— Поместье конфисковано в пользу королевской казны. Уходите, или я позабочусь, чтобы вас наказали за вторжение в королевские владения.
— Я этого так не оставлю. — Бертран де Гот посмотрел на лорда и покачал головой. — Извините, Пьер, я сделал что мог.
Пьер напрягся в руках гвардейцев, расширил глаза.
— Ради Бога, Бертран, помогите!
Ногаре подошел к Пьеру и проговорил, кривя рот:
— Бог на этих землях больше не властен.
— Бертран! — крикнул Пьер, но епископ направился прочь, подталкиваемый гвардейцем. Дверь на кухню захлопнулась, частично заглушив вопли Пьера, когда нож принялся кромсать его пальцы.
Закончив пытку, Ногаре вернулся в передний зал, оставив Пьера с беспамятстве с одним из гвардейцев. Другой последовал с ним, вытирая руки о кухонное полотенце. В переднем зале собрали слуг, троих мужчин и четырех девушек. Рядом стояла стройная бледная женщина в элегантном платье, прижав к себе двух мальчиков. Один не переставая плакал.
Женщина в ужасе смотрела на гвардейца, чья накидка была заляпана кровью. Один слуга, пожилой человек, дернулся вперед, но тут же был остановлен мечом, упертым в живот. Ногаре заметил, что к мертвецам в углу зала прибавился еще один страж. К нему приблизился гвардеец в накидке, обшитой желтой парчой.
— Капитан, что случилось?
Они отошли к дверям, чтобы никто не слышал.
— Стражи услышали крики лорда и бросились на нас, — угрюмо проговорил капитан. — Один сумел выбить меч у одного из наших. Надеюсь, этот каналья предатель признался?
— Пока нет.
Капитан кивнул.
— Дело идет? — спросил Ногаре.
— Да, фургон грузят. — Капитан помолчал. — Но если он не признался, может быть, нам подождать? Может быть, он действительно не виноват?
— Виноват, — твердо произнес Ногаре. — Этих людей нужно держать в узде, пока они нам не навредили по-настоящему. С англичанами шутки плохи. Помните, как в начале войны они отвоевали у нас Блей и Байонн?
Капитан опять кивнул.
— Лорда с семьей отвезите в гарнизонную тюрьму. Их судьбу решат в свое время. — Оставив капитана, Ногаре вышел во двор.
Стояла ясная ноябрьская погода. Оруженосцы присматривали за конями, а гвардейцы с громким топотом двигались туда-сюда, вынося из боковой двери к большому фургону разнообразных предметы: изящные канделябры, стопки серебряных тарелок, книги, два меча в дорогих ножнах, шкатулку для пряностей из красного дерева. Краснолицый гвардеец под насмешки товарищей тащил кучу шелковых платьев, волоча их по земле.
Ногаре заглянул в фургон. Мебель, одежда, утварь. Потянулся к чему-то поблескивающему на полу. Поднял ожерелье со стеклянными бусинами и брезгливо бросил безделушку обратно. Он горячо надеялся, что королевская казна существенно пополнится, ведь конфискация имущества гасконских баронов была его идеей.
— Мессир, — окликнул Ногаре один из гвардейцев, показывая на ворота.
Прищурившись от солнца, министр увидел всадника в облаке пыли. На мгновение он подумал, что это вернулся епископ, но затем разглядел форму королевского гонца.
Гонец спешился, достал из пыльной кожаной сумки свиток и с поклоном передал министру.
Ногаре сорвал восковую печать, развернул свиток, просмотрел послание. Затем крикнул капитана гвардейцев.
Из дома выволокли жену лорда. Она плакала, причитая о детях.
— Заканчивайте здесь, — сказал Ногаре капитану. — Фургон везите прямо принцу Шарлю. Он проследит, чтобы все быстро переправили королю Филиппу в Париж.
— Будет сделано. — Капитан вопросительно глянул на гонца. — Вы нас покидаете, министр?
— Да. Я возвращаюсь в Париж. — Ногаре кивнул оруженосцу подавать коня. — Меня призывает король.
Набережная Сены, Париж 19 декабря 1295 года от Р.Х.
Медленно скользя, галера остановилась у стенки причала. Кинутые на берег канаты просунули в железные кольца и натянули. Вскоре судно перестало качаться. Затем спустили трап, и на пристань начали сходить рыцари. Их белые мантии отсырели от тумана, который стелился вдоль реки и лениво обволакивал главную мачту, где вяло колыхался пестрый флаг. Обветренные лица рыцарей покрывал коричневый загар.
