В общем, когда свободная земля кончилась, сменившись океаном, и русские завершили свой Великий бросок на Восток, выяснилось, что страна получилась какая-то странная. Великое княжество Московское, из которого все эти ватаги отправились на завоевание Сибири, было нормальным государством — среднеевропейского размера, равносторонним и равнобедренным, нормально вытянутым и по вертикали, и по горизонтали. А теперь… Теперь у наших предков была невероятно длинная страна. Умопомрачительно длинная. Да, они прошили континент насквозь, но именно что прошили его, простегав пол-континента тонкой и редкой ниткой не городов даже, а острогов, крепостей, вытянутых в линию. Россия стала очень узкой страной.
А это, знаете ли, не дело. Не дело, когда страна похожа на головастика — солидный кругляш из городов, людей, полей и пашен до Урала и длинный узкий хвостик обжитой земли — за[7]. Правда, до поры до времени это обстоятельство русское правительство совсем не заботило. Живут там как-то русские люди — и ладно. Пушнину шлют, хлеба из казны не просят, идолам молиться вроде не начали — ну и пусть себе живут. А у нас других забот хватает.
Вот только от бездействия ничего не менялось. Страна оставалась пугающе несбалансированной, и вариантов, собственно, было два. Либо смириться с тем, что хвостик рано или поздно отвалится; либо превращать его хоть в какое-то подобие туловища. Увеличивать площадь пригодных для жизни земель, двигаясь к югу. Как писал позже Джордж Натаниэль Керзон… Помните знаменитого лорда Керзона из революционных стихов ««Не боимся буржуазного звона — ответим на ультиматум Керзона!»? Тот самый, да. Он, кстати, не только ультиматумы предъявлял, но и был одним из самых крупных английских деятелей Большой Игры. Так вот, Керзон в своей книге 1889 года «Россия в Центральной Азии и англо-русский вопрос» четко и ясно написал: «Россия была просто вынуждена продвигаться вперед, как Земля — вращаться вокруг Солнца»[8].
Пришлось жителям страны, переименовавшейся за эти годы из царства в империю, все-таки двинуться к югу, хотя идти туда они очень не хотели. Как будто чуяли неладное. Хотя без всяких предчувствий было понятно, что продвижение к югу сулило большие проблемы.
Во-первых, резко менялся ландшафт, а с ним — и климат. На юге были или безводные степи, где решительно непонятно как жить речникам-русским, или вообще пустыни. Во-вторых, менялось местное население. На юге конкистадоров ждали уже не дикие тунгусы с плотностью населения полторы души на тысячу квадратных верст. Там были кочевники — многочисленные, сплоченные и очень воинственные. Пусть они и уступали русским в численности и развитии, но это был более чем серьезный противник. А за этим кочевым морем расположились уже настоящие государства — со своей историей, религией, культурой. Со старыми счетами к соседям и собственной системой мер и весов, своими великими поэтами и знаменитыми воителями, собственными вкусовыми пристрастиями, литературными памятниками, и отличными от наших рецептами блюд на праздниках.
В общем, на Юге ждали Чужие, и россияне к ним пошли. С большой неохотой, но — тронулись. Того, что в Великий Бросок на Юг они двинулись нечаянно и шли практически наугад, не скрывали даже сами участники этого легендарного марша, растянувшегося на полтора века. Владимир Наливкин, бывший лихим казачьим сотником во времена конкисты Средней Азии, а позже ставший едва ли не лучшим российским знатоком Туркестана, писал на исходе жизни: «Нас влекла сюда та «неведомая сила», которую, быть может, уместно было бы назвать роком, неисповедимой исторической судьбой, ибо мы шли и пришли сюда случайно[9]».
Бывший сотник и бывший дехканин не врал — действительно случайно. По пустяшному, в общем-то, поводу.
Я начал рассказ о Большой игре так издалека по одной простой причине: по моему глубокому убеждению, наша смертельно опасная подковерная схватка с англичанами в пыльном Кабуле или дерзкие рейды по непроходимым местам на склонах Гиндукуша берут начало в 1713 году.
Именно тогда Россия начала свою экспансию в Великую Степь.
Именно с аудиенции Ходжи-Нефеса у Петра Великого, когда впервые прозвучали слова о яркендском золоте, русские и начали учиться быть имперцами.
