Прокурор Управления
Прокуратуры Российской Федерации
старший советник юстиции Ю. И. Седов
I. Предыстория: «Черкнуть мне хочется на вашем приговоре...»
Дело это, по которому в 1921 г. привлекалось к уголовной ответственности 833 человека, занимает 382 тома. Читать их интересно и жутко. Интересно, потому что это история нашего многострадального Отечества, потому что привлеченные по делу представляли практически все сословия, классы, многие национальности, профессии России тех лет, и уже потому «дело» отражало «революционную ситуацию», эпоху.
Не менее важно и то, что «Заговор Таганцева», которого не было, и «дело» никогда не существовавшей «Петроградской организации» отражали еще и наиболее типичные методы следствия, показывали, как «защищалась революция» от своего же народа. Словом, самое обычное, типичное и нетипичное дело той суровой поры, когда жила Россия под дамокловым мечом произвола Чрезвычайной комиссии. Как писал один из чекистских поэтов в своем признании, опубликованном в сборнике «Улыбка Чека»:
Черкнуть мне хочется на вашем приговоре Одно бестрепетное «К стенке! Расстрелять!!».
«Дело Таганцева»... В свое время, рассматривая материалы уголовного дела № Н-1381 в связи с предстоящей реабилитацией Н. Гумилева (30.09.91 судебной коллегией по уголовным делам Верховного суда РСФСР» Н.С. Гумилев был реабилитирован), я поражался чудовищной жестокости и бессмысленности этой провокации, задумывался над тем, нельзя ли, не откладывая, очистить от скверны не только имя великого поэта, но и имена сотен других людей, проходивших по делу о «Заговоре Таганцева».
Работая несколько лет назад над серией очерков о русских поэтах-эмигрантах, в частности, об Ирине Одоевцевой, читая ее мемуары о Петрограде 1921 г., еще парижского издания, я удивлялся явной немотивированности ареста и, тем более, убийства Николая Степановича Гумилева. «Если и все остальные участники «Заговора Таганцева» такие же уголовники, — приходила в голову мысль, — то гигантское дело с сотнями арестованных и невинно убиенных приобретало фантасмагорические очертания. В публичных лекциях той полудемократической, но еще вполне цензурной поры я, мотивируя поступок поэта, приводил такой пример: Н. С. Гумилев (об этом вспоминает Ирина Одоевцева) в своей пустой, холодной и голодной квартире приручил мышку и подкармливал ее скудными крохами еды, которую иногда удавалось доставать в Петрограде 1920 года. На вопрос молодой поэтессы: «О чем же вы с ней вечерами беседуете?» — Гумилев ответил: «Ну, этого я вам сказать не могу, это было бы неблагородно». Дворянин, офицер не мог «выдать» даже мышку. Мог ли он выдать товарища по окопам Первой мировой, или, как ее тогда называли — «германской», войны! Арестован он был 03.08.21 по показаниям о том, что подполковник царской армии Вячеслав Григорьевич Шведов, хороший знакомый профессора В. Н. Таганцева, дал Гумилеву для изготовления прокламаций 200000 руб.
Ирина Одоевцева и в своих мемуарах, позднее изданных у нас в России, и в интервью журналистам после возвращения на родину утверждала, что даже видела эти деньги у Гумилева в ящике его стола (каков конспиратор-подполыцик!). Очень хотелось тогда узнать о том, что не было никаких денег, что ни в чем не виноват поэт Николай Гумилев перед советской властью... Разве мало было примеров того, как арестовывали и казнили невинных людей. Но нет... Материалы дела, с которыми довелось познакомиться лишь в 1992 г. в процессе подготовки этих материалов к реабилитации всех привлеченных по делу и невинно репрессированных людей, свидетельствуют: Николай Степанович от советской власти в восторге не был (и тут многим из нас еще придется преодолеть стереотип прошлых лет, когда любое выступление против советской власти воспринималось как преступление и любой «контрреволюционер» — как негодяй и подлец). Однако, как были вынуждены признать и петроградские чекисты, никакой активной контрреволюционной деятельности поэт не проводил. Что, впрочем, и неудивительно, ибо было у него другое предназначение — писать стихи. Отказать же товарищу, просившему, по одной версии, просто взять деньги на сохранение, по другой — якобы на печатание прокламаций, он не мог. Не мог и донести на него. Донос, по крайней мере в России в те годы, среди порядочных, честных людей, особенно дворян и офицеров (сословный кодекс чести), считался большим позором. Но именно за «недоносительство» и был осужден и расстрелян большой русский поэт, хотя такая статья и появилась значительно позже в советском Уголовном кодексе. Что же было на самом деле? Это с полной достоверностью уже, наверное, не удастся установить. Но вот, что было «в деле», установить легко. «Допрошенный на предварительном следствии Гумилев Н. С. признал получение 200 ООО рублей, однако показал, что ничего совершенно не делал для организации, в ней не участвовал и никого в нее не вербовал» — что наверняка соответствует действительности, ибо, как мы уже подчеркивали, организации-то, собственно, и не было, как не было «Заговора Таганцева», к которому «пристегнули» поэта.
