался холодный невский ветер вперемешку со снегом. Остудил горящие щеки. Катя зачерпнула снега с подоконника и провела по тонкой шее и полуобнаженной груди.
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы не разгадать шараду государыни. Завтра — смотрины великой княгини.
Впервые в жизни будет выбирать она, а не ее. Сердце сжалось от сладкого предвкушения и надежды.