Но прежде, чем начать рассказ о яркендском золоте, я бы предложил осмотреться на месте. Обозреть, так сказать, поле будущей битвы. Без этого, боюсь, дальнейший разговор будет бессмысленен. И не потому, что вы глупы или невежественны, просто сегодняшние знания о географии мало помогут в том мире. Слишком уж сильно тогдашний мир отличался от сегодняшнего — некоторых привычных нам стран вроде Афганистана просто не существовало; другие государства, игравшие в те времена не последнюю скрипку в мировой политике, давно исчезли с карты мира. Некоторые — вместе с населением.
Россия в этом мире тоже была совсем не похожа на нынешнюю. Как я уже говорил, Россия тогда была очень узкой страной. Не только из-за растянутости по горизонтали. Просто никакой сегодняшней южной России еще не было. Какой там Ставрополь, какой Краснодар? Самым южным русским городом была завоеванная Иваном Грозным Астрахань, утвердившаяся, как мы помним, в том самом месте, где Волга впадает в Каспийское море. Но это был даже не пограничный город. Это был практически анклав, узкий клин, выдвинувшийся к югу, едва раздвинувший море кочевников, обжимавших его справа и слева. Реальная же граница между Россией и степным миром проходила много выше Астрахани, она тянулась по линии Царицын (ныне Волгоград) — Саратов — Самара — Уфа. Здесь заканчивалась Россия. Вот наши пограничные города, а все, что южнее — не наше.
Фрагмент карты «Россия в первой половине XVIII в.»
Кстати, дальше Уфы и городов-то нормальных не было — только редкая нитка военизированных «блокпостов», пограничных пунктов, оставшихся от того самого броска «встречь Солнцу»: Тобольск, Томск, Иркутск и Нерчинск. Кроме них — просто остроги с населением в пару десятков человек, хаотично разбросанные до Анадыря и Камчатки.
Сразу возникает вопрос — как же так? Предки сегодняшних россиян за 60 лет пробежали невозможную дистанцию от Урала до Тихого океана, а здесь, на обжитых землях, в непосредственной близости от собственных родовых земель, двигались так неспешно, что им улитка фору даст, у них в начале XVIII века едва ли не Воронеж в пограничных городах ходил. Почему в районе Челябинска или Оренбурга русские появились много позже, чем на Камчатке?
А я вам отвечу одним словом — ландшафт. Нет, это не про дачный феншуй, это про среду обитания. Надо ясно понимать: население тогдашней России — это природные лесные души. Наша цивилизация родилась и выросла на берегах лесных рек. Жить в этой среде мы умеем, любим и предпочитаем: «то березка, то рябина, куст ракиты над рекой». И нам очень повезло в том, что вся северо-восточная Евразия представляет собой непрерывную и тотальную лесную зону, тянущуюся от Беловежской пущи до уссурийской тайги. Зона эта аккуратно переложена любимыми реками, а от прочих ландшафтов боженька избавил: из гор — один Урал, но и тот старый, приглаженный временем и невысокий. В отличие от сжатой морями, горами и соседями Европы у обитателей России всегда была полная свобода передвижения: расширяйся, не хочу. Вот и пробежали землепроходцы эту дистанцию в спринтерском темпе, не покидая привычной обстановки.
А вот покидать свое любимое «зеленое море тайги» тогдашним россиянам очень не хотелось. Как и положено порядочным партизанам, из леса они выходили неохотно, медленно и с оглядкой. Даже в лежащую чуть южнее лесостепную зону, не говоря уже про степи, перебирались только самые отчаянные и забубенные головушки. Те, кто у себя набедокурил так, что домой, в родной лес, ему возврата больше не было. Таких отверженных часто собиралось довольно много, они приживались в этих непривычных местах, основывали новые деревни и даже небольшие городки. Но это были именно поселения беглых преступников — хозяйством они почти не занимались, землю не пахали, а жили в основном добычей, взятой с ближних и дальних соседей. В истории эти асоциальные элементы, бежавшие на чужие земли, остались под именем «казаков».
А благонамеренные граждане сидели в лесах, и никуда двигаться не собирались. Даже вышеперечисленные пограничные города основывали едва ли не по принуждению. Хотите знать, как появился город Уфа? Исключительно потому, что башкирам, которые уже несколько десятилетий были российскими подданными, смертельно надоело возить ясак за тридевять земель, в Казань. «А нельзя ли нам где-нибудь поближе налоговую инспекцию устроить?» — много раз интересовались они. И только после этого русские покряхтели, повздыхали и двинулись рубить город на прославленной Шевчуком реке Белой, она же Агидель. А без этого лет сто бы еще там не появлялись — чего мы не видели на этой Агидели с ее буйным населением?