Уилл Кемпбелл встал у борта, с удовольствием вдыхая влажный морозный воздух. Перед ним простирался город, мешанина крыш и шпилей. В туманном воздухе смутно вырисовывались ряды каменных и деревянных домов высотой в несколько этажей, перемежающиеся массивными громадами церквей и аббатств. Над Гревской площадью высилась величественная ратуша. От нее вдоль правого берега реки паутиной расходились улочки и переулки, рынки, мастерские ремесленников, жилые дома. Какие-то здания Уиллу казались знакомыми, но разглядеть их сейчас в тумане было трудно. К тому же в последний раз он видел Париж много лет назад. Справа из Сены выступал остров Сите, также окутанный белым клубящимся туманом. Сердце Франции. Увидев в западной оконечности острова дворцовые башни, Уилл напрягся. С этими местами было связано очень много воспоминаний.
Подошел Саймон. Уперся своими массивными руками в борт.
— Тут ничего не изменилось, верно?
За время плавания он сильно оброс, особенно борода. Но на макушке волосы стали заметно редеть.
— Мы с Робером пытались вспомнить, сколько лет прошло. Я думаю, больше тридцати.
— Двадцать девять.
Саймон грустно улыбнулся, показав сломанный передний зуб.
— Тогда я проспорил Роберу.
— Кто тут произнес мое имя?
К ним направлялся высокий сероглазый рыцарь, все такой же по-мальчишески красивый, несмотря на морщины на лице.
— Ты выиграл, — сказал Саймон.
— Я не сомневался. — Робер с улыбкой хлопнул Саймона по спине. Затем посмотрел на Уилла, молча разглядывающего город. — Странно возвращаться сюда… — Его улыбка растаяла. — …после всего пережитого.
— Саймон, тебе пора идти следить за выгрузкой коней, — отрывисто произнес Уилл и двинулся к трапу.
Робер переглянулся с Саймоном и последовал за ним.
— Великий магистр, кажется, забыл дорогу к прицепторию.
Когда они сошли по скрипучим доскам трапа на каменную мостовую пристани, Уилл почувствовал — в его жизни что-то бесповоротно меняется. Хотелось вернуться и продолжить плавание.
Они двинулись вдоль пристани. Кругом грязь, слякоть, мусор — сломанные ловушки для угрей, деревянные башмаки, дохлые птицы. Дальше слякоти стало меньше. Утоптанный песок, невысокая жесткая трава. На улицах царило оживление, люди шли на работу после утренней мессы. Мимо протарахтел запряженный лошадьми экипаж, в котором сидели две богато одетые женщины. За экипажем бежала группа грязных оборванных детей, выпрашивавших подаяния. Те с привычным безразличием смотрели в другую сторону. Из переулка появилось стадо свиней, погоняемое свинопасом.
За верфью рыцари выстроились в колонну во главе с великим магистром Жаком де Моле, крупным крепким мужчиной за пятьдесят с жесткими седыми волосами, густыми волнами спадающими ему на плечи. Как все рыцари-тамплиеры, он был бородат, но в отличие от Уилла и Робера бороду не стриг, и она у него достигала почти середины груди. Уилл слышал, как некий рыцарь однажды рассказывал, что перед битвой великий магистр заплетает бороду и заправляет в рубашку.
— Отправляйся к провосту, — приказал Жак порученцу глубоким гортанным голосом, — и выясни, где нам поставить на якорь судно. А мы отправимся в прицепторий. Надеюсь, мое послание уже пришло и нас там ждут.
— Да, мессир. — Порученец пропустил проезжающую повозку и направился к ратуше.
Увидев Уилла, Жак кивнул:
— Командор Кемпбелл, иди впереди, показывай путь.
Взвалив на плечо котомку, Уилл повел группу из шестидесяти рыцарей в сторону церкви Сен-Жерве, чей величественный шпиль терялся в тумане. Из прохожих мало кто обращал на них внимание, большинство спешили мимо, занятые своими мыслями. Париж был главной базой ордена на западе, и тамплиеры здесь встречались так же часто, как школяры Сорбонны и королевские чиновники с острова Сите. У церкви Уилл свернул в лабиринт узких улочек с деревянными домами, наклонившимися один к другому. Верхние этажи некоторых сходились настолько близко, что сосед мог пожать соседу руку. На протянутых через улицу веревках сушилось белье, то и дело орошая головы рыцарей слабым дождем. Уиллу неказистые улицы были до боли знакомы. За каждым углом таилось прошлое, проступающее в выцветших вывесках, облупившихся ставнях, обшарпанных стенах, дверях магазинов, мелькнувшем между домами церковном фасаде, украшенном горгульями, и даже в лицах спешащих мимо людей. Знакомые места пробудили воспоминания. Они постоянно его терзали во время казавшегося бесконечным путешествия с Кипра, но он не давал им хода. А теперь сдерживать прошлое стало невозможно.