Читаю в «Деле» далее: «Допрошенный 6.08.21 г. Таганцев В. Н. показал, что «на расходы Гумилеву было выдано 200 000 рублей и лента для пишущей машины. Про группу свою Гумилев дал уклончивый ответ, сказав, что для организации ему нужно время. Стороной я услыхал, что Гумилев весьма отходит от контрреволюционных взглядов. Я к нему больше не обращался, как и Шведов, и Герман (два других, кроме Таганцева, члена «Комитета боевой организации» так называемой «Петроградской боевой организации»), и политических прокламаций нам не пришлось ожидать».
«Ожидать не пришлось...» Организации Гумилев не создал, прокламаций, как убедились чекисты, не печатал. Весь грех — хранил у себя 200000 рублей. Где-то даже довелось читать, что был Гумилев чуть ли не казначеем контрреволюционной организации в Петрограде. Ну разве не смешно?
Читаю справку, подготовленную Отделом по реабилитации жертв политических репрессий Генеральной прокуратуры РФ уже в наши дни: «При проверке обстоятельств совершения Гумилевым Н. С. указанного «преступления» была получена из Управления эмиссионно-кассовых операций Госбанка СССР справка, согласно которой, «исходя из отношения реальной ценности денег, 200000 рублей на 1.04.21 г. составляли 5,6 руб. 1913 г.». Такая вот «казна» была...
И только сравнительно недавно по многочисленным запросам и просьбам русской интеллигенции (в 1921 г. на такие просьбы власть предержащие, естественно, не реагировали, осень же 1991 г. была в этом плане иной эпохой) «Дело Гумилева» было пересмотрено, и определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР от 30.09.91 постановление Президиума ПЧК от 24.08.21 о расстреле Гумилева Н. С. отменено, уголовное дело прекращено за отсутствием состава преступления».
Поэта, увы, не вернуть. Но настало время реабилитировать тех, кто был так же незаконно репрессирован вместе с ним, одновременно с ним по «сшитому» петроградскими чекистами делу о «Петроградской боевой организации»! И такая работа началась, активизировавшись после принятия Закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18.10.91. К «Заговору Таганцева» обратились наиболее опытные и квалифицированные сотрудники Генеральной прокуратуры России и Министерства безопасности Российской Федерации.
И в настоящее время все участники так называемой «Петроградской боевой организации», «за исключением лиц, в отношении которых отсутствуют решения следственных органов», реабилитированы...
Один из итальянских фильмов, кажется, так назывался: «Следствие закончено, забудьте...» Следствие и «переследствие» закончены, невинно убиенные наши соотечественники реабилитированы. Забыть? Что-то не получается... Хочется разобраться — почему такое вообще могло быть? Как работал сам механизм чекистских провокаций тех лет? Как вели себя на следствии арестованные? Это ведь все загадки, или точнее — задачки из области исторической психологии, решение которых небесполезно и сегодня. Интересно проследить на примере «Заговора Таганцева» и, если так можно выразиться, «демографию террора» — какие слои российского населения репрессировались (как видно из дела, далеко не только представители «привилегированных классов»), какие группы населения «пользовались особым успехом» у чекистов (применительно к этому делу, например, — это бывшие кронштадтские моряки, бежавшие после подавления восстания в Финляндию и пытавшиеся пробраться обратно на родину, — их просто десятками «пристегивали» к «Заговору Таганцева» как финских шпионов) и т. д. Словом, «Дело № Н-1381» интересно и как наиболее типичное, и как весьма специфическое для тех лет, отражавшее и конкретное время, и конкретное место (Петроград). Вот почему первым моим желанием было написать аналитическую статью.
